– Этих бейте, как и ранее! – распорядился командующий.
Вскоре почти на всем протяжении русско-шведского фронта наступило томительное затишье. Безостановочно пушки гремели лишь на приморском направлении, где победитель Пугачева, неутомимый генерал Михельсон, сбивая шведские заслоны, упорно пробивался по лесным дорогам к Фридрихсгаму, чтобы снять блокаду крепости.
Михельсону противостоял сам шведский король. Густав Третий публично поклялся, что не отдаст ни пяди завоеванной земли в устье реки Кюмени. Собрав у Кюмень-города шесть тысяч верных войск, он готовился встретить российского упрямца. В разгар этих боевых приготовлений король и получил известие о заговоре в Аньяло.
А мятеж тем временем все разгорался. Возбужденные собственной решимостью финские офицеры непрерывно митинговали, выясняя, что для них превыше: закон или король. Вскоре в деревне Аньяло собралось уже за сотню мятежных офицеров. После долгих споров они составили особую бумагу, так называемое «условие финской армии», которую и отправили Густаву. В «условии» королю напоминались статьи шведской конституции, которые Густав нарушил, совершив нападение на Россию. Далее офицеры клялись, что готовы умереть в борьбе за славу Отечества, но при условии, если русская императрица не согласится заключить мир на условиях, предложенных ей самими же финскими офицерами.
– Они, наверно, там, в чащобах сидя, поганок объелись! – зло скомкал бумагу король, прочитав «условие». – Где ж это видано, чтобы русская императрица выполняла ультиматумы финских поручиков!
Однако что-либо реального предпринять против мятежников Густав Третий в этот момент просто не мог. Ведь бунтовала самая, боеспособная часть его армии. И тогда король вызвал к себе генерал-адъютанта Лантингаузена.
– Барон, я вам доверяю, как себе, – обнял он генерал-адъютанта за плечи. – И поэтому посылаю прямо в осиное гнездо – в Аньяло. Посмотрите, есть ли там еще верные люди, на которых можно положиться и которые способны взять командование бунтующими полками на себя. Мятежников заверьте, что я буду к ним великодушным. Позор же они свой пусть смоют в ближайших боях!
– Будет исполнено! – склонил голову Лантингаузен, гордец и красавец. – Когда ехать?
– Немедленно!
Через несколько минут за окном королевского дома дробно процокали копыта. Густав подошел к окну, распахнул его. Вдалеке в клубах пыли мчался его адъютант. Следом рысила конвойная полусотня шведских драгун.
Несколько часов хорошей скачки – и Лантингаузен уже въезжал в Аньяльский лагерь. Ровными рядами белели палатки, дымили костры. Опытным глазом профессионального вояки генерал-адьютант быстро приметил, что солдаты в большинстве своем равнодушны к происходящему, хотя в целом и сочувствуют своим офицерам. Остановившись перед домом, где квартировал Армфельт, Лантингаузен бросил поводья. Драгуны с коней не слезали, ружья держали наготове, а замки взведенными. Старый генерал встретил королевского посланника на крыльце, провел к себе, а сев за стол, принялся оправдываться.
– Что я могу! – разводил он руками. – Сами видите, что здесь творится. Пока все занимаются болтовней, я стремлюсь сохранить хоть какой-то воинский порядок, иначе солдаты давно бы разбежались по домам. К своему сожалению, я понял всю опасность заговора только сейчас. Но главари меня не слушают. Они сами себе и зако, и сенат!
Латингаузен выслушал генеральские оправдания с миной снисходительности.
– Генерал! – сказал он, когда Армфельт наконец замолчал. – Его величество пребывает ныне в большом огорчении от ваших ошибок. Неужели вы не понимаете, что для короля вы и есть главный заговорщик?
Армфельт побледнел:
– Я здесь старший по званию, но далеко не по значению!
– Но вы подписали мятежную унию!
– У меня просто не было иного выхода. Я лишь стараюсь спасти войска от развала!
– Что ж, король оценит ваши заслуги по достоинству!
Затем Латингаузен изложил генералу требования Густава. На что Армфельт снова повздыхал:
– Финская армия предана его величеству, но образ мыслей сейчас здесь господствует такой, что решений своих заговорщики не изменят!
Умный человек был генерал-майор Морис Армфельт. Ведь ухитрился все-таки усидеть сразу на двух стульях и выйти сухим из воды!
– Прощайте! – бросил ему, уходя, королевский адъютант.
На крыльце Латингаузен столкнулся лицом к лицу с высоким стройным блондином. То был не кто иной, как один из вождей «аньяльцев», командир Бьернеборгского полка полковник Хестеско. Решительности полковнику было не занимать, и он сразу же схватил генерал-адъютанта за грудки. Конвойцы-драгуны напряглись в седлах, но вмешиваться в выяснение отношений между двух начальников все же не решились. Тем более, что к ним уже сбегались сотни солдат-бьернеборгцев, готовых постоять за любимого командира.
– Передай своему хозяину, – смачно плюнул в лицо Латингаузену Хестеско. – Что если он еще раз сунет свой длинный нос в наши дела, то я не дам за его жизнь и ломаного талера!
