Продлившаяся еще не один час беседа вылилась в уведомление правительств Великобритании и Франции об «авантюре русских в Адриатике» и в выделение сопровождения из двух легких крейсеров с восемью эсминцам — поровну от французов с англичанами. Хотя точнее было охарактеризовать эти незначительные силы термином «филер», поскольку они скорее мешали и следили, нежели помогали. Зато все должные карты были получены и, простояв на Мальте четыре дня, в течение которых были пополнены запасы топлива с провизией на кораблях, а также предоставлен день отдыха моряками, российская эскадра вышла в путь.
Сделав солидный крюк до Мальты, они подошли к проливу Отранто лишь 28-го февраля, как раз к началу весны, когда Адриатическое море становилось не столь негостеприимным именно для полетов аэропланов, как зимой. Десять дней прошло с тех пор, как флот покинул родной Севастополь и не менее половины этого времени те или иные корабли вели учения. Особенно это касалось морских летчиков, большая часть которых имела слишком малый опыт посадки на палубу настоящего корабля, а не устроенного в Императорской Офицерской Школе Военных Летчиков в Качи макета летной палубы. Да и про взлет с авианосца можно было сказать то же самое. Вот они и постигали науку, находясь в пути, что привело к потере двух бортов. Один пилот не рассчитал с углом захода на посадку и подломил шасси своей машины, после чего пострадал и каркас фюзеляжа, так что самолет пришлось разбирать для проведения последующего ремонта на берегу, если он вообще был возможен. Второго же, опять же при посадке, снесло резко налетевшим боковым ветром, и F. E.2b остался без крыльев, врезавшись правой частью бипланной коробки в палубную надстройку. Это было не особо приятно, но проходило по разряду рабочих моментов, поскольку по точно таким же причинам в куда больших количествах били свои летательные аппараты армейские пилоты. В общем, никто не погиб, не получил серьезных травм, а все остальное легко списывалось на реалии военного времени и несовершенство техники. Зато какими глазами смотрели офицеры союзников на то представление, что палубные летчики устроили им во время стоянки на Мальте! И это тоже было частью плана! Реклама, так сказать, невиданного ранее товара. А то Гранд Флит что-то уж слишком не ловил мышей, откровенно опасаясь приближаться к Гельголанду после единственного успешного набега, стоившего немцам потери трех легких крейсеров и одного эсминца. Тут же, по завершении выполнения текущей задачи, у отечественных авианосцев попросту не оставалось задач в Черном и Средиземном морях, отчего наступал момент потребности их вывода на более глобальную арену противостояния. И за такую помощь виделось возможным стрясти с союзников нечто архи нужное и архи важное уже для России. К примеру, заказ черноморским верфям на постройку полусотни эсминцев или субмарин для нужд Королевского флота, дабы они не простаивали без дела, да еще не за счет российской казны. Но, прежде требовалось сдать на отлично первый настоящий экзамен, благо противник был не самый грозный и умелый, да к тому же не пуганный.
Великолепно прикрытый от моря залив Каттаро, как звучало его наименование на итальянский манер, время от времени выступал в роли родного дома для легких сил флота Австро-Венгрии. Одна из флотилий миноносцев и флотилия подводных лодок зачастую базировались именно здесь, как и древний броненосец «Кронпринц Эрцгерцог Рудольф», выполнявший роль сторожевого корабля. Учитывая же, что в акватории залива размещалась одна из двух основных военно-морских баз флота Австро-Венгрии, и что он находился всего в 135 милях от пролива Отранто, не было ничего удивительного в том, что именно сюда в первую очередь наведалась эскадра адмирала Романова.
Принимая во внимание вполне серьезную опасность атаки из-под воды, а также наличие немалого числа минных полей в прибрежных районах, в штабе выработали решение действовать на удалении в 25 миль от входа в залив. С одной стороны это была вполне нормальная рабочая дистанция для летчиков, с другой же стороны минимизировалась опасность для главных кораблей эскадры. Легкие же силы, в составе восемнадцати сторожевиков и двадцати эсминцев вынуждены были оперировать под прикрытием крейсеров на некотором удалении от авианосцев с дредноутами, чтобы выстроить пару кругов периметра противолодочной обороны и тем самым упредить опасность до того, как она возникнет. Потому, те из них, чей сектор ответственности находился на северо-востоке, наиболее близко к Каттаро, все же рисковали нарваться на подводную рогатую смерть.
В силу конструктивной особенности хвостовой части и невозможности складывать крылья, далеко не все находившиеся на бортах авианосцев F. E.2b смогли разом поместиться на их летных палубах. Более того, все еще пока маломощные авиационные двигатели также диктовали свои условия по минимально необходимой длине разбега. А все вместе это приводило к тому, что одновременно выставлять на верхней палубе виделось возможным лишь 5 подобных аэропланов. И только после ухода ввысь первых машин, наверх из ангара можно было начинать поднимать следующие. При этом ожидать взлета абсолютно всех своих сослуживцев, летчикам, первым поднявшимся в небо, было не с руки по причине расходования топлива, которого хватало лишь на 2 часа полета. Тут же лишь на путь туда и обратно уходило не менее часа. А еще к этому времени требовалось прибавить ожидание сбора всей группы, возможное маневрирование над целью, и далеко не мгновенный прием обратно на палубу родного корабля. Потому попросту не представлялось возможным обрушить на противника удар всеми 38-мью боеспособными аэропланами одновременно. Пришлось их разделить на две волны в 20 и 18 самолетов соответственно. Вот так и была совершена первая в мировой истории боевая операция палубной авиации.
