В действительности же ни «Гебен», ни «Гамидие» никаких препятствий переходу судов адмирала Саблина не чинили и если и находились в море, то предпочитали быть за линией видимого горизонта и таким образом уже рассматривать все выходящие из Севастополя корабли в качестве неприятельских. «Гебен» и «Гамидие» вошли на Севастопольский рейд только 2 мая 1918 года «Гебен» имел весьма печальный вид, кренился на один борт и был облеплен кессонами. Медленно прополз он в глубину Северной бухты, где сразу же начались работы по вводу его в сухой док. Перед их приходом, с раннего утра, крыша и балконы гостиницы «Кист» были усыпаны германскими офицерами, с волнением в бинокли осматривающими горизонт моря. Оказалось, боялись, что Саблин встретился с отрядом германских судов и их уничтожит. Русский флот беспрепятственно прибыл в Новороссийск 1 мая 1918 года в 3 часа дня.
В Севастополе остались 7 линейных кораблей старого типа, крейсера «Кагул» и «Память Меркурия», несколько еще не вступивших в строй новейших эскадренных миноносцев, несколько старых миноносцев, подводные лодки и целый ряд вспомогательных судов. На многих судах механизмы были испорчены, подорваны цилиндры, личный состав почти отсутствовал, корабли имели революционно-запущенный вид. Остался и крейсер «Прут», бывший турецкий крейсер «Меджидие», подорвавшийся в 1915 году под Одессой. На нем поторопились вновь поднять турецкий флаг, и крейсер «Гамидие» отбуксировал его в Константинополь.
Немцы заняли Севастополь без боя. Был ясный, солнечный день 1 мая 1918 года. Город затаился и ждал неизвестное. Около полудня по Екатерининской улице, по Нахимовскому проспекту и по Морской улице вихрем пронеслись так называемые гайдамаки. Их опереточное одеяние было бы смешно, если бы не было так грустно в то время. Потом потянулись ряды запыленной усталой германской пехоты. Прокатил медленно и автомобиль генерала Эйхгорна. Вход был далеко не импозантен. Город встретил незваных гостей спокойно, горечь вступления в Севастополь неприятеля как то заглушалась чисто физической радостью освобождения от грязной и кровавой анархии красного владычества. На улицах было много молчаливого народа, магазины были закрыты. К вечеру на фонарных столбах висели трупы обнаруженных коммунистов – большевиков и грабителей, на перекрестках стояли полевые орудия и отделения пехоты, были расклеены приказы, открылись магазины, кафе и клубы, город начал жить, как-то жить, но жить. Было горько и больно, но ужас пережитого был так велик, что простой обыватель вздохнул с облегчением. Можно было просто заснуть и спать спокойно до утра. Немного, но как это было много.
За турецко-германскими судами на рейде появились и корабли под болгарским флагом. Мало кто обратил на них внимание, они как-то прошмыгнули под сенью своих владык и хозяев. Немецкие офицеры заняли под свое собрание нижний этаж русского Морского собрания, верхний же этаж был оставлен в распоряжение русских морских офицеров. В верхнем этаже были клубные комнаты для карточной игры, биллиард, и туда же был перенесен буфет. Вход в собрание был общий для немецких и русских морских офицеров. Входя, вежливо козыряли друг другу, одни шли прямо, другие поднимались на верхний этаж. Хотя и враги, но это были Германская Императорская армия и Российский Императорский флот. Подобные взаимоотношения были бы абсолютно невозможны в звериные времена гитлеровского рейха и сталинской совдепии.
Однажды на верхнем этаже появился молодой болгарский морской офицер. Присутствующим он представился:
– Я лейтенант Т., я учился в Морском корпусе в Петербурге, у меня здесь должны быть товарищи по Морскому корпусу, и я хотел бы с ними встретиться. Я так рад быть опять в России.
Товарищи быстро нашлись, даже обрадовались Т. Стали расспрашивать, как он жил, как служил, как воевал, помнит ли он Морской Корпус, как он ему помог на его тернистом пути. Т. рассказывал, но на некоторые вопросы избегал давать прямой ответ.
В одной старой севастопольской морской семье милые и всеми любимые барышни решили устроить что-то вроде пасхального приема, так как Пасха прошла в тревожные дни, когда много крови было пролито восставшим и взбунтовавшимся пролетариатом. Были приглашены друзья из оставшихся в Севастополе морских офицеров, и они привели с собой своего товарища по Морскому корпусу болгарина Т. Время было смутное, тяжелое, и все радовались возможности собраться и поделиться своими мыслями. Молодая хозяйка, обращаясь к гостям, сказала:
– Господа, в пасхальные дни мы не могли встретиться, поздравить друг друга, так вот это мы сделаем сейчас, пусть сегодняшний день будет для нас Светлый праздник, Христос воскресе!
Все радостно поздравили друг друга, обнимались, христосовались. Когда все успокоились, сели за стол, раздался громкий, радостно-возбужденный голос Т.:
– А помните, как мы вас поздравили в 1916 году? Немцы знали, что у вас и у нас большой праздник, и думали, как вас поздравить, но не могли сами это выполнить. Мы им помогли, наши молодцы написали на минах «Христос воскресе» и другое поздравление. На минах, которые потом вытралили, вы, вероятно, видели, как это было красиво выполнено. Но только не совсем удалось, пострадал «Живучий», а могли бы быть или «Императрица Мария», или «Кагул». Ну да это теперь прошлое. Христос воскресе!
