Эльса любила развлечения, танцы, вино, компанию, любила встречаться с парнями. Но все время ей словно чего-то не хватало. Словно она что-то хотела найти.
Бросив курсы секретарей, Эльса закружилась в вихре удовольствий. Однажды вечером она познакомилась с Эриком, и они стали встречаться. После того как они сблизились, ей в один прекрасный день вдруг открылось, что, возможно, она наконец нашла то, что искала.
Она ждала ребенка. Они поженились и, когда ребенок родился, получили бо́льшую квартиру. Со временем Эльса поняла, что обрела нечто действительно ценное, такое, чего надо крепко держаться.
Она обрела собственную семью.
И Эльса включилась в трудную, конечно, но надежную, своими руками создаваемую жизнь. Работала в двух местах, чтобы обеспечить благополучие своей семье. Скромное благополучие, когда не отказываешь себе в самом необходимом.
Эльса была счастливой, исполненной чувства долга матерью семьи.
Два вечера в неделю она занималась гимнастикой.
У нее появились новые друзья и знакомые. Из старых она общалась лишь с одной подругой юности, вместе с которой два года снимала двухкомнатную квартиру.
Эльса — образец совершенно обыкновенной и в то же время достойной удивления личности, думал Бу Борг, перечитывая начало статьи. Оно было неудачно, поэтому он выдернул лист из машинки и замер, держа его в руке. Потом скомкал и бросил в корзину.
Он проглядел две другие статьи. Об исчезновении и обо всех обстоятельствах, с ним связанных. А также кое-какие соображения о том, что́ же могло случиться.
Третью статью ему хотелось написать так, чтобы она не была похожа на бездушное объявление о розыске, или поверхностное изложение событий, или формальный призыв к широкой общественности сообщить в полицию, если кому-то что-то известно или кто-то видел Эльсу утром до исчезновения.
А ведь это непросто, вдруг понял он.
И начал все сначала.
И обнаружил, что трудно не впасть в патетику.
У него руки чесались написать статью, которая по самой своей сути, самим своим содержанием ставила бы вопрос: как могла обыкновеннейшая женщина исчезнуть, и, по-видимому, навсегда? Почему никому не известная и ничем не выдающаяся женщина вдруг исчезла?
Но в то же самое время ему хотелось воссоздать и совершенно обычную для рядового шведа бесцветную жизнь той женщины.
И в то же время в его статье чувствовалось стремление нарисовать образ женщины, которая работала, и боролась, и любила, и жила ради своих близких, но никого ни в малейшей степени это не интересовало. Пока не произошло нечто из ряда вон выходящее. Пока она не исчезла загадочным образом, никто ею не интересовался, никого не занимала ее заурядная будничная жизнь.
В то же время он был захвачен тайной ее исчезновения и ломал голову, пытаясь догадаться, что же все-таки произошло.
А в то же самое время сознавал, что получил свой шанс: сумеет он написать интересно, увлекательно, сделать такую статью, чтобы читатели запомнили, что это написал он, тогда, возможно, сам главный редактор какой-нибудь другой газеты — какой-нибудь большой газеты — подумает про себя: «Вот то, что нам нужно. Этот парень должен работать у нас».
Короче говоря, Бу Борг размечтался. Впрочем, он всего этого не сознавал. А может, не хотел сознаться даже самому себе.
Фриц Стур выслушал ответ автомата на коммутаторе муниципалитета, выругался и посмотрел на часы.
Господи, неужели так много времени!
Он почесал переносицу, схватил телефонный справочник и набрал домашний номер начальника Управления по делам недвижимости.
После восьмого гудка трубку сняла его жена.
— Алло. Квартира Рагнборга.
— Добрый день. Говорит комиссар Стур. Скажите, управляющий дома?
— Одну минутку...
Он подождал.
— Не может ли он позвонить вам позже? Он обедает, — сказала жена управляющего.
— Нет, — сказал Стур. — Пусть Руне возьмет трубку. Дело важное.
— Да, но он...
— Черт побери. Скажите ему, что он не умрет, если на минуту оторвется от тарелки.
— Да-да, сейчас...
Он ждал.
— Слушаю, — раздался басистый голос управляющего.
— Привет. Это Фриц.
— Разве жена не сказала тебе, что я обедаю?
— А она разве не обедает?
— Обедает. А что?
— Ничего. Так просто спросил. Послушай...
— Что тебе нужно? Я обедаю.
— Понятно. Дело в том, что нам надо попасть в некоторые запертые помещения в одном из домов Нюхема.
— Ясно. Тогда тебе следует обратиться в городскую санитарную службу. Кстати, зачем вам это понадобилось?
Стур объяснил.
— Вот как! — сказал Рагнборг.
— А ты не будешь так любезен сообщить мне, кто у вас там этим занимается?
— Его рабочий день закончился.
— И все же...
— Его фамилия Петтерссон.
— Который Петтерссон?
— Курт.
— А где он живет?
— Адрес есть в телефонном справочнике.
— Да, конечно...
— Он живет в Нюхеме, но адреса я не знаю.
— А у тебя он не записан?
