Газончики утыканы довольно внушительными красными табличками с белой надписью: «Ходить по газонам воспрещается». Песочницы обнесены бетонным бортиком с острыми ребрами. Земля под качелями забетонирована. Под горками тоже. Вдоль домов растут кусты бирючины, образующие живую изгородь, и ядовитые черные ягоды сверкают, как фурункулы. Под бирючиной насажены розы, об их усеянные шипами стебли дети царапают голые ноги. Впрочем, чтобы уберечь цветы от детей, поставили низенькую загородку.
А когда-то здесь был девственный лес. Дети играли на полянке, лазали по деревьям и строили шалаши, прятали клады в дупле и гоняли мяч среди деревьев и на выгоне.
Мало сохранилось травы и за пределами жилого массива. Посреди поляны футбольное поле. Оно огорожено высокой проволочной сеткой. Ворота сделаны из металлической трубки, а покрытие игрового поля — из щебня и гравия. Когда жарко и сухо, как, например, этим летом, ребята, гоняя мяч, поднимают страшную пыль. А сколько ободранных и разбитых локтей и коленок!
Возник Нюхем с легкой руки акционерного общества домовладельцев Химмельсхольма. Комната с кухонной нишей стоит здесь четыреста девяносто крон в месяц, две комнаты с кухней — семьсот десять, трехкомнатная квартира — восемьсот пятнадцать, а четырехкомнатная — девятьсот девяносто пять.
Примерно 67 процентов обитателей Нюхема получают пособие на квартплату.
Ханс Линдстрём был пятьдесят третьим подписчиком «Дагбладет», позвонившим в редакцию и выразившим недоумение по поводу того, что утренний выпуск не пришел.
— Что могло случиться с Эльсой Асп? — удивлялась Моника Хюбертссон в канцелярии редакции. — Похоже, ни один подписчик в Нюхеме не получил сегодня газеты.
— Странно, — откликнулась Бритт Дамшё, чей стол стоял рядом со столом Моники. — Она же такая добросовестная.
— Позвоню-ка я ей домой, — решила Моника. — Может, больна? Но ведь она никогда не болеет.
Дома у Аспов никто не отозвался. А сорок пять минут спустя женщинам из «Дагбладет» удалось найти другую разносчицу, которая обещала сделать лишний круг и обеспечить жителей Нюхема утренними газетами.
Почтальоншу звали Рут Форсман. Без десяти десять она позвонила в редакцию.
— «Дагбладет», канцелярия, — отозвалась Моника Хюбертссон.
— Привет, это Рут. Странная какая-то история. Эльсин велосипед стоит во дворе, газеты на багажнике. Их так много, что она, наверное, разнесла совсем чуть-чуть.
— Значит, велосипед там?
— Ну да. И газет полно. Я звоню из автомата...
— А где же Эльса?
— Понятия не имею. Поблизости ее не видно. Но где-то же она должна быть. Хотя где, не представляю.
— Очень странно... Так ты говоришь, велосипед там?
— Ну да... Вот то-то и чудно́. А что мне теперь делать?
— Что делать? Как это «что делать»?
— Ну...
— Разносить газеты, конечно.
— Понятно. Только велосипед-то ее стоит, и газет полно... Куда их девать?
— Я поговорю со Стюре. Ты разноси газеты, а Стюре займется этим делом.
Моника положила трубку. Лицо у нее было сплошной вопросительный знак.
— Что там такое? — спросила Бритт.
— Это Рут. Она звонила из автомата. Какая-то чертовщина... В общем, велосипед Эльсы стоит посреди двора с кипой газет, которые она должна была разнести. Я ничего не понимаю...
— Поговори-ка со Стюре.
— Да, конечно...
Бритт — дама полных сорока лет, густо накрашенная, со взбитыми волосами и довольно пухленькая. Монике двадцать три, она блондинка, высокая и гибкая. На ней красная юбка и белая блузка, сквозь блузку просвечивает черный лифчик. От нее так и веет утренней свежестью, и походка у нее очень изящная.
Бритт смотрела ей вслед, пока она не скрылась в кабинете Стюре.
Снова зазвонил телефон. Бритт сняла трубку и выяснила, что Джон Болиндер тоже не получил газету. И очень сердится.
Ростом Стюре Магнуссон не вышел: метр шестьдесят, не больше. Это был мужчина лет сорока пяти, довольно полный и лысоватый, в джинсах и клетчатой рубахе. Сдвинув очки на лоб, он курил сигару. Жара действовала ему на нервы.
— Когда ты научишься стучать? — приветствовал он Монику.
— Какая-то чертовщина с Эльсой Асп, — сказала Моника.
— Какой еще Эльсой?
— Эльсой Асп.
— Что за Эльса Асп?
— Разносчица газет.
— А... Так что с ней такое?
— Похоже, она исчезла.
— Вот как? Интересно... Обычно разносчицы не исчезают. Что же там все-таки произошло, можешь ты толком рассказать?
— Это я и собиралась сделать, — сказала Моника, садясь на стул.
— Да-а... — протянул Стюре, когда Моника кончила. — Занятная история.
— Угу.
— А велосипед так и стоит?
— Ага.
— Со всеми газетами?
— Ага, — кивнула Моника.
— И никто не знает, где Эльса?
— Никто.
— А домой ей звонили? Впрочем, дома ее нет, конечно... — продолжал он. — Там ее, конечно, нет. Странно, странно. — Он сцепил свои толстые пальцы, сложил руки ни животе и откинулся на спинку кресла. — Что же, черт возьми, произошло? Не могла же она просто взять и исчезнуть... — бормотал он.
— Что будем делать? — спросила Моника.
— Я займусь этим сам.
— Поедешь посмотреть?
— Какой смысл? Я позвоню в полицию.
— В полицию?
— Ну да. Что тебя так удивляет? Полиция для того и существует, чтобы разыскивать пропавших.
Моника встала и пошла к себе, а он потянулся за телефонной трубкой.
— Какой номер полиции? — крикнул он ей вслед.
— Не знаю, — бросила она, не оборачиваясь. — Посмотри в справочнике.
— Хм...
Он взял справочник и стал листать его одной рукой. Другой он зажег потухшую сигару. Когда она разгорелась, в воздухе запахло торфом.
Инспектору по уголовным делам Стефану Элгу было тридцать девять лет. Его лицо обрамляли светлые, почти белые волосы. Профиль у него был правильный и гордый, фигура стройная, и держался он очень прямо. Сразу видно, спортсмен. Он играл в городской команде ватерполистов, которая с переменным успехом выступала во второй группе за Южную Швецию.
Инспектор Валентин Карлссон был рыж, а на лице его было столько веснушек, будто он загорал через сито. К сорока шести годам он несколько раздобрел. Пальцы у него были короткие и смахивали на сосиски. Он сутулился, а когда никто на него не смотрел, норовил сунуть в рот щепоть табаку.
Они стояли во дворе возле велосипеда и с удивлением смотрели то на велосипед, то друг на друга, потом снова на велосипед и снова друг на друга.
Валентин подергал свои редеющие волосы и задумчиво сплюнул. Стефан засунул руки в карманы брюк и побренчал ключами.
— Вот так, — сказал Валентин. — Велосипед на месте.
— Угу, — промычал Стефан.
— В общем, я ни черта не понимаю, — сказал Стюре, который стоял тут же и жевал остаток давно потухшей сигары.
— Н-да, — промямлил Валентин.
— Значит, она так и не появлялась? — спросил Стефан.
Стюре помотал головой.
— Н-да, — вздохнул Стефан.
Он огляделся. Громады домов высились точно мавзолей над прахом девственной природы, заслоняя большую часть солнца и не давая бетонно-асфальтовым дворам превратиться в совершенно уж невыносимую парилку. Но воздух все равно был застоявшийся, влажный, удушливый, и находиться здесь долго не хотелось.
— Скажите, а где она обычно начинала разносить газеты? — спросил Стефан.
— Здесь. — Стюре указал на правый подъезд дома.
— Всегда здесь?
— Да, насколько мне известно.
— Хм... Надо просто обойти квартиры в этом подъезде и узнать, кто сегодня получил газету.
— Вряд ли таких будет много.
— Вряд ли?
— Судя по той пачке, что осталась на велосипеде.
— Так-так, — кивнул Валентин.
— Мы начнем, где вы сказали, и скоро выясним, сколько квартир она успела обойти.
— Но что же все-таки могло случиться? — допытывался Стюре.
— Спросите что-нибудь полегче, — ответил Стефан, доставая из кармана пачку сигарет.
Он кивнул Валентину, и оба пошли к подъезду. Стюре проводил их взглядом. Он тоже вздохнул и покачал головой. Потом скривился, вытащил изо рта окурок сигары, с отвращением посмотрел на него, швырнул в сторону и выплюнул нечаянно откушенный кусок. Потом сел на скамейку и уставился на велосипед с газетами. Ему казалось, что велосипед дразнится, высовывая язык.
Элг и Карлссон вышли из первого подъезда и скрылись в следующем. Стеклянная дверь гулко захлопнулась за ними. Дверная ручка грозила оторваться.
На первом этаже было три квартиры. Элг позвонил в ту, где на табличке было написано МУЕН, а Карлссон в ту, на которой значилось СТРАНД. Карлссону не ответили, а Муен открыл. Он, щурясь, смотрел на Элга и явно был в недоумении.
— Здравствуйте. Моя фамилия Элг, — представился Стефан. — Я инспектор уголовной полиции.
— Здравствуйте, — недоверчиво отозвался тот, поглаживая бородку.
— Видите ли, меня интересует... Получили вы сегодня газету? Вы ведь тоже выписываете «Дагбладет», я полагаю?..
— Само собой. — Муен поглядел на газету, которая была у него в руках. — Конечно, получил. Скучная газетенка, надо сказать. Неизвестно, чего ради подписываешься.
— И вы получили ее в обычное время?
— Да, вероятно. Я спал до половины девятого, а когда проснулся, она торчала в ящике, как всегда.
— В какое время ее обычно приносят?
— Честно говоря, не имею представления. Я никогда так рано не просыпаюсь. Да вам-то зачем знать, когда мне принесли газету?
— Видите ли, — сказал Элг, — мы пытаемся выяснить, куда девался разносчик.
— Куда девался? Она что, пропала?
— А вы ее знаете?
— Нет. Откуда?
— Почему же вам известно, что это женщина?
— Я так предполагаю.
— Может, вы ее когда-нибудь видели, потому и знаете, что газету вам приносит женщина?