– Только осторожнее! Только осторожнее… В операционную!
Недалеко от входа на густой траве лежали носилки, на которых покоилось неподвижное тело, укрытое с головой куском обожженного белого сукна, в котором Отто Гюнше признал скатерть. Под импровизированным саваном торчала оголенная рука с красными пятнами, на которой держались остатки рукава. Это был тридцативосьмилетний стенографист Бергер, который после этого совещания собирался отправиться в краткосрочный отпуск. Кажется, у одного из троих его детей намечался день ангела, и он хотел провести его в кругу семьи.
К деревянному бараку, который какой-то час назад назывался залом для совещаний, продолжали прибывать люди, оказывали помощь раненым.
Фюрер получил контузию и еще до конца не пришел в себя.
– Бомба… Покушение…. Как же так?.. Не может этого быть!
– Может, мой фюрер, – убежденно заверял генерал-фельдмаршал Кейтель, получивший серьезную контузию. – У вас много врагов!
– И все-таки я жив! – прохрипел рейхсканцлер. – Это такое счастье! Ведь все могло быть по-другому. Я жив! Это рука провидения! Она опять уберегла меня от смерти! – На лице Адольфа Гитлера застыла блаженная улыбка. В порыве радости он принялся благодарно пожимать руки Кейтелю и Гюнше, повторяя: – Какое счастье!
– Мой фюрер, для нас всех это большое счастье, – проговорил Гюнше. – В тот самый момент, когда прозвучал взрыв, ангел накрыл вас своим крылом.
Дверь широко распахнулась, и в комнату ворвался второй доктор фюрера Ганс Карл Хассельбах[99], служивший сначала сопровождающим врачом в штабе фюрера, а с началом операции «Барбаросса» был переведен в Восточную Пруссию, в ставку Гитлера «Вольфшанце», в качестве постоянного врача. Следом за ним торопился рейхсминистр по делам партии Мартин Борман, личный врач фюрера Теодор Морелль[100] и камердинер Адольфа Гитлера, оберштурмбаннфюрер[101] СС Хайнц Линге[102].
– Мой фюрер, у вас на щеках кровь. Вы не ранены? – взволнованно воскликнул доктор Хассельбах. – Давайте я вас осмотрю, – мягко притронулся он подушечками пальцев к шее Гитлера. – Здесь не больно?
– Нет, но у меня болит голова, и все еще тошнит.
– Понятно… У вас контузия.
– Боже, мой фюрер, слава богу, что все обошлось. Могло быть гораздо хуже.
– Неужели заложили бомбу, но когда? – не переставал удивляться фюрер. – Как это вообще могло случиться?!
– Все вопросы потом, – взял ситуацию в свои руки Теодор Морелль. – Нужно осмотреть фюрера. И вы постойте немного в стороне, – посмотрел он на присутствующих.
Некоторое время Морелль с Хассельбахом осматривали голову Гитлера, негромко совещались между собой, записывали диагнозы в блокнот.
– А у вас еще что-нибудь болит? – поинтересовался доктор Морелль.
– Еще болит правая рука, – пожаловался Гитлер.
– Сейчас мы ее посмотрим, – ответил Морелль. – Пошевелите пальцами… Вам не больно?
– Немного больно.
Доктора нажимали на запястье, трогали предплечье, проверяли движение в суставах и вновь что-то записывали в свои блокноты.
Потом Теодор Морелль открыл саквояж, вытащил из него фонендоскоп и прослушал Гитлера.
– Ну что вам сказать, мой фюрер, – произнес он, укладывая медицинские инструменты обратно в саквояж. – Вынужден вам сказать – хотя, быть может, это и не самый подходящий случай, – но вы счастливый человек… Те, кто стоял рядом с вами, все они получили серьезные ранения или погибли, а с вами практически ничего не произошло, если не считать ушиба правой руки, незначительного повреждения барабанной перепонки и легких порезов обеих ног от заноз из расщепленных взрывом стола и половиц. Невозможно даже поверить, что бомба взорвалась всего-то в полуметре от вас!.. В комнате для совещаний разрушения просто катастрофические!
Адольф Гитлер понемногу приходил в себя. Хрипы в голосе пропали, голос окреп, во взгляде появилась уверенность.
– Понимаю, почему болит рука. Во время взрыва я опирался ею на стол. А когда произошел взрыв, стол подлетел и травмировал мою руку.
– Ваша травма ненадолго, мой фюрер, слегка пострадали только мышечные ткани. Будут синяки, и не более того. У нас есть отличная мазь от гематом, она вам очень поможет.
– Как вы думаете, Борман, – посмотрел фюрер на начальника Партийной канцелярии, стоявшего в почтении на расстоянии вытянутой руки, – кто, по-вашему, хотел убить меня?
– Трудно сразу определить… Но можете не сомневаться, Гиммлер быстро отыщет виновников.
– А как вы думаете, это не могли сделать рабочие, что занимались строительством бункера? Например, они могли подложить под пол мину замедленного действия, которая потом взорвалась. Кажется, строительные работы в вашей ответственности.
Вопрос фюрера был неприятен, но Борман попытался сохранить спокойствие.
