– Идите и атакуйте неприятеля! – прокричