весной к нам прибудет флот союзников и заразил этим всех своих единомышленников, ждать таяния льда мы не стали и отправились в единственный незамерзающий русский порт.
А чтобы не искать опытных специалистов, просто распорядился возглавить эту экспедицию командиру «Усердного» Кострицыну, взяв с собой из его экипажа корабля всех, кого он сочтет нужным. После чего решил, что мне самому тоже не помешает немного развеяться… и отправился вместе с ними, свалив всю административную текучку на Головнина, а техническую на Путилова, оставшегося чиновником для особых поручений, но теперь не в кораблестроительном департаменте, как раньше, а моим личным.
Как я уже говорил, «Грета» — пароход небольшой и кают в нем всего четыре. В первой поместился я, вторая, как командиру, досталась лейтенанту Кострицину, в третьей разместились старший офицер со стармехом, а в самой просторной — четвертой — наши ученые. Посредине между каютами находится помещение, носящее гордое имя — кают-кампании, где мы и собирались для приема пищи, совещаний, и просто, чтобы поговорить. Все это, разумеется, лютейшее нарушение традиций и субординации. Но мне нравится, а остальным, даже если те не согласны, приходится терпеть.
Через несколько минут все, кроме оставшегося на мостике командира, собрались в кают-компании.
— Господа! — торжественно провозгласил я. — Сегодняшний успех просто необходимо отметить. Но поскольку шампанского на борту нет, предлагаю всем как русским и истинно верующим причаститься водкой.
— А что делать лютеранам? — засмеялся Якоби.
— Присоединиться, конечно же! Что же касается господина мичмана, так ему во избежание простуды употребить прямо приказываю, невзирая на конфессиональную принадлежность.
— Мы — Вальронды давно уже православные! — с достоинством возразил успевший переодеться в сухое Пётр. — Но дело в том, что я не пью…
— Господи, какие все же ужасные времена настали… непьющий моряк… никогда не думал, что доживу до такого оксюморона! — сокрушенно вздохнул я под всеобщий смех.
Надо сказать, Вальронд оказался в нашей компании достаточно случайно. Офицер, которого собирался взять с собой Кострицын, заболел, а тут и подвернулся молоденький и еще безусый мичман, лишь в прошлом году произведенный в первый офицерский чин. Принадлежал он к старинному морскому роду, ведущемуся от Яна Валронта, поступившего на службу еще к моему знаменитому пращуру Петру Великому. Дед у него генерал-майор по адмиралтейству, отец, правда, в отставке, но оба дяди командуют кораблями и даже георгиевские кавалеры. Впрочем, по большей части не за военные заслуги, а «беспорочную службу в течение двадцати пяти лет».
В общем, семейка боевая и заслуженная, но я взял его… из-за того, что любил одного героя Пикуля.
— Настоятельно рекомендую прислушаться к совету Константина Николаевича, — посоветовал молодому человеку Якоби. — Он дурного рекомендовать не станет.
В общем, бедному мичману ничего не оставалось делать, как опрокинуть серебряную чарку с хлебным вином.
— Как вы служить собираетесь, — покачал я головой, глядя, как тот зажмурился, после чего с удовольствием выпил сам.
В этом момент раздался гудок, машина утробно рыкнула, и плицы колес начали мерно шлепать по волнам. В порту нас ждет отдых, а затем, если погода не испортится, очередное испытание.
Сфероконических мин, которые в этой реальности так и не получат имени Герца, а останутся «Константиновскими», у нас с собой две. В разобранном состоянии, естественно. Конструкция полностью отработана и вовсю производится, но на разных предприятиях. Даже если вражеские шпионы что-то разнюхают, полной картины не увидят. По крайней мере, лично я для этого сделал все!
Что поделаешь, о секретности мои теперешние современники имеют самое смутное представление, приводящее меня порой в ступор. Поэтому приходится не только постоянно объяснять участникам самые элементарные вещи, но и тут же проверять, а убедившись, что не выполняют, наказывать. Беспощадно!
И одним из главных требований для всех стало не посвящать в суть экспериментов посторонних. К примеру, стоило мне намекнуть Зинину и Петрушевскому на то, что я знаю, каким образом можно флегматизировать нитроглицерин, на следующую встречу они явились втроем. А на вопрос, кто этот любознательный белобрысый юноша, ваш покорный слуга получил бесхитростный ответ.
— Меня зовут Альфред Нобель, ваше императорское высочество, и я очень интересуюсь химическими опытами…
Пришлось спешно включать заднюю и битых полтора часа нести чушь, про перспективы новой взрывчатки, состава которой, разумеется, пока никто не знает, но в самом скором времени…
Боже, как я потом орал на ученых, когда разочарованный донельзя швед нас покинул.
— Милостивые государи! Что все это, мать вашу через коромысло, значит⁈ Бушприт вам в глотку и сто фалов на причинное место! Я что вам давеча, позвольте спросить, говорил о секретности? Ну ладно Николай Николаевич, ему как стрюцкому еще простительно! Но ты, господин подпоручик, каким местом думали? Уж явно не тем, на котором сейчас фуражка вместо кивера!
