ровали рулевую машину (без всякой гарантии), перебрали и ввели в строй повреждённые осколками вспомогательные механизмы. Старший механик, семидесятилетний Ян Эйве, второй механик Пётр Кузнецов со своими мотористами трое суток работали практически без сна. Не меньше работы было и у палубной команды, возглавляемой боцманом Ильей Ашихиным.
В ремонте судна приняли участие и бойцы зенитного дивизиона, принятые на борт вместе с техникой и грузами в количестве 950 человек. В последнюю минуту на «Сауле» погрузили ещё около сотни раненых беженцев...
Получив по радио приказ встать на якорь, Щетинина без всяких колебаний решила этот приказ игнорировать. Она уже достаточно ясно представляла себе сложившуюся обстановку. С наступлением темноты строй их 2-го конвоя рассыпался, никто не руководил движением, боевые корабли либо погибли, либо занимались спасением друг друга. Теперь ей предписывают простоять на якоре посреди залива. С рассвета начнутся атаки с воздуха. Ей хватило впечатлений от воздушных атак ещё 24 августа, когда немецкие бомбардировщики загнали на камни «Сигулду» и повредили «Сауле». Если же продолжать движение всю ночь, то завтра к середине дня можно будет уже добраться до Гогланда.
Мины? Щетинина взглянула на карту, где весьма схематично были нанесены минные заграждения противника на пути от Таллинна до Кронштадта.. Эту карту её штурман Сергей Ступников получил в штабе на «Виронии» вечером 26 августа.
Если попытаться обойти эти минные заграждения с севера, а затем, немного изменив курс на юго-восток, можно прийти прямо на Гогланд. Прямо в штурманской рубке Щетинина провела короткое совещание со своим помощником Николаем Брызгиным и штурманом Сергеем Ступниковым. Оба согласились с мнением капитана, хотя Ступников выразил опасение, что при таком манёвре можно нарваться на надводные корабли противника. В немецкие надводные корабли Щетинина уже не верила, а вот на торпедные катера немецкие и финские нарваться на северном курсе было более чем вероятно. Но это всё же лучше, чем стоять всю ночь на якоре среди компота из плавающих мин. А все светлое время суток следующего дня идти под непрерывными ударами вражеской авиации.
«Сауле» изменил курс и под покровом ночи малым ходом пошёл на север. Время уже перевалило за полночь, когда Анна Щетинина повернула свой пароход на юго-восток — туда, где за далеким горизонтом находился остров Гогланд — один из последних балтийских островов, ещё остававшихся в наших руках.
00:15
В тепле моторного отсека катера МО военный корреспондент Михайловский постепенно пришёл в себя. Тело перестали сводить судороги, туман в голове рассеивался. Вскоре он даже стал различать отдельные слова, а затем и целые фразы. Кто-то громким голосом кричал: «Огнетушитель! Огнетушитель!»
При слове «огнетушитель» Михайловский окончательно очнулся и сел, прислонившись спиной к переборке. Рядом сидел ещё какой-то человек в матросской робе с лицом перепачканным следами мазута. Оказалось, что он тоже спасённый с «Виронии». Капитан-лейтенант Грачёв — командир подводной лодки «Щ-301». Лодка подорвалась на мине и погибла ещё в начале перехода. Спасшихся катер пёресадил на «Виронию». Грачёв не помнил, как снова оказался в воде. Наверное, снесло взрывом. Долго плавал, пока не подобрал этот катер. О судьбе четырнадцати спасшихся с подводной лодки моряков не знает ничего.
Михайловский ничем помочь не мог. Он также не знал ничего о судьбе тех, кто был вместе с ним на «Виронии» в течение долгих дней обороны Таллинна.
Сверху постоянно слышались громкие тревожные голоса, предупреждающие о плавающих минах и раздавался спокойный голос командира катера, командовавшего рулём.
Неожиданно прозвучал протяжный крик: «Человек на мине!»
С трудом поднявшись на ноги, шатаясь как пьяный, цепляясь за поручни, Михайловский выбрался на верхнюю палубу.
Палуба была переполнена спасёнными из воды. Голые люди сидели и лежали на ней, дрожа от холода, но не желая спускаться вниз, чтобы хоть слегка обогреться. Они уже знали, что значит находиться внизу, когда корабль, подорвавшись на мине, мгновенно уходит в пучину.
Все уговоры и приказы командира очистить верхнюю палубу не приводили ни к чему, а применять силу к этим несчастным ни у кого не хватало духу...
Приглядевшись, Михайловский увидел в темноте захлёстываемого волнами человека, словно приклеенного к круглому телу мины.
Катер медленно приближался к нему задним ходом. Несмотря на смертельную усталость, литературный мозг Михайловского немедленно оценил всю парадоксальность этой картины. Смерть и спасение!
Мина, предназначенная для смерти и уничтожения, оказалась для кого-то и средством спасения. Мина — спасательный шар в схватке человека со смертью. Отпусти её — и тебе конец: обессиленный сразу пойдешь ко дну.
— Отплывайте в сторону! — прокричал командир в мегафон. — Сейчас мы к вам подойдём!