– Уверен, что рабочие тут ни при чем, мой фюрер. Мы с ними работаем уже не первый год, они много для нас построили. Все рабочие проверялись самым тщательным образом. А то, что им было поручено, они сделали наилучшим образом.
– И все-таки вы меня не убедили, Борман, – нахмурился Адольф Гитлер, – пусть разберут в моем блиндаже полы и посмотрят, есть ли под ними бомба! Я хочу быть уверен, что нахожусь в полной безопасности.
– Мы сделаем все, что нужно, мой фюрер, – ответил Мартин Борман.
– Вы отдали приказ, чтобы никто не покидал ставку? – спросил Гитлер.
– Раттенхубер[103] уже распорядился, из ставки никого не выпустят, – сказал Борман и вышел из помещения выполнять распоряжение рейхсканцлера.
Через полчаса в ставку «Волчье логово» прибыл рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер в сопровождении целой свиты следователей, которые тотчас принялись осматривать место взрыва, опрашивать свидетелей, воссоздавать картину произошедшего. Гиммлер долго и обстоятельно беседовал с Гитлером, требовавшим от него самых решительных мер. Рейхсминистр внутренних дел пообещал, что сделает все возможное, чтобы прояснить картину произошедшего и раскрыть заговор в самые ближайшие часы.
Первым был допрошен один из ключевых генералов рейха: начальник личной охраны рейхсканцлера, шеф Имперской службы безопасности, группенфюрер[104] СС Ганс Раттенхубер, постоянно находившийся при Гитлере и сопровождавший его во всех поездках, которому фюрер доверял безгранично. Начальником личной охраны фюрера Ганс Раттенхубер стал по рекомендации рейхсфюрера Генриха Гиммлера, который внес в его служебную характеристику весомую запись: «Во всех отношениях является безупречной личностью». Однако ничего выявить не удалось.
Затем был допрошен Кейтель, выведший Адольфа Гитлера из разрушенного здания, который сумел внести некоторую ясность о последних минутах перед взрывом. Был допрошен даже сотрудник внешней разведки Третьего рейха гауптштурмфюрер[105] СС Роман Гамота, приехавший в ставку «Волчье логово», чтобы рассказать о предстоящей Четвертой Московской конференции, проходящей по кодовому слову «Толстой»[106]. (Предполагалось, что она пройдет с 9 по 19 октября 1944 года, и на нее должен прибыть Черчилль. Это будет второй визит премьер-министра Великобритании в Москву.) Гамота тоже не мог сказать ничего вразумительного. Для всех сотрудников, проживавших в ставке, покушение на фюрера выглядело громом среди ясного неба.
Рейхсфюрер СС Гиммлер испытывал некоторое замешательство. План на дальнейшее расследование отсутствовал. Ситуация резко поменялась, когда через час после взрыва в зале совещаний к Хайнцу Линге наведался телефонист ставки унтер-офицер Адам, через которого обычно участники совещаний заказывали телефонные разговоры. Он сообщил, что буквально за несколько минут до взрыва видел, как из зала совещаний вышел полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг и скорым шагом направился к своему автомобилю.
Не теряя времени, Линге передал эти слова Гиммлеру, а тот немедленно сообщил о сказанном фюреру. Внимательно выслушав его, Гитлер потребовал:
– Пусть зайдут оба, жду обстоятельного разъяснения.
Адам с Линге явились незамедлительно. Кроме самого Гитлера в комнате находились Борман с Гиммлером. Рейхсканцлер остановил на вошедших воспаленный взгляд и любезно предложил присесть на стулья.
Обычно по долгу службы Адам держался от Гитлера на отдалении – фюрер всегда пребывал в окружении генералов, адъютантов, телохранителей или каких-то важных сопровождающих лиц. Сейчас он находился от фюрера почти на расстоянии вытянутой руки и видел, что Адольф Гитлер выглядит значительно старше, чем на отдалении. Сегодняшнее покушение тоже оставило на его внешности приметные следы: кожа на лице покрылась красными пятнами, под ушами оставались запекшиеся капельки крови, а на подбородке кровоточила царапина.
– А теперь, унтер-офицер, расскажите мне, что вы видели.
– Полковник Штауффенберг вместе с капитаном Йоном фон Фрайендом прошел в коммутационную комнату, и капитан попросил меня, чтобы я помог полковнику Штауффенбергу соединить его с генералом Фельгибелем. Сказав это, капитан тотчас вернулся в совещательную комнату. А я дозвонился до генерала и передал ему трубку. Несколько секунд он держал телефонную трубку, а потом опустил ее и вышел из здания, для чего-то оставив на столе свою фуражку. А через несколько минут раздался взрыв.
– Кто такой этот Штауффенберг? – спросил Гитлер, холодно посмотрев на Хайнца Линге.
– Мой фюрер, в середине июня сорок четвертого Штауффенберг стал начальником штаба при командующем армией резерва генерал-полковнике Фридрихе Фромме.
– Штауффенберг и есть тот самый виновник покушения! – выкрикнул Гитлер. – Немедленно арестовать его!