– Здравствуйте, – приветствовала меня женщина на неплохом английском, – меня зовут Лиза, я коллега Николаса, тоже журналистка.
– Здравствуйте, – сказала я неуверенно. – Меня зовут Мейбел Катберт. А скажите, неужели у вас, русских, женщины бывают не только матросами, но и журналистками?
– Ну, я не русская, а украинка, – улыбнулась та со странной улыбкой.
– А что это такое? – удивилась я. – Никогда про такую страну, как Юкрейн, я не слышала.
– Ну, это… Почти то же самое, что и русская. Но другое. Ладно, не будем об этом. Ник написал статью о вас, а я хотела бы добавить туда немного женского колорита. Ведь мы, женщины, видим мир совсем по-другому, не правда ли? А насчет женщин-журналисток… У нас есть и женщины-врачи, и женщины-инженеры, и женщины-ученые. И никого это не удивляет.
– А почему им приходится работать? Их что, муж не может содержать? – удивилась я.
– Если у тебя есть талант, то почему же его не развивать? – парировала Лиза.
– Скажите, – не удержалась я. – А женщины у вас часто носят брюки?
– Конечно, ведь на нас они выглядят зачастую получше, чем на мужчинах.
– А мне они пойдут? – И я вылезла из-под одеяла в одной ночнушке.
От ее оценивающего взгляда мне стало как-то не по себе – так на меня смотрели только мальчики, да и то редко столь откровенно. Но тут она заговорила, и я забыла о своих подозрениях.
– Конечно, пойдут, у вас хорошая фигура, – сказала Лиза. – Вам бы еще лицо накрасить, да и без лифчика ходить не рекомендуется – вредно для груди – и вы будете очень даже ничего.
– А что это такое – лифчик?
– А вот это, – ответила она и расстегнула блузку. Под ней не было нижней рубашки, зато ее грудь, как оказалось, была упрятана в своего рода полушария, которые держали какие-то кружевные лямки.
Так вот почему ее грудь не свисает, догадалась я. И сказала:
– Вы очень красивая.
– Спасибо, – усмехнулась Лиза и вдруг как-то еще более странно на меня посмотрела. И тут мне вдруг вспомнился Кассий и холодный блеск в его глазах. Я немного насторожилась и забилась обратно под одеяло, спросив:
– Скажите, а где сегодня Николас? На том, другом корабле? Не запомнила его название.
– Да, наверное, на «Смольном». У него там подружка-докторша. Очень красивая. Замужняя, но это его не останавливает.
– Как замужняя? – ужаснулась я.
– А вот так. Вообще наш Ник как мартовский кот – помурлыкает с одной, с другой, с третьей… Вот он даже меня пытался соблазнить, а я ведь тоже замужем.
– Вас?
– Да, меня. Обещал показать мне Стокгольм, увез меня на какой-то пляж и начал ко мне приставать. Еле отбилась.
Я не сдержалась и заплакала. Так вот ты какой, Ромео… Лиза приобняла меня за плечи, почему-то прижалась ко мне своей высокой грудью и сказала:
– А что, тебе этот котяра понравился? Не бойся, пройдет. Мы, девушки, должны держаться вместе. А такие, как он, пусть идут лесом. Ладно, – и она посмотрела на левое запястье, где я, к своему удивлению, разглядела циферблат на ремне и догадалась, что русские так странно носят часы, – мне уже пора. Давай я к тебе зайду еще раз, расскажешь мне о жизни в Америке и о твоем путешествии. А я тебе принесу каталог модной одежды. Заодно и поговорим о своем, о девичьем…
И когда она выходила, снова посмотрела на меня все тем же странным оценивающим взглядом, и я опять вспомнила холодный блеск в глазах шекспировского Кассия, подумав, что такие, как она, действительно опасны, и что я не очень хочу ее видеть, даже с каталогом.
Но вот Николаса я больше не хотела видеть вообще. Дура малолетняя, сразу же пала жертвой шарма русского Дон Жуана. И я, уже никого не стесняясь, зарыдала в голос.
В кубрик вбежал Игор.
– Что случилось? – сказал он с тревогой в голосе.
– Игор, если еще раз придет этот журналист… Николас… ни в коем случае не пускайте его ко мне!
17 (5) августа 1854 года.
Балтийское море у острова Мякилуото.
Борт 44-пушечного фрегата «Цесаревич»
Капитан Васильев Евгений Михайлович
Наш «Ангел» порезвился на славу. Матросы «Цесаревича» так громко кричали ура, наблюдая за сражением, что я чуть не оглох. Честно говоря, это действительно было захватывающее зрелище – покруче любой компьютерной «стрелялки». Рокот двигателя вертолета над головой, огненные стрелы, летящие в сторону противника, яркая вспышка при попадании в борт или палубу вражеского корабля… То, что происходило на моих глазах, даже нельзя было назвать боем – это было избиение младенцев. Но мне почему-то не было жалко ни французов, ни англичан.
Когда после попадания НУРСа очередной вражеский фрегат или линкор охватывало пламя, на наших кораблях раздавались крики восторга, а на вражеских – вопли ужаса. В конце концов нервы у противника сдали, и, сломав строй, его корабли бросились врассыпную. Но только далеко ли уйдешь от винтокрылой машины? Безжалостный «Ангел» сделал еще один заход и двумя НУРСами поджег большой парусно-винтовой корабль, на всех парах пытавшийся сбежать с поля битвы. Похоже, что одна из огненных стрел угодила в пороховой погреб беглеца, и он через мгновение взорвался, осыпав горящими обломками находящиеся поблизости корабли.
