Но едва прозвучала команда «Становись!», как всё остальное заглушил рев авиационных моторов и жёсткая дробь пулемётных очередей.
— Ложись! — успел крикнуть кто-то. Часть бойцов повалилась на землю прямо около причала, часть — ринулась врассыпную к прибрежным скалам, ища укрытия.
Военком Ечин также ринулся в укрытие и упал на землю, слыша знакомый, вынимающий душу вой пикирующих бомбардировщиков и свист падающих бомб. Загремели взрывы.
Подняв голову, Ечин увидел, как столб пламени поднялся прямо посредине «Шауляя». Транспорту снесло дымовую трубу, на нём начался сильный пожар.
Ещё две бомбы упали у бортов транспорта, подняв столбы воды и ила, а четвёртая угодила в кормовой трюм с боеприпасами.
Огненный смерч поднялся на высоту сотни метров. Во все стороны полетели горящие обломки. Часть этих обломков упала прямо на головы лежащих в укрытии людей. Вспыхнуло несколько сосен.
Пылающий транспорт стал быстро оседать в воду. Подскочивший к нему буксир стал отталкивать «Шауляй» с середины бухты к каменистой отмели в её южной части. Бушующее на «Шауляе» пламя лизало буксир, но тот с героическим упорством продолжал отпихивать транспорт на мель.
Палуба «Шауляя» была разворочена, из трюмных люков вырывалось пламя. Горела и разбитая надстройка.
К удивлению Ечина, на судне ещё были живые люди. Прямо из языков пламени они прыгали вниз — на бак буксира. Стоявший рядом «Метеор» поливал буксир струями воды из своих шлангов.
Наконец «Шауляй», слегка накренившись, вылез на камни, продолжая гореть. Неподалёку всё ещё горели «Серп и Молот» с «Люцерной».
Глядя на пламя, вырывающееся из трюмных люков выброшенного на камни «Шауляя», военком Ечин позднее вспоминал, что никогда ещё не испытывал такого горького разочарования.
«Хоть немцам не досталось», — успокаивал он себя.
16:05
Капитан транспорта «Калпакс» Эрнст Вейнсбергс продолжал держать судно в кильватер «Атису Кронвалдсу», шедшему впереди.
Последние два транспорта, уцелевшие от 1-го конвоя, держались вместе весь день, уклоняясь от непрерывных атак авиации противника. Бомбы падали у бортов, обрушивая на пароходы водяные столбы и стальной душ раскалённых осколков, но ни одна бомба в цель не попала.
Оба судна благополучно миновали Гогланд и вскоре справа по носу перед ними открылся остров Лавенсари.
На мостике «Калпакса» вместе с капитаном находились: старший помощник Шверст и второй штурман Коппель. Матрос Кокоришс стоял на руле. В трюмах «Калпакса» находилось более 1000 раненых, которых обслуживала бригада медиков во главе с военврачом Копыриным и молодой выпускницей Военно-медицинской академии Татьяной Разумеенко, которая весь день под бомбами продолжала оперировать раненых.
Налётов было не меньше сорока. Но теперь, когда за кормой уже начали таять очертания острова Гогланд, а по носу вылезал из воды Лавенсари, все облегчённо вздохнули и если и посматривали в небо, то в ожидании увидеть наконец свои истребители.
Две тройки самолётов, приближающихся на бреющем полёте с восточного направления, сначала вызвали даже вспышку радости. Самолёты были небольшие, изящные и никак не напоминали угловато-горбатые силуэты немецких бомбардировщиков.
Крупнокалиберные очереди, ударившие по ходовой рубке и командному мостику «Калпакса», рассеяли все иллюзии относительно принадлежности самолётов.
Посыпались стёкла. Ходовая рубка была обложена мешками с песком, но это помогло мало.
Убитым наповал свалился на штурвал рулевой Кокоришс. Схватился за бок и стал оседать на настил капитан Вейнсбергс. На рубке были убиты расчёты обоих пулемётов. К штурвалу встал второй штурман Коппель, а затем матрос Лобучкин.
Истребители развернулись и сделали ещё один заход на «Калпакс». Новый ливень свинца. Свалился на окровавленный настил матрос Лобучкин. Штурман Коппель был сражен очередью и упал мёртвым прямо на умирающего Лобучкина.
Старший штурман Шверст занял место у штурвала. За телеграфом остался стоять капитан, на боку которого расплывалось кровавое пятно. Кровь сочными каплями падала на настил. Хотя на «Калпаксе» была целая бригада медперсонала, никто из них на мостике не появился. А «мессершмитты» развернувшись пошли на третий заход, ведя огонь из пушек и пулемётов.
Убило матроса Михалкина, который поднимался на мостик, чтобы встать к рулю. Срезало двух сигнальщиков, повис на леерах военный комендант. На залитом кровью мостике и разбитой рубке грудой лежали убитые и раненые. Остался один старший штурман Шверст.
Он остался один, потому что истекающий кровью капитан Вейнсбергс потерял сознание.
Шверст стоял на руле, бросался к машинному телеграфу, управляя машиной, выскакивал на мостик, следя за воздушной обстановкой. И в этот момент появились бомбардировщики, нагоняя пароход с кормы. Видимо, от Гогланда их навели истребители, которые сделав три захода на «Калпакс», стремительно набрали высоту и ушли на запад.