Ухватившийся за мину человек долго не мог освободиться от своей страшной спасительницы. Наконец он всё-таки отплыл в сторону, и катер малым ходом приблизился к нему. С борта бросили спасательный конец и человек с каким-то жадным исступлением вцепился в него.
Спасённого втянули на палубу. Им оказался юноша в матросской форме с посиневшим лицом и застывшими, устремленными в одну точку, остекленевшими глазами.
Несмотря на все уговоры, спасённый, оказавшийся курсантом училища имени Фрунзе, отказывался отпустить конец. Его уговаривали, пытались разжать пальцы, но ничего не помогало. В итоге конец пришлось обрубить, оставив кончик в не разжимающихся ладонях курсанта. Юношу отнесли в кубрик и положили на койку, чтобы пришёл в себя...
Михайловский снова спустился вниз в тепло моторного отсека.
В этот момент катер резко дёрнуло и подбросило. Чтобы удержаться на ногах, Михайловский схватился за какую-то горячую трубу, отпустил её, вскрикнул от ожога и упал на палубу.
— Мину расстреляли, — успокоил его матрос-моторист.
Ещё не затих прошедший по воде металлический гул, как снова послышались голоса сигнальщиков:
— Справа по борту мина!
— Слева мина!
— Прямо по курсу мина!
А затем раздалась команда: «Все наверх!»
Михайловский опять вышел на верхнюю палубу. И на этот раз очнулся окончательно.
Катер стоял в центре сплошного минного поля из плавающих мин. Они шли на маленький корабль, окружая его со всех сторон.
Работая моторами на самом малом ходу, катер, пока существовала возможность, пятился от наступающих мин. Все способные двигаться выбежали на верхнюю палубу.
Видя, как чёрные шары смерти словно по огромному бильярдному столу катятся на катер, Михайловский решил, что уж теперь его песенка наверняка спета.
В этот момент с мостика дали команду: «Все свободные от вахты — за борт! Руками отталкивать мины!»
Стоявшие рядом с Михайловским матросы быстро сбросили с себя непромокаемые плащи, сапоги и брюки и устремились в ночное море навстречу наседающим минам.
С мостика слышались отрывистые команды: «Задний ход! Лево руля!». Катер, как по смертельному лабиринту, лавировал среди мин и матросских голов в воде, стараясь не задеть ни тех, ни других. Мины шли потоком, как с заводского конвейера. Стоило обойти одну, как перед охотником появлялись две новых.
Из темноты Михайловский услышал недовольный голос командира катера:
— Надо бы всех спасённых куда-нибудь пересадить. А то забили верхнюю палубу. Того и гляди — перевернёмся.
Катер встал. Идти дальше было уже невозможно. Мины, отталкиваемые плавающими за бортом матросами, обтекали кораблик с двух сторон. Ничего подобного Михайловскому никогда видеть не приходилось.
00:25
На мостике эскадренного миноносца «Свирепый» командир дивизиона эскадренных миноносцев капитан 2-го ранга Маслов и исполняющий обязанности командира миноносца капитан-лейтенант Мазепин размышляли над радиограммой, пришедшей с «Минска» от адмирала Пантелеева. Радиостанция лидера «Минск» ожила и посылала в ночную тьму штабные директивы. «Свирепому» предписывалось разыскать эсминец «Гордый» и отбуксировать его в Кронштадт. При этом давалось примерное место, где находился лишившийся хода полузатопленный «Гордый».
Эта радиограмма совсем не соответствовала планам Маслова и Мазепина, видевшими свою главную задачу на переходе из Таллинна в Кронштадт в охране транспортов 1-го конвоя. Правда, в охранении оставался ещё эсминец «Суровый», где находился командир конвоя капитан 2-го ранга Богданов, и сторожевики. Но с «Суровым» не было связи и от Богданова не поступало никаких указаний.
До наступления темноты «Свирепый» неотлучно находился при транспортах 1-го конвоя. Будучи бессильным защитить их от мин, эсминец довольно успешно отгонял от транспортов шквальным зенитным огнём самолёты противника и подводные лодки, одну из которых ему даже удалось таранить.[14]
«Обнаружил, забросал глубинными бомбами и таранил подводную лодку противника, — предупреждая остальные корабли, сообщила радиостанция «Свирепого». — Лодка предположительно уничтожена».
Но, видимо, подводная лодка противника либо действовала не в одиночку, либо так и не была уничтожена. Потому что в 19:43, когда «Свирепый» снова ставил дымовую завесу, чтобы прикрыть транспорты от огня немецкой береговой батареи с мыса Юминда, с мостика заметили две торпеды, которые прошли по правому борту на расстоянии 25—30 метров, обгоняя корабль.
«Свирепый» обследовал этот район и сбросил ещё две серии глубинных бомб. Однако на этот раз никакого конкретного результата атаки не наблюдалось.
Ведя охоту за подводной лодкой противника, «Свирепый» сильно отстал от конвоя и вдобавок попал под атаку трёх «юнкерсов», появившихся неизвестно откуда.
Бомбардировщики один за другим, воя включенными сиренами, спикировали на эсминец, сбросив несколько бомб. «Свирепый», маневрируя на скорости двенадцать узлов, вёл яростный зенитно-заградительный огонь.