Когда Палов пришел в штаб, там уже знали о случившемся. Шлюпки с водолазами, при свете прожекторов, долго искали утонувшего, но ничего не нашли. Очевидно, сильное прибрежное течение отнесло труп в сторону. Палов не вернулся на бульвар. Вместо этого как-то машинально свернул в переулок к Али. Там было пусто. Старик сидел на скамеечке у двери, погруженный в свои думы. Неизвестными путями он знал, что молодой и сильный офицер только что сам прервал свою жизнь, ушел в море.
– Нехорошо, – качая головой говорит Али. – Аллах своими святыми пальцами помешал мозги у несчастного и лишил его разума. Нехорошо…
Сидели молча, слушая тишину. Так тихо было в безлюдном переулке.
– До свидания Али, – бросил Палов, уходя.
Прошло несколько хлопотливых, беспокойных дней. Как-то на рассвете в порт вошел большой военный транспорт «Север», груженный мукой для войск Кавказского фронта. Транспорт спешно разгружали. Его командир, лейтенант запаса, внезапно заболел и был помещен в госпиталь. В это же время прибрежными жителями немного южнее Батума было найдено выброшенное морем тело утонувшего лейтенанта В. На другой день, за утренним завтраком в кают-компании, начальник отряда равнодушно проскрипел, обращаясь к Палову:
– Зайдите ко мне через полчаса.
Если бы звук имел цвет, то голос своего начальства Палов мог определить как грязно-серый.
«Опять разведет тоску», – подумал мичман, стуча в дверь каюты.
Но все обошлось благополучно, и не было долгих, скучных разговоров. Палов должен был сейчас же сдать свои обязанности и явиться в штаб адмирала. Там он будет временно назначен комендантом транспорта «Север» вместо заболевшего командира. Все подробности он узнает в штабе, а по выполнении задания вернется на свое место, на «Святогор». Пожелав счастливого плавания, начальство скучно замолкло.
«Оторвался», – радостно подумал Палов, спеша в штаб.
Начальник штаба наставлял мичмана:
– Вы сейчас же переберетесь на «Север». Временно назначаетесь комендантом. Обязанности капитана будет исполнять старший помощник, надежный и опытный моряк. Ваша обязанность – следить за точным выполнением военных заданий. С заходом солнца выйдете в море. Назначение – следовать в Керчь. Сейчас на «Север» погрузят гроб с телом покойного лейтенанта В. Его родные пожелали перевезти тело в свое имение для погребения. В Керчи явитесь к командиру порта, передадите ему этот пакет и сдадите гроб с покойником. От командира порта получите приказание о вашем дальнейшем следовании. Днем старайтесь держаться ближе к берегу, ночью можете отходить дальше, в море. Будьте особенно осторожны в районе мыса Пицунда. Есть сведения о появлении там германских подводных лодок. Итак, кажется, все. Счастливого плавания.
Мичманское имущество не обременительное. Уже через час, в сопровождении вестового, тащившего чемодан, Палов подымался по трапу на палубу «Севера». Его встретил старший помощник, среднего роста, крепкий пожилой моряк. Во всем его облике, взгляде, движениях, манере говорить угадывались усталость и спокойствие с привычкой безразличия ко всему окружающему. Он предложил Палову поместиться в каюте командира, но Палов попросил поместить его на мостике, в штурманской рубке, сославшись на то, что он находится на корабле временно, в рубке есть диван, а больше ему ничего не нужно и мешать он никому не будет. Помощник не настаивал, видимо, и его это устраивало. Явившийся в рубку унтер-офицер, старший из десяти человек военной команды, находившейся на транспорте (остальная команда была вольнонаемная), доложил, что в команде все обстоит благополучно, и привел с собой матроса, вестового командира, который и принялся за исполнение своих обязанностей.
Выйдя на мостик, Палов осмотрелся. «Север» дымил из своей горластой трубы, готовя силы для скорого похода. На корме, на юте, находилось возвышение, аккуратно закрытое закрепленными брезентами. Заметя взгляд мичмана, унтер-офицер доложил:
– Упокойника погрузили, вашбродь. В трюм не приказано спускать для скорости сгружения, – обстоятельно пояснил он.
Поднявшийся на мостик старший помощник спросил, нет ли дополнительных приказаний из штаба. Если нет, то он думает сейчас дать ужин команде, прекратить сообщение с берегом и с темнотой сняться. Уже зная по опыту щепетильность и обидчивость этих старых служак коммерческого флота, попавших по мобилизации в непривычную им обстановку военно-морской службы, Палов повторил распоряжение штаба и подчеркнул, что в управление кораблем он не вмешивается. Решили выходить в море сейчас же после ужина.
Ужинали в мрачной и неуютной кают-компании. Разговор поддерживали старший помощник и молодой веселый третий помощник. Три механика и второй помощник хранили гробовое молчание и поразили Палова своим чудовищным аппетитом. На столе ни вина, ни водки не было, но ясно ощущался крепкий запах спирта. Лица были непроницаемы. Кто-то крепко «приложился» перед ужином в каюте, а может быть, и все, по обычаю. Кормили сытно, ели много. Это был своеобразный мир. С юных лет тяжелый труд, не легко достающийся, но обильный хлеб. Море – все: начало и конец, море кормит, без моря прозябание, без моря нет жизни. Пустой, без груза, «Север» долго отрывался от стенки мола, к которой прижимал его ветер. Когда, наконец, вышли из бухты и прошли минные заграждения, ночной мрак лег на море, на горный массив берега, свежий ветер трепал, как вязаную шаль, густой дым, валивший клубами из трубы, а мелкая и сердитая волна часто била в борт, отдаваясь глухим и неприятным шумом в пустых трюмах корабля. Без огней, молчаливо, темной массой, слившись с обступившим ночным мраком, потянулся «Север» вдоль Кавказских берегов.