Победа была полной. Эскадра противника понесла огромные потери и теперь даже не помышляла о сопротивлении. «Ангел» попрощался с нами, сделав круг почета над нашими кораблями, и направился в сторону Свеаборга. Теперь настала очередь и для наших моряков сразиться с врагом. На палубе «Цесаревича» зазвучали команды офицеров, и артиллеристы стали заряжать орудия, готовясь открыть огонь по противнику. Но англичане и французы оказались настолько деморализованы, что не стали дожидаться первого выстрела с нашей стороны и предпочли спустить флаги и сдаться на милость победителя.
Зазвучали боцманские свистки, и матросы стали готовить к спуску на воду шлюпки. Из офицеров и матросов палубной команды было срочно сформировано несколько десантных групп, которые должны были высадиться на сдавшихся кораблях и принять их капитуляцию. Надо было также заняться спасением экипажей потопленных судов и тушением пожаров на нескольких вражеских пароходах, подожженных обрушившимися на них горящими обломками.
Наш фрегат подошел к большому британскому парусно-винтовому линейному кораблю, который стоял неподвижно со спущенным юнион-джеком. Контр-адмирал Шихманов как старший по званию, отдав честь, принял у поднявшегося по трапу «Цесаревича» английского командира его шпагу.
– Ваше превосходительство, – хриплым, сорванным голосом произнес британец, – я бы никогда в жизни не решился спустить флаг моего корабля, если бы не эта ужасная летающая машина смерти, извергающая на нас сверху смертоносные стрелы. Ради всего святого, скажите мне, что это было?
– Господин коммодор, – ответил контр-адмирал, – я всегда считал английских моряков храбрым противником, доказавшим свою отвагу в сражениях при Абукире и Трафальгаре. Но сегодня вы столкнулись с боевыми летательными аппаратами союзников России, которые пришли нам на помощь. Я бы хотел, чтобы ваше командование сделало из случившегося должные выводы и больше не предпринимало никаких враждебных действий против наших портов и кораблей под российским флагом.
А пока, господин коммодор, считайте себя нашим пленником. С вами и с вашими подчиненными будут обращаться гуманно. Все они будут содержаться в одном месте, неподалеку от Петербурга, и снабжаться пищей по нормам британского флота. А после – заключения мирного договора с Британией всех их отпустят домой.
– Благодарю вас, ваше превосходительство, – произнес англичанин, – если вы мне позволите, я вернусь на мой корабль и успокою команду. Ведь кое-кто в Лондоне писал, что русские варварски относятся к попавшим к ним в плен и отсылают их в свою ужасную Сибирь, где ночь длится полгода, а зима – круглый год.
В небе неожиданно снова раздался рокот мотора. С юго-запада по направлению к нам летел еще один вертолет. На сей раз это был корабельный Ка-27.
– «Цесаревич», я «Шмель», – раздалось из динамика радиостанции, – как там у вас идут дела? Не надо ли помочь? У нас на пилонах два блока НУРСов, и нам тоже очень хочется пострелять.
– Вам только бы стрелять да жечь, пироманы вы неугомонные, – пошутил я. – Ваш «Ангел» отработал здесь на пятерку. Больше воевать тут не с кем. Боевые действия закончились, и сейчас идет организованная сдача в плен.
– Ну, раз так, то тогда мы летим в Свеаборг, – ответил мне «Шмель». – Примерно через час здесь будут «Бойкий» и «Выборг». Все вместе вы и отправитесь в том же направлении. Мы тут кое-что отсняли для телевидения и думаем, что император Николай I будет очень рад увидеть вживую своих героев. Догоняйте нас, до связи.
– До связи, – сказал я и передал гарнитуру Ринату Хабибулину.
Потом я посмотрел на находившегося рядом британского коммодора и увидел в его глазах ужас.
– Простите…
– Капитан, – подсказал я ему.
– Капитан, так это вы и есть те самые союзники? И это ваша боевая машина?
– Да, сэр, – кивнул я.
– Капитан, – продолжил британец. – Откуда вы и кто вы? Что это за удивительные летающие машины, и почему вы ополчились на нашу старую добрую Англию?
– Господин коммодор, – ответил я, – начнем с того, что это Британия первая ополчилась на Россию. Ведь сражение, в котором вы потерпели полное поражение, произошло не в Канале у белых скал Дувра, а в Финском заливе, у берегов Великого княжества Финляндского, которое, как вам известно, является частью Российской империи.
А вот кто мы и откуда, как раз не важно. Важным для вас должно быть то, что в интересах Британии, Франции и всех остальных стран впредь вести себя с Россией очень осторожно. И любые, повторяю, любые попытки нанести вред России кончатся весьма плачевно для вашей империи. Поверьте мне, то, что вы увидели – лишь весьма небольшая доля того, на что мы способны.
Выслушав меня, коммодор поклонился, молча повернулся и побрел к трапу, чтобы отправиться на свой корабль. К тому времени процедура сдачи практически закончилась. Особых эксцессов при этом не было. Лишь на одном паровом корвете нашему матросу пришлось повозиться с не в меру горячим британским сержантом морской пехоты, который с ножом набросился на него. Но получив прикладом в лоб, сержант выпал из реальности и был унесен в корабельный лазарет.