Бокал его повис в воздухе. Воцарилось тяжелое, невыносимое молчание. Поднялся командир подводной лодки старлейт Д. В его стальных, всегда таких спокойных глазах было столько презрения и брезгливости, что Т. невольно смешался и потупился. Трудно было понять, сознавал ли он, что было сказано и сделано. Во всяком случае, он понял молчаливое приглашение, и оба они, извинившись, вышли. Через некоторое время старлейт вернулся один. В обществе русских морских офицеров Т. в дальнейшем не появлялся.
Празднество было испорчено, вскоре все разошлись. Группа офицеров прошла по Екатерининской улице на Приморский бульвар. Вышли на площадку перед памятником погибшим кораблям и долго молча смотрели в сторону заходящего солнца, где Черное море ласково катило свои волны над могилой «Живучего» и где, в свете вечности, над этими волнами шел все и всем простивший Христос.
Цена подвига
При крещении ему дали имя «Сивуч». Это был маленький крепыш, ладно скроенный и крепко сшитый кораблик. В списке дружной семьи Российского Императорского флота он числился как канонерская лодка «Сивуч». Этот громкий титул определял его жизненный путь. Неглубоко сидящий в воде, поворотливый, с небольшой, но достаточно сильной машиной, поместительный, экономный и с довольно сильной артиллерией, он мог входить в устья рек, приближаться к берегам, лавировать в узких, мелких местах и проливах. Ему можно было поручить обстрел неприятельских прибрежных позиций, охрану берегов, охрану промыслов, службу связи и много других ответственных поручений. Небольшой экипаж его служил дружно и жил уютно. Но на мирном фоне жизни «Сивуча» всегда ярко горел лозунг – завет адмирала Макарова: «Помни войну». И война пришла…
С июля 1914 года «Сивуч» забегал, захлопотал и напрягал все свои маленькие силы, бодро и храбро воевал. До вступления в строй мощных дредноутов, новейших миноносцев и подводных лодок Балтийский флот должен был отбивать атаки германского флота, исключительно полагаясь на свое искусство маневрирования, постановку минных заграждений у своих и неприятельских берегов и поддержку фланга нашей армии. В этот первоначальный период войны силы германского флота превышали силы нашего Балтийского флота в 3–4 раза.
Лето 1915 года было неудачным для наших сухопутных сил. Левый фланг наступавших германских армий упирался в Рижский залив. Опасаясь за участь этого фланга, немцы всеми силами старались прорваться в залив, введя в эту операцию крупные силы, состоявшие из линейных кораблей, крейсеров, миноносцев, подводных лодок и большого числа тральщиков.
Защита Рижского залива состояла в ряде минных заграждений, прикрываемых огнем устарелого линейного корабля «Слава», канонерских лодок «Храбрый», «Грозящий» и около 20 миноносцев. Канонерские лодки «Сивуч» и «Кореец», базируясь на Ригу, предназначались для обстрела германских сухопутных позиций.
После ряда неудачных операций, 16 августа 1915 года немцы возобновили, с особенной энергией, попытку прорыва. Неся большие потери в тральщиках, подрывавшихся на минах, под огнем наших судов, но под защитой мощного огня своих линейных кораблей, они, наконец, преодолели все преграды, и 19 августа немецкий адмирал Шмидт, держа свой флаг на линейном корабле «Позен», осторожно втянул свои силы в Рижский залив. Русские отошли в Моонзунд.
Канонерки «Сивуч» и «Кореец» в этот момент стояли в Риге. Прорыв германских сил в Рижский залив отрезал их от Моонзунда. Положение создалось критическое. Можно было подняться от Риги вверх по Двине или идти на риск прорыва к своим силам в Моонзунд. Телеграфное приказание командующего флотом кратко и ясно разрешило этот вопрос – прорыв.
Спустившись вниз по Двине, нырнули в молоко тумана, застилавшего залив, нырнули в неизвестность. Курс взяли прямо на Моонзунд. Медленно и осторожно крались два маленьких суденышка в клубах налетевшего и временами проясняющегося тумана. Воздух был наполнен радиопереговорами неприятельских судов. Было ясно, что лодки шли в кольце вражеских сил и что прорыв возможен лишь при условии, если на помощь придет его величество случай.
Внезапно туман начал редеть, и в его просветах вырос силуэт какого-то судна. Оказалось, что это был германский крейсер «Аугсбург».
Грянули залпы с одной и другой стороны, но новая волна тумана разъединила врагов. Еще некоторое время спасительное молоко тумана скрывало канонерки. Молния тревоги летела по линии германских судов.
Его величество случай на помощь не пришел. Туман поредел, и в его клубах причудливыми силуэтами выросла длинная колонна судов. Это шли германские главные силы. Расстояние ничтожное, 6–7 кабельтовых.
Нервы на германской эскадре, безусловно, были не в порядке. Возможно, что игра тумана превратила в их глазах два маленьких кораблика в гиганты дредноуты. Вспыхнули прожектора, и вся линия судов открыла по канонеркам ураганный огонь. На мгновение туман вновь сгустился, дав возможность командиру «Сивуча», как старшему, передать прожектором на «Кореец» приказание: «Идти по способности в Моонзунд». Командир «Сивуча», доблестный капитан второго ранга Черкасов, отлично понимал, что гибель неминуема. Оставалось попытаться спасти «Кореец», стараясь привлечь всю силу огня неприятеля на себя.