пламени.
Выждав, Херберт, пригнувшись, пробежал до конца дома – где-то поблизости должен располагаться штаб. Над головой зло, обжигая горячим дыханием, пролетали пули и с тонким свистом, едва не задев лицо, промелькнули осколки от мины. Вынырнув из клубов дыма, он оказался в точности у дверей штаба. Только в этот раз караула перед ним не было. Каменный фасад расстрелян пулеметными очередями, а на втором этаже здания пробоина от артиллерийского снаряда. Юркнув в распахнутую дверь, оберфюрер быстро поднялся по лестнице и вошел в свой кабинет, где в углу возвышался несгораемый шкаф со встроенным замком и с бутылкой коньяка внутри. Такой замок удобен тем, что ключ от него невозможно потерять, он всегда находится при тебе.
Лихорадочно, опасаясь, что в комнату может прилететь граната, Херберт принялся набирать правильный набор цифр. Совсем несложный, который невозможно позабыть: сначала день рождения жены, а потом старшей дочери. Ему казалось, что в этот раз он открывает замок бесконечно долго.
И тут тишину комнаты разорвал грохот, взрывная волна швырнула его в противоположную стену. Оберфюрер попытался подняться, но ощутил на своих плечах невероятную тяжесть, которой невозможно было сопротивляться, как будто его накрыло бетонной плитой. Веки наливались свинцом, не было ни сил, ни желания противостоять давящей тяжести, и он смежил глаза.
Очнулся Херберт от ощутимого толчка в плечо. Преодолевая головную боль, он открыл глаза и прямо перед собой увидел веснушчатое лицо склонившегося над ним Ульрайха.
– Слава богу, вы живы, – с облегчением произнес гауптштурмфюрер.
– Что со мной? – прошелестел губами оберфюрер.
– Вам очень повезло, снаряд, пробив две стены, взорвался в соседней комнате. Вас слегка контузило, боль скоро пройдет, давайте я вам помогу.
– А как дверь сейфа? – спросил Херберт.
– Она покорежена. Ее не открыть.
– К дьяволу эту бутылку! Вдоволь нахлебался! Если я уцелею в этом дерьме, в котором оказался, то в жизни не притронусь к коньяку… К французскому.
– Пусть так оно и случится, – произнес Ульрайх, поднимая оберфюрера, – а теперь обопритесь о мое плечо, и мы потихоньку уходим отсюда, пока еще существует такая возможность.
– Мне нужно доложить о произошедшем в гарнизоне обергруппенфюреру СС Фридриху Еккельну! Отсюда в двух кварталах имеется экстренная телефонная связь, она напрямую соединит меня с кабинетом обергруппенфюрера. И давайте поторопимся! Через минуту может быть поздно.
Глава 2328 июля 1944 года. Полевая кухня
Капитан Галуза, не давая возможности организоваться немецкому гарнизону, командовал:
– Огонь!.. Огонь!!
Разлетелась на куски телефонная станция, оставляя гарнизон без связи. В воздух взметнулась радуга сигнальных ракет – зеленые, красные, желтые, противник понемногу приходил в себя и пытался завязать встречный бой. Немцам потребуется не так уж много времени, чтобы осознать, что нападавших в Ионишкисе немного. Как только они это поймут, сразу попытаются контратаковать, чтобы уничтожить разведгруппу, прорвавшуюся в город.
Следует их убедить, что в городишко зашло большое воинское подразделение, имеющее в своем составе бронетранспортеры и танки, а значит, нужно увеличить интенсивность стрельбы.
– Огонь!! – вновь выкрикнул Григорий Галуза.
Вновь громыхнуло, бахнуло! Снаряды разрывались, заволакивая улицы клубами ядовито-горького дыма.
– Где могут укрываться немцы? – спросил он у майора Шварценберга.
– Добровольческий латышский полк СС размещается восточнее ратуши, на неширокой площади. Там же находятся казармы латышских полицейских. Пехотный полк СС на западе. В северной части Ионишкиса находится артиллерийский полк СС. Дома, в которых они проживают, можно узнать по эсэсовским штандартам.
Включив рацию, Галуза заговорил:
– Первый и второй танковые экипажи – направляйтесь в северо-восточную часть. Третий танковый экипаж, четвертый и пятый броневики – езжайте на запад. Там, где на фасаде зданий висят эсэсовские штандарты, там размещаются казармы латышских эсэсовцев и полицаев. Лупите по этим домам из всех пушек! Задайте им жару! Броневики, выискивайте скопление гитлеровцев и стреляйте так, чтобы ни один гад не ушел живым!
– Есть, лупить по скоплениям гитлеровцев! – услышал Галуза по рации задорный голос старшего сержанта Нелюбина.
– Шестой, седьмой и восьмой экипажи, что-то я вас не слышу, – произнес в рацию командир разведроты.
– Обижаете, товарищ капитан, – с укоризной произнес старшина Федор Гурьев, – мы тут все гнезда фашистские разорили, немцы без портков через окна и двери выскакивают!
– Добро! Есть еще одно дело для вас. Езжайте на север, там расквартирован артиллерийский эсэсовский полк. Разорите это гнилое капище дотла!
– Сделаем, товарищ капитан, – охотно отозвался командир восьмого экипажа.
Покрутив колесо настройки, Григорий поставил его на нужную волну:
– «Волга», «Волга», я – «Вятка», как слышите меня?