— Где-то в конторе.
— А дома нет?
— Хм... подожди-ка, взгляну...
Он ждал.
— Винкельгатан, два, — сказал вдруг Рагнборг.
— А телефон?
— 12-101.
— Спасибо за помощь.
— Не стоит благодарности.
— Приятного аппетита...
Стур положил трубку.
Он умел быть очень дипломатичным, когда хотел.
Между прочим, с Рагнборгом они были противниками, Политическими противниками. Рагнборг принадлежал к партии центра. И следовательно, был бездарностью, считал Стур. Он считал, что все чиновники из партии центра, которых муниципалитет приобрел на последних выборах, были на редкость непригодны для службы в городском самоуправлении.
Мало того, что партия центра выдвинула своих кандидатов на муниципальных выборах и получила большинство в блоке с народной партией, которая состоит почти сплошь из сектантов. Когда центристы заняли посты в муниципалитете, стало ясно, что, во-первых, они едва-едва сумели набрать штат и, во-вторых, лишь незначительная часть работников что-то смыслила в своем деле.
Стур был из умеренных и с трудом пробился в депутаты. Он был просто в бешенстве от того, что центр и народная партия отказались от сотрудничества с умеренными в управлении городом.
Он позвонил Петтерссону. Петтересон обедал.
Потом вместе с Элгом, Карлссоном, Валлом и Маттиассоном они поехали в Нюхем. Услужливый и благожелательный Петтерссон сопровождал их во время обыска.
Они облазили все закоулки двенадцатиэтажного дома. Подвалы, чердаки — все-все! Они звонили в каждую дверь и, когда им открывали, объясняли, что проводят тщательнейший обыск, чтобы убедиться, что разносчицы в доме нет. Они извинялись за вторжение. Жильцы по большей части не просто злились: они приходили в ярость и требовали ордер на обыск.
Стур отвечал, что они зря увлекаются скверными детективами, которые показывают по телевизору, и протискивался в квартиру.
Там, где никто не открывал, дверь отпирал Петтерссон.
Они искали. Но Эльсы Асп не нашли. Нигде.
Потому что они забыли заглянуть в одно место. Вернее, просто не подумали о нем. Такое место, где и в голову не придет искать. Пожалуй, даже смешно было бы искать там.
Три часа спустя они сдались и отправились по домам, усталые, недовольные и порядком растерянные.
Ханс Линдстрём принадлежал к числу тех, кого обыск привел в ярость.
Когда полицейские удалились, он вернулся к телевизору. Но никак не мог сосредоточиться на длинном фильме, который не очень удачно излагал историю одного четко спланированного ограбления банка на Диком Западе.
Он ткнул сигару в пепельницу, встал и вышел в кухню. Майя сидела за кухонным столом и вклеивала в альбом фотографии.
— Чем занимаешься? — спросил он.
— Раскладываю пасьянс. Что, фильм неинтересный?
— Не знаю...
— Выключил бы телевизор.
— Потом будут «Новости». Сварить кофе?
— Да, пожалуйста.
Он налил в кофеварку воды, всыпал кофе и нажал кнопку. Потом тоже присел к столу.
Из комнаты послышалась пальба.
— Где сегодня Енс?
— Тренируется.
— А... Значит, скоро будет дома.
— Ага.
— Дался ему этот бокс, — раздраженно сказал он.
Майя пожала плечами, стараясь освободиться от уголка, который упорно липнул к большому пальцу.
Ханс вздохнул и поглядел в окно.
В нескольких десятках метров он увидел желтый параллелепипед соседнего дома. Освещены были лишь немногие окна. Вечерние сумерки еще по-настоящему не сгустились. Еще не погас дневной свет. Бледно светились фонари во дворе. На бортике песочницы расселась компания молодежи. Они курили и пили пиво. Окурки они тыкали в песок, а порожние банки отшвыривали в сторону. Те с грохотом катились по асфальту. Там они и будут лежать до утра, пока их не подберут уборщики. Если только ребята не вздумают играть этими банками в футбол и не разгонят их по всей округе. Тогда Петтерссону, работнику городской санитарной службы, придется выгребать их из кустарника.
— Какая мерзость, — вздохнул Ханс. — И почему, собственно, мы должны непременно жить здесь?
— Потому что мы не удосужились переехать...
— Столько об этом говорим, но, похоже, так никогда и не переедем.
— Я тебе тысячу раз показывала объявления о продаже домов, но ты не проявлял особой заинтересованности.
— Как так?
Он посмотрел на нее.
— А так. Когда бы я ни показала тебе объявление, ты взглянешь мельком, «да-да», и все. Раз тебе тут так не нравится, мог бы немножко пошевелиться, глядишь, и убрались бы отсюда.
— Я очень даже в этом заинтересован.
— В самом деле?
— Что значит «в самом деле»?
— Просто я спрашиваю, в самом ли деле ты хочешь отсюда уехать?
— Ты же знаешь, что хочу. Неужели всю жизнь здесь торчать? Кражи со взломом, нападения на улице... И еще неизвестно, что стряслось с этой бабенкой...