Вели две первые десятки палубных бомбардировщиков наиболее опытные морские летчики Черноморского флота — только-только произведенные в капитаны 2-го ранга, Дыбовский, Виктор Владимирович и Дорожинский, Станислав Фаддеевич, являвшиеся также командирами авиационных отрядов соответственно на «Георгии Победоносце» и «Андрее Первозванном». В Российском Императорском Флоте, наконец, отказались от пагубной практики направлять артиллерийских офицеров командовать подводными лодками, а подготовленных морских летчиков ставить на мостик миноносца или какого-нибудь вспомогательного судна. В результате те, кто еще пять лет назад попал в первый выпуск морских летчиков, ныне занимали должности связанные именно с авиацией флота, что не могло не радовать и уже давало свои положительные результаты. Прямо как в этом случае.
Первыми взмыв в небо, они принялись нарезать круги вокруг идущих полным ходом против ветра авианосцев, в ожидании взлета своих подчиненных, заодно потихоньку набирая высоту, что довольно таки тяжелые машины, к тому же загруженные бомбами под завязку, делали не слишком охотно. А пока в небесные дали уходили один аэроплан за другим, на палубах авианесущих кораблей творилось действо с высоты птичьего полета сравнимое с мельтешением мурашей в муравейнике. Едва на летной палубе освобождалось место, как многочисленный технический и обслуживающий персонал авиационных отрядов буквально на руках вкатывал на кормовой лифт очередную крылатую машину и, при необходимости, разворачивал ее на 180 градусов уже на летной палубе. Все же не складывающиеся крылья диктовали свои особенности хранения данных аэропланов в ангаре, где их приходилось ставить несколько под углом валетом друг к другу, чтобы вместить хотя бы два десятка штук. И стоило отдать должное этим незаметным работникам войны, не прошло и 20 минут с момента взлета командирских машин, как первая волна в полном составе отправилась по направлению к вражескому берегу. Теперь же оставалось только ждать. Так можно было бы подумать, если бы не потребность выпустить в небо вторую волну бомбардировщиков до того, как из вылета вернется первая. Все это обещало занять минут 40 времени, плюс еще примерно 20 на их выпуск в полет, так что повстречаться летчики должны были в небе как раз на небольшом удалении от главных сил флота.
Нельзя было сказать, что налеты на Каттаро продолжавшиеся на протяжении 8 часов, в течение которых каждый летчик успел совершить по три боевых вылета, нанесли критический ущерб Императорским и Королевским Военно-морским силам. В подвергнутом налету порту попросту не обнаружилось большого количества достойных целей. Пусть флот Австро-Венгрии сам по себе был относительно невеликим, все равно улов оказался откровенно небогатым. Действительно серьезным успехом, наверное, можно было назвать утопление трех из пяти действующих современных австрийских субмарин и подрыв вследствие вторичных детонаций минного заградителя «Хамелеон», с помощью которого австрийцы установили большую часть своих минных полей. Число же уничтоженных тральщиков и небольших номерных миноносцев варьировалось от полутора десятков до тридцати — в зависимости от рассказа, то одного, то другого, летчика. В общем, было ясно, что в Каттаро следовало наведаться на следующий день, когда небо над ним очистится от дыма и гари. Все же, помимо потопленных кораблей, набиралось еще с десяток поврежденных и объятых пламенем пожаров судов вроде того же старого броненосца «Кронпринца Эрцгерцога Рудольфа». Да и наземная инфраструктура также подверглась ударам с воздуха, в результате чего на пораженных бомбами складах что-то сильно горело и взрывалось. При этом особую гордость летчиков палубной авиации вызывало уничтожение в ближайшем городке Кумбор трех ангаров станции морской авиации противника, в которых должны были храниться не менее семи гидропланов, если, конечно, данные предоставленные командованием не являлись ложными. Но, в любом случае, оставаться близ вражеских берегов с наступлением сумерек было слишком опасно, так что эскадра в полном составе поспешила взять курс к территориальным водам Италии, где можно было чувствовать себя в гораздо большей безопасности, нежели прямо под носом у уцелевших миноносников австрийцев, если таковые вообще оставались. Возвращаться же на ночь в то же Ионическое море, не имело смысла, поскольку тогда слишком много времени с топливом терялось бы на перемещения туда-сюда, тем более что при атаке на ту же Полу о подобном маневрировании нечего было даже мечтать. Слишком уж далеко она находилась от пролива Отранто — практически с противоположной стороны Адриатики или как еще говорили — в Верхней Адриатике.