16:20
Наверное, эта девятка «юнкерсов» долго искала цель, поскольку пикировщики навалились на «Калпакс» с небывалым остервенением. Одна за другой в транспорт попали три бомбы.
Первая бомба попала в самый большой 2-й трюм, набитый ранеными. Взрыв поднял в воздух вместе со снопом пламени десятки человеческих тел. Хлынувшая в трюмы вода быстро убила тех, кто возможно ещё уцелел при взрыве и не был оглушён.
«Калпакс» стал садиться носом.
Вторая бомба угодила в набитый ранеными 1-й трюм, и её взрыв смешался со страшным воем погибающих.
Третья бомба вывела из строя машинное отделение.
Бесцельность дальнейшей борьбы стала очевидна старшему штурману Шверсту. Он дал команду в машинное отделение спускать пар и выгрести жар из котлов, чтобы избежать взрыва.
Раненые и пассажиры метались по палубе.
Шверст дал команду спускать шлюпки, чтобы подобрать выброшенных за борт пассажиров и попытаться доставить их на Лавенсари. Вторую шлюпку он попытался спустить сам с помощью кого-то из пассажиров. Неожиданно концы оборвались, и шлюпка упала в воду вверх килем.
Судно быстро погружалось. Спасать раненых, уцелевших в кормовых трюмах, уже не было времени. Схватив нож, Шверст подбежал к закрытым трюмам, где находились раненые, и стал резать брезенты, не жалея ладоней и ногтей, чувствуя, как палуба уходит у него из-под ног.
16:30
Понимая, что он уже никому не в силах помочь, военврач Копырин сбросил в воду спасательный круг и прыгнул за борт тонущего «Калпакса». Вынырнув на поверхность, врач увидел в нескольких метрах от себя девочку-подростка. Копырин подогнал к ней круг и помог закрепиться на нём. Будучи хорошим пловцом, сам доктор поплыл дальше. Вскоре он натолкнулся на толстый деревянный брус и ухватился за него. Теперь можно было плыть и ждать, пока подберут.
Вдруг Копырин услышал женский голос, зовущий на помощь. Толкая впереди себя брус, Копырин поплыл на голос. Вскоре он увидел тонущую женщину. Это была его помощница на судне — хирург Татьяна Разумеенко. Она из последних сил держалась на поверхности воды. Подплыв к ней, Копырин отдал помощнице брус. Вдвоем держаться за него было невозможно — брус погружался в воду.
Сказав женщине несколько ободряющих слов, Копырин поплыл дальше искать что-нибудь, за что можно было бы ухватиться. Больше его никто не видел...
Татьяна осталась одна. Неожиданно к ней подплыл, держась за доску, тот самый матрос Шуваенко, которому она накануне делала операцию. Вместе они подобрали ещё несколько досок. Матрос разбинтовал свои раны и связал бинтами все доски вместе. Получился плотик, на котором держаться было легче, чем на доске. Матрос Шуваенко стонал и скрипел зубами. У него открылось кровотечение, раны разъедала солёная вода. Он стал временами впадать в забытье.
Становилось все холодней. Закоченевшая Татьяна всё же нашла в себе силы поддерживать слабеющего спутника и ободрять его. К счастью, море было спокойным. Утлый плотик из досок, скрепленных бинтами, не выдержал бы даже небольшого волнения.
16:40
Лейтенант Александровский со своего командного поста управления зенитной артиллерией правого борта следил, как большие чёрные шары медленно подтягиваются к рее, сигнализируя, что крейсер «Киров» остановился. И стоит без хода.
Корабль прогремел якорь-цепью на Большом Кронштадтском рейде. По правому борту в лёгкой дымке виднелись очертания до слёз родного Кронштадта: купол Морского собора, трубы завода, тёмные силуэты фортов, железобетонным частоколом протянувшиеся от северного до южного берегов залива.
Последний налёт отряд выдержал у острова Лавенсари, после чего адмирал Трибуц приказал убрать параваны и идти дальше, увеличив ход до 15 узлов (чтобы не отстал «Суур-Тылл»). До Кронштадта дошли — не заметили.
Кто-то вспомнил, что сегодня субботний день — увольнение. Все рассмеялись. Где-то на южном берегу устрашающе гремела канонада, в небо поднимался чёрный дым. Боевая трансляция время от времени объявляла о готовности к воздушной тревоге.
Не успел «Киров» стать на якорь, как к его борту подлетел пограничный катер. Моряки вновь образовали живой конвейер, передавая на катер ящички и мешочки с ценностями Эстонского банка.
Наконец прозвучал отбой, и Александровский направился в кают-компанию. По дороге он был остановлен резкой командой: «Смирно! Встать к борту!» На катер сходил адмирал Трибуц.
В кают-компании Александровский застал контр-адмирала Дрозда, командира крейсера капитана 2-го ранга Сухорукова, военкома Столярова и командующего 10-м стрелковым корпусом генерала Николаева.
Адмирал Дрозд обратился к офицерам с казенным поздравлением по поводу «завершения похода». Потрясённый генерал Николаев был более понятен. «За два месяца я видел войну в различных и многообразных проявлениях. Приходилось проскакивать минные поля, быть под артиллерийским обстрелом, выдерживать массированные бомбовые удары, видеть гибель людей. Но такого состояния, какое было у меня на переходе, никогда не испытывал и, вероятно, вы, моряки, меня не поймёте. После этого перехода никакое сражение на суше удивить меня не может. Такого сложного переплета бое