Палову не спалось. На мостике было холодно, неуютно, как-то одиноко и тоскливо. Абсолютная темнота поглотила небо, море, и трудно было поверить, что еще так недавно был день, ярко светило солнце, и в его лучах ласкались друг к другу море и голубое небо. На вахте стоял второй, молчаливый, помощник. У штурвала рулевой внимательно следил за движением картушки компаса, а на крыльях мостика сигнальщики напрягали свои зоркие глаза. Палов вошел в штурманскую рубку. Там было тепло, и небольшая лампочка горела над столом с разложенными картами. Вестовой уже приготовил постель на диване. Сел, долго курил, лениво старался что-то вспомнить, казалось, нужное и важное, но ровный, спокойный стук машины, легкое, едва заметное покачивание корабля убаюкивали, вызывали сладкое бездумье и желание покоя. Дверь отворилась, и вошел третий помощник, а с ним ворвалась струя холода и в рубку заглянула ночь.
– Не спите, не помешаю? – потирая руки, спросил он. – Мне скоро на вахту, внизу скука, все заползли по своим норам, думаю – пойду посижу у вас.
Палов обрадовался собеседнику. Молодой, веселый, жизнерадостный, он резко отличался от остальной угрюмой компании своих сослуживцев. Уроженец Херсона, с природным юмором южанина, он, в нескольких характерных чертах, обрисовал своих соплавателей. Особенно запомнился и насмешил Палова рассказ о втором помощнике, в тот момент находившемся на мостике, на вахте:
– Захар Захарыч у нас милейший человек, но только, когда свободен от службы, молчит или спит у себя в каюте. А дело свое знает превосходно. Особенно искус умеет распределять грузы при погрузке и так удиферентует корабль, что капитан не нарадуется. А закончит свои дела, и опять замолчит. Но вот начал он как-то чихать, да так чихать, что всем надоел. Вижу, что мучается человек. Вспомнил я, как меня мамаша лечила в детстве от насморка, и говорю ему: купите вы, Захар Захарыч, гусиное сало, растопите в ложке да и намажьте густо нос на ночь – все как рукой снимет. Он и послушался. Купил гусиное сало, намазал нос и лег спать. А под утро все мы проснулись от страшного крика и как оголтелые выскочили из своих кают в кают-компанию, а там стоит в одном белье Захар Захарыч и кричит не своим голосом: «Ой, лишеньки, ратуйте… нема носа..!»
Сами видим – нет носа, одна кровь запекшаяся. Ну а потом все выяснилось. Намазал Захар Захарыч нос да и заснул, как всегда, крепко. А крыс у нас на корабле превеликое множество. Гусиное сало для крыс то лакомство. Вот и принялись они за нос Захар Захарыча. Сначала сало подчистили, а потом и кожу начали грызть. Кожа-то просаленная, вкусная. Погрызли, кончили и ушли. А Захар Захарыч все спит. Ну а когда утром проснулся, встал и посмотрел в зеркало, тут-то на него и напал страх. Нема носа! Спрашивали мы его, как же это он ночью не почувствовал, что крысы его грызут? Говорит – действительно, чувствовал, что что-то «пече», а что «пече» – во сне разобрать не мог. Теперь шрамы заросли, но все же немного видно. Однако насморк прошел.
Взглянув на часы, помощник заторопился, пора сменять Захар Захарыча. «Север» стал заметно качаться, все больше и больше, и, когда вышли из рубки, налетел теплый сильный ветер. Ночь была непроницаема, темна, и вдруг за кормой, на юге, ослепительно сверкнула далеко у горизонта зеленая молния, осветив силуэт «Севера» и неспокойное, с белыми гребешками, море.
– Кажется, будет трепка, – подымаясь на мостик пробурчал старший помощник.
Он не ошибся. Шторм догонял и сильными порывами ветра забегал с кормы, как бы выискивая слабое место для нанесения своего сокрушительного удара. Горизонт горел непрерывным огнем молний, но раскаты грома тонули в просторе моря и заглушались ревом нарастающей бури. Вызванная наверх команда лихорадочно работала, закрепляя по-штормовому все предметы на палубе, закрывала брезентами люки, задраивала иллюминаторы. Становилось все теплее. Было неприятно и трудно дышать. Росло напряжение в ожидании приближающегося разряда. Внезапно наступила особенная, продолжительная темнота, а затем ослепительный, зеленый, фосфорический свет залил весь горизонт, небо, покрытое спускающимися вниз тучами, и море со взметнувшимися, обезумевшими в своей слепой ярости валами. В этом грозном хаосе маленьким, беспомощным и обреченным казался «Север» с людьми-букашками, вцепившимися в поручни мостика. Под могучим обрушившимся ударом «Север» весь задрожал и почти остановился. Казалось, страх и растерянность охватили старый корабль. Огромная, вздыбившаяся волна подхватила его корму и со страшной силой начала вдавливать в пропасть, образовавшуюся у него под носом. Застонав всеми скреплениями, «Север» выдержал испытание, взмыл полубаком давящую массу воды светящимся каскадом, разбросал ее по сторонам и вдруг начал валиться на правый борт под новым ударом ветра. Упав, он пытался приподняться, но новый, быстрый удар, прижал его к воде. И тогда наступили те секунды, которые кажутся вечностью. Одна молниеносная мысль у всех: «Не встанет… – конец…»