Щиты у нас так и стоят по правому борту, не убирали мы их. Хоть это хорошо. И за ними так же не видно, что и у нас на борту происходит!
На всякий случай на левый берег глянул, не собирается ли с той стороны тоже кто-нибудь в нашу сторону кинуться? Нет, пусто там. Лишь над женским монастырём какой-то призрачный дымок курится. Кухарят, наверное. В животе забурчало. Как-то за тревогами я и про пропущенный обед забыл. Ну да ничего, скоро пообедаем! И никаких сомнений у меня нет, что сумеем отбиться.
До лодки уже рукой подать, дистанция – шагов тридцать. Отчётливо разглядел чёрные пятна сучков на плохо оструганных плахах надстройки, даже мелкие пузырьки пены в разрезаемой носом волне увидел. Вёслами машут, а никто из-за надстройки не выглядывает! И кормчего не видно! Все попрятались.
– Приготовились, – тихонько скомандовал. – Болты брать бронебойные!
Ни один из десятка расположившихся у правого борта стрелков головы не повернул, но команду все услышали. Приникли к прицелу. И никто болт на тетиве не стал менять. Значит, правильно сориентировались в обстановке, сообразили сами, что именно нужно заряжать!
Кормщик наш с ноги на ногу переступил, правилом шевельнул, выравнивая курс в одну ему нужную сторону.
Довернул влево, завалился баркас на правый борт, опустил его вниз. Пришлось стрелкам прицел поправлять. И ещё раз, когда баркас выровнялся.
– Держи ровно! – погрозил ему кулаком. Нашёл время по курсу рыскать. Этак можно все болты мимо цели послать!
Тот только головой закивал и, в свою очередь, на своих же гребцов и рыкнул. Что на них попусту рычать? Им тоже подставлять свои шкурки под вражеские стрелы ни к чему, вот люди и начали на себя имеющуюся у них броньку накидывать. А в движении это очень сложно делать. Потому и сбились с такта, кое-кто вёсла вообще бросил, а баркас из стороны в сторону рыскнул, пока его кормщик не выправил.
Пошли ровно и хорошо, ну так и нечего на них дальше отвлекаться! Я и отвернулся, вновь на приближающуюся лодку взгляд перевёл. А ведь ровно идём, и волна почти что не ощущается. Ну и отлично! Прицеливаться будет проще. Зашебаршились гребцы, посуетились какое-то мгновение и затихли. И ладно.
В узкую щель между двумя рядом стоящими щитами глянул, оценил расстояние до приближающейся лодки. Всё так же идёт точнёхонько на нас и никуда сворачивать не собирается. А расстояние между нами уже шагов до двадцати уменьшилось! И стрелять не в кого! Не видно же ничего! И никого! Абордаж? Повязать хотят? Не может у них на борту быть людей больше, чем у меня! Тогда зачем? Не понимаю…
Выбросил из головы кучу возникших вопросов, не до них сейчас. Рука в сумку нырнула, пальцы ребристое тело гранаты обхватили…
Если никого не видно, то, может, метнуть такой вот подарочек за надстройку дощаника? Метнуть, и на этом всё закончится. Можно будет о погоне забыть, потому что некому там догонять будет! Но нельзя! На виду у всего города нельзя!
Десять шагов…
Заставил себя отпустить гранату и перехватить арбалет двумя руками! Сшибка так сшибка! Вплотную даже лучше, тут и гранаты не понадобятся! Арбалетный залп бронебойными болтами в упор никакие щиты не выдержат, и самые крепкие доспехи им не помеха!
Как это обычно и бывает, время перед началом схватки замедлилось. Зависли над рекой бело-серые чайки, пронзительно-заунывный крик которых словно замер на одной ноте, застыли на взмахе вёсла чужой лодки…
От носа нашего баркаса в сторону подгребающей лодки убегала да в это мгновение вдруг замерла на миг низкая и пологая волна…
Медленно-медленно поднял руку, преодолевая вязкость времени. Напряглись воины, приготовились стрелять…
– Эй, на баркасе! – Над настройкой дощаника появился одетый во всё чёрное человек. – Чего ход замедлили? Или столкнуться хотите?
Настолько неожиданно объявился, что чуть было на скобу спуска не нажал! Это я-то! Что тогда говорить о простых дружинниках? Тот же Степан уже и арбалет свой на новую цель навёл, и уже на скобу нажал… Почти что… Чудом, краем глаза, но сумел то ли почуять, то ли увидеть начатое движение пальцев на спуске и рявкнул во весь голос:
– Отставить!
Уф-ф, успел скомандовать. И ещё раз, для особо непонятливых уточнил:
– Не стрелять!
Команду и на подходящем дощанике услышали! Человек на дощанике аж присел, когда всё это услышал. Скрутился корпусом и ужом юркнул назад за надстройку! И уже оттуда прокричал с какой-то обидой в голосе:
– Вы чего?! Мы же свои!! Мы же мимо к монастырю идём!!!
И своему кормщику во весь голос:
– Отворачивай в сторону! Чего замер, дурень? Кому сказано, рули от этих полоумных в сторону! Да не в ту, не в ту, а в обратную! Вот так и держи!