Насмерть перепуганный, Латингаузен шарахнулся в сторону. Лишь отскакав от Аньяло на несколько миль, генерал-адъютант смог перевести дух. Густав Третий выслушал вернувшегося посланца молча. Затем спросил в раздумье:
– Они хотят меня арестовать?
– Хуже, ваше величество! – выдохнул Латингаузен, покрываясь испариной. – Они хотят лишить вас жизни!
– Кто ж у них главный злодей?
– Командир бьернеборцев Хестеско!
– Что ж, – улыбнулся король через силу. – Посмотрим еще, чья голова раньше ляжет под топор!
Свое слово король Швеции сдержал. Уже была давно окончена война с Россией, а аньяльские мятежники получили монаршее прощение, когда Густав все же арестовал дерзкого Хестеско. Суд над строптивцем был короток и спустя несколько дней палач в один мах отсек голову бывшему полковнику на центральной площади Стокгольма. Дерзнувший на жизнь монарха не может никогда рассчитывать сохранить свою!
В последний день июля посланник финских офицеров майор Егергорн был доставлен в Санкт-Петербург. О прибывшем парламентере тотчас было доложено императрице. Екатерина принять мятежного «аньяльца» отказалась.
– Пусть в начале посмотрит его бумаги вице-канцлер, – распорядилась она. – А затем огласим их в Государственном Совете. Там же и решим, что дальше делать!
Однако затем императрица все же решила Егергорна выслушать лично.
– Почему вы сей мятеж учинили не до того, как войне начаться? – спросила она сразу же.
– Мы начали действовать, едва узнали о поражении королевского флота от вашего. Война, начавшаяся со столь сокрушительного поражения, не может быть победной. Но мы не желали войны и ранее. В поход же были посланы хитростью! – склонив голову, доложился Егергорн.
– В чем же сия хитрость? – удивилась Екатерина.
– Нас посылали в русские пределы малыми партиями и, чтобы не жертвовать своими друзьями, остальные должны были идти следом!
– Как настроены к королю солдаты из шведских провинций?
– Войны не желают, но бунтовать пока опасаются!
– Есть ли у вас ко мне еще что-либо? – Екатерина встала с кресла, давая понять, что разговор близится к завершению.
– Среди моих друзей есть мнение, что если ваше величество предложит Финляндии независимость, то финские войска тотчас же покинут короля и примут вашу сторону! – отрапортовал вытянувшийся в струнку майор.
Предложение Егергорна императрица ответом не удостоила. На прощанье она, однако, все же решила приободрить погрустневшего офицера:
– Когда вернетесь обратно, передайте своим друзьям, что и впредь они могут надеяться на помощь согласно с пользой нашей империи!
Вечером Екатерина совещалась о Безбородко. Говорили об отторжении от шведского королевства Финляндии и создании там самостоятельного государства.
– Они ведь, ваше величество, шведским куском не удовольствуются, – делился с императрицей своими мыслями дальновидный Безбородко. – Им ведь и русскую Финляндию подавай, а потом и на Карелию рот откроют!
– Пусть эти вопросы останутся для потомков! – подал внезапно свой голос фаворит императрицы граф Мамонов.
Но Екатерина была настроена серьезно.
– Мудрость правителя, как раз и состоит в том, – сказала она строго своему любимцу. – Чтобы не оставлять для будущих поколений никаких узлов!
На следующий день Государственный Совет рассмотрел аньяльские бумаги. Предложение отдать финнам часть российской территории отвергли не обсуждая. Ответ составить поручили вице-канцлеру Остерману. Окончательное послание было весьма доброжелательным, но пространным. Осторожничая, вице-канцлер у Екатерины бумагу не подписывал.
– А где ж подпись императрицы? – наивно удивился Егергорн, бумагу в руки получив.
– Подписи не будет! – ответили ему.
Чтобы хоть немного подсластить пилюлю, перед отъездом майора одарили перстнем с бриллиантом и пятьюстами червонцами. Поздним вечером 2 августа казаки переправили Егергорна через линию российских войск у местечка Виалу.
Опасения Остермана о нежелательности подписи Екатерины под письмом несколько к аньяльским мятежникам полностью оправдались. Уже через несколько дней, после возвращения Егергорна из Петербурга, на стол Густаву легла его копия. Самому же Егергорну по возвращении пришлось нелегко. Перстень и червонцы были расценены его товарищами как подкуп и майор навсегда был лишен всякого доверия.
В те дни, обсуждая с Екатериной вопросы европейской политики, вицеканцлер Остерман заметил:
– При всей своей противоречивости аньяльский мятеж позволил нам выиграть время и подтянуть к шведским границам войска!
Императрица на это лишь покачала головой:
– Не аньяльцам мы благодарны должны быть, Александр Иванович, а нашим морякам во главе с адмиралом Грейгом, которые своей викторией столь сильную оторопь в неприятельских рядах вызвали. Не Аньяло, а Гогланд остановил шведов!
В своем кругу императрица даже осуждала конфедератов:
– Какие изменники! Буде не таков был король, то заслуживал бы сожаления. Но что делать? Надобно пользоваться обстоятельствами: с неприятеля хоть шапку долой.