Пробиваясь через трескучие помехи, в наушниках раздался хрипловатый голос подполковника Стародубцева:
– «Вятка», я – «Волга», слышу тебя хорошо. Мы в Ионишкисе, приветствуем тебя залпом. Огонь!!
Через секунду бабахнул слаженный залп танковых орудий. На железнодорожных путях вокзала что-то взорвалось, и к небу взметнулось черное облако.
– Слышал?
– Так точно, товарищ подполковник, слышал. Громкое приветствие, у меня даже уши заложило.
– А как же иначе? Охватываем его с юга и с севера, продвигаемся с боем… Блокировали полк латышских эсэсовцев. Сдаются пачками! Если так пойдем дальше, то зачистим его в ближайший час.
– Центральную часть, ту, что у ратуши, мы уже зачистили. Выдвигаемся дальше по шоссе Шауляй – Рига!
– Не торопись, герой! Свою часть работы ты уже сделал. Нужно еще переговорить…
Пальба затихла так же внезапно, как и началась. Каких-то полчаса назад всюду гремело, взрывалось, простреливалось трассирующими пулями и снарядами, а потом вдруг бац – и пропало! Установилась тишина. Раздавался только мерный рокот успокаивающихся помалу машин и где-то в переулках скрежетал металл, не имеющий никакого отношения к бою местного значения. Уже различались человеческие голоса, прежде тонувшие в грохоте разрывов и пальбы, отчетливо звучали окрики и команды. Сразу в трех местах послышался стук кувалд о ковкий металл. Это уже упражнялись танкисты, для них всегда работенка найдется: то правят звенья гусеничных лент, то вколачивают пальцы в траки.
Город продолжал оставаться в плену дыма и пороховой гари, но это ненадолго, до ближайшего порывистого ветерка, который вмиг раскидает по сторонам смрадное безобразие.
Дважды в подвалах глухо бабахнули гранаты, выпустив наружу клубы дыма и килограммы тяжелой пыли – отрезвляющее лекарство для особо несговорчивого противника.
Все было закончено. Ионишкис освобожден. В плен немцы сдавались неохотно, будучи раненными или застигнутые врасплох; латыши капитулировали целыми подразделениями, побросав оружие, выходили навстречу штурмующим с высоко поднятыми руками. Пленных разбили на группы человек по пятьдесят, к каждой из которых приставили автоматчиков. Следовало дождаться подхода основных сил, чтобы отправить взятых в плен в фильтрационный лагерь. Особый спрос будет с эсэсовских легионов, отличавшихся жестокостью по отношению к мирному населению. Военной прокуратуре придется провести значительную работу.
Капитан Галуза в сопровождении Егора Косых направился к зданию, в котором каких-то несколько часов назад размещался штаб 15-й добровольческой пехотной дивизии СС.
Строению крепко досталось. В стене три пробоины от снарядов. Под стенами валялись обожженные обломки разрушенного здания. Ни одного уцелевшего окна, осколки расколоченных стекол разбросаны по всей площади; на тротуаре валялось покореженное железо, в котором только при большом воображении можно было узнать лафет от противотанкового орудия и щитовое прикрытие. У дверей штаба лежали два трупа немецких солдат: у первого лицо обезображено куском осколка, гимнастерка обильно пропитана кровью, другой, долговязый, видно, пытался убежать, но ему не хватило какого-то мига, чтобы скрыться за обваленным углом здания, так он и остался лежать на разрытой земле, начиненной чугуном и свинцом.
Внутри штаба царил полнейший разгром. Через проваленную черепичную кровлю виднелся светло-голубой лоскут просветлевшего неба, от лестницы ничего не осталось – только пролет с уцелевшими кусками гранита и два металлических прута, упиравшихся в бетонный пол. Водрузив друг на друга куски расколоченной мебели, разведчики поднялись на второй этаж, где размещались кабинеты штабных офицеров. Наверху такая же печальная история – полный погром! Во многих местах стены разрушены, оставалось только удивляться, почему дом, получивший такие непоправимые увечья, еще не рухнул. В коридорах разбросаны листы бумаги, куски разорванных карт, валялись разбитые пишущие машинки, в комнатах, опрокинутые взрывом, раскиданы шкафы, столы-инвалиды.
В одной из комнат с портретом Гитлера на стене, пробитым крупным осколком, обнаружился несгораемый шкаф, валявшийся на боку. От взрыва его перекосило, и он упал прямо на камин, разворотив его дымоход. Из помятой приоткрывшейся дверцы проглядывало несколько листков, исписанных угловатым почерком.
– Может, там что-то важное? – предположил Галуза. – Давай-ка поставим его правильно, а то не откроем.
Взявшись за края несгораемого шкафа, они поставили его на место.
– Тяжелый, однако, этот медведь, – уважительно протянул Косых.
– А что ты хотел? Как-никак броня! Из таких вот листов танки делают! Крепко его изуродовало, видно, взрыв сильный был. И замок разворотило. Надо бы его поддеть чем-нибудь, вот тогда и откроем.
– А если кирпичом ударить? – предложил Косых.
– Кирпич не пойдет, рассыплется. Давай поищем на этаже, наверняка что-то должно быть, – сказал Галуза и, перешагивая через нагромождения обломков и битых кирпичей, принялся подыскивать подходящий инструмент. – Ага, отыскал. Кочерга…