Первая мысль – не враги! Вторая – не за нами! И только третья – а ведь и верно, совсем у нас ход упал! Глянул на гребцов, а их на месте-то и нет! Вёсла сами по себе болтаются в воде! Хорошо ещё, что течение потихоньку баркас в нужном направлении несёт. Кормщик? И этот пропал! Чудеса! Где команда?
Вон они где! Эти деятели не только броню на себя надели, так ещё и не захотели статистами в предстоящей схватке быть! Вооружились луками, глядя на наши приготовления, между моими дружинниками втиснулись! Хорошо ещё, что стрелять не стали…
– А вы чего за оружие схватились?
– Так мы помочь…
– А грести за вас кто будет? Плату получили, так отрабатывайте…
Ответом был дружный хохот. Смеялись над забавной ситуацией все: и мои дружинники, и команда баркаса. За вёсла так никто и не сел, не до того людям было.
Дощаник обходил нас по крутой дуге, выгребал против течения и оттуда со страхом пялились на нас человек восемь. Дивились нашему смеху. Может быть, там и ещё кто-то был, хотя бы в той же надстройке, да я никого более не увидел. Да и какое мне теперь до этого дощаника дело? Разошлись бортами, и ладно.
Посмотрел, куда идут, проконтролировал на всякий случай. А на берегу под монастырём и впрямь низенький причал имеется. Если специально не присматриваться, то его и не заметно совсем. Как раз сейчас по тропинке к воде несколько фигур спускаются. Дощаник встречают, наверное?
Погоди! Монастырь же женский? А почему туда мужики едут? Ну да не моё это дело!
И на правый берег поглядывал, как же без этого? Поэтому сразу внимание обратил, как на крепостной стене – отсюда я отчётливо видел всё, что там происходило – началась явно нездоровая суета…
– Почему вы его не задержали? Почему мне не выдали? – наседал на воеводу с посадником посол-литвин. – Если это и впрямь он сделал?
Посол чуял свою силу и мог наседать. Ведь даже здесь, в Приказных палатах псковского Крома, за ним стояли самые сильные рыцари ордена. Которые, как и он сам, были весьма злы на воеводу и этот богатый город за гибель своих братьев.
Ну да ничего, эти глупцы, воевода с посадником, пусть пыжатся. Пройдёт совсем немного времени, и он лично отправит обоих на плаху!
Только сначала выдоит из них всё! Все ухоронки, все тайники, всё ценное! Варвары! Недостойные даже грязи под ногами просвещённых европейцев…
– А как мы бы его задержали? – оправдывался между тем воевода, поглядывая исподлобья на посадника. – С ним три десятка отборной дружины с самострелами! И все в броне! Кровью бы умылись! Вот, кстати, твоих же тоже из самострелов положили?
А вот посадник предпочитал отмалчиваться, тем самым выставляя на первое место воеводу. Молчал, потому что не было у него никакого желания держать ответ за то, против чего он вроде бы как и не возражал, но и открыто не одобрял. Воевода всё это затеял? Вот пусть сам и отдувается!
– Так что он это, больше некому! Дом этого выродка находится в конце улицы, вокруг стены высокие, каменные. Там только собаки из-за стен и брехали, а более никого! И мои стражники туда не заходят, потому как нечего им там делать. Уж и не знаю, что твоим орденцам в том переулке понадобилось? Может, потому что дома там богатые? Поживится им захотелось? – От осознания того факта, что ему именно что приходится оправдываться – перед кем? Перед проклятым литвином! – было особенно гадко… Но да ничего, сейчас он этому литвину насыплет соли за воротник! Потому что к воеводе с уважением нужно, а не орать тут на все палаты! Ишь, даже рожа у литвина покраснела, до того натужился! Не обгадился бы…
– Ты думай, на кого поклёп наводишь, пёсья морда! – шагнул вперёд один из орденцев, положив руку на оголовье рукояти меча.
Лязгнуло железо в едином шаге выступившей вперёд княжеской стражи, со зловещим шорохом вылетели из ножен мечи дружинного караула! Встал рядом с орденцем второй крестоносец, обнажил меч. Отшатнулся назад посадник, упал в своё кресло, вжался спиной в резное дерево, косясь взглядом на своих защитников. Лишь воевода не дрогнул, так и стоял на прежнем месте. И даже к мечу не притронулся! Лишь улыбался и молчал.
Скрипнула входная дверь, просунулась в образовавшуюся щель голова писца, вперила вопросительный взгляд в посадника. Тот уловил немой вопрос и поднял брови домиком. Взгляды всех присутствующих в палатах скрестились на писце. А тот и не думал пасовать, наоборот, истолковал наступившую паузу как разрешение войти, толкнул от себя створку двери и под её заунывный и протяжный скрип быстро просеменил к креслу посадника. Склонился над его плечом, приник бородёнкой к его щеке и зашептал что-то на ухо.
За распахнутой настежь дверью отлично были видны просторные сени, битком забитые псковскими дружинниками. Там и дежурная смена стражи присутствовала, и личная охрана воеводы. И все они разом уловили возникшее в палатах напряжение, просунулись ближе к дверям, скрестили взгляды на воеводе. Со скрипом в полной тишине натянулись тетивы арбалетов, острые жала бронебойных болтов уставились на орденцев прямо из сеней.
С такой поддержкой никакие орденцы не страшны, приободрился воевода. Правду сказать, ему и так не было страшно, но с такой силой можно было вообще внимание на орденцев не обращать.