— Вне строя разрешается, — попробовал возразить растерявшийся Петрушевский, но, ей богу, лучше бы он этого не делал!
— Да хоть чухонский колпак себе одень или еврейскую ермолку! Главное, делайте то, что вам обоим сказано. А именно — никаких посторонних!
— Но господин Нобель имеет русское подданство, — насупился Зинин, — после чего нерешительно добавил, — вроде бы.
— Вот именно, что вроде бы!
— Но если ваше высочество беспокоится о том, что он и его семья воспользуются секретом производства нового взрывчатого вещества, то достаточно его просто запатентовать.
— Святые угодники, вы что, меня доконать решили? Я кому рассказывал, что нас ожидает война с Англией и Францией? Вы что не понимаете, что как только мы обнародуем состав динамита, им сразу же воспользуются наши заклятые друзья в Европе⁈ А химическая промышленность у них развита не в пример нашей. Не думаю, что полученные за использование патента деньги станут достаточным утешением для нас!
— Но что же делать?
— Хранить тайну, черт бы вас всех и меня заодно подрал! Вот окончится война, тогда можно будет подумать и о патентовании, и о роялти. Но сначала ее надо выиграть!
— Но вы нам так и не открыли состав. И кстати, почему динамит?
— От греческого «сила». А состав… вы не поверите, насколько все просто!
Как ни странно, именно этот случай помог нам сблизиться. Прежде ученые смотрели на меня как на гремучую смесь небожителя с мажором, а теперь увидели проявление чувств. А уж когда все получилось…
Установка мины дело совсем не простое. Несмотря на все усилия, довести до ума предложенную мной систему автоматической установки на заданное углубление никак не получалось. Нет, то, что идея работоспособна, было очевидно, но вот как ее реализовать при имеющемся техническом уровне, пока неясно.
В конце концов, я решил не торопиться. В нашей истории смогли обойтись более примитивным способом, значит, и сейчас справимся. А систему доведем до ума потом. Возможно, через год.
В общем, выглядело все следующим образом. Сначала с «Греты» спустили две шлюпки, поверх которых установили сколоченный из крепких балок поддон. Получился так называемый «минный плотик». Подойдя к предполагаемому месту установки, замеряли глубину. Затем отрезали, сколько нужно, от бухты троса и опустили якорь на дно, и вуаля! Мина спряталась в зелено-серой толще воды и совершенно незаметна. Осталось только подтянуть к ней купленную у местных списанную на слом барку…
Предназначенную стать источником тепла для печей здешних обывателей посудину, чтобы увеличить осадку, загодя нагрузили битым камнем, а теперь медленно тащили к притаившейся в пучине смерти. К сожалению, упрямая лайба никак не желала заканчивать свой жизненный путь в этом проливе и так и норовила пройти мимо. И что самое отвратительное ей это, кажется, удалось…
— Может, слишком большая глубина? — озадаченно заметил Кострицын.
— Не может быть, — возразил Вальронд, — я лично все перемерил. Наверное, промахнулись…
И в этот момент раздался взрыв. Обреченное на гибель суденышко буквально разорвало, как если бы на нем был груз не из строительного мусора, а собственная крюйт-камера. Затем возмущенные волны улеглись, и на поверхности осталось лишь несколько обломков… Впрочем, перед этим на палубу нашего пароходика обрушилось несколько камней из груза несчастной посудины. Хорошо хоть, никто не пострадал. Вроде бы…
— Мон дье, — пробормотал в очередной раз оглушенный мичман.
— Тоже мне православный, — хмыкнул я, отряхивая фуражку.
— Получилось! Ура! — раздались со всех сторон возгласы. Потом кто-то добавил, — Качать!
И все бросились к никак не ожидавшему такой подлянки великому князю. Через секунду мое бренное тело принялись мерно подкидывать в воздух, очевидно, изображая тем самым восторг и бурную радость. Слава богу, хоть за борт не уронили!
— Господа, умерьте свое рвение! — пришлось потребовать, когда меня поставили на место.
— Адская машина! — потрясенно пробормотал Кострицын, когда страсти немного улеглись. — Эдак можно целый флот перетопить.
— Можно, — согласился я, — если управляющие им офицеры будут иметь глупость приблизиться к нашим берегам. Но пока лучше узнайте, все ли целы и нет ли повреждений?
— Сию секунду! — ответил тот и умчался осматривать корабль, и принимать доклады.
— Ну а вы что скажете, господа ученые?
— Феноменально! — высказал всеобщее мнение Якоби. — Отныне вражеские корабли не смогут прорваться ни в один защищенный минами порт. Более того, теперь они сами практически беззащитны перед атаками шестовыми минами. Это настоящая революция в войне на море, и я даже не берусь предсказывать все возможные последствия оной!
— Полагаю, вы правы. В первый год войны у нас будет явное преимущество перед воюющим по старинке противником.
— Только в первый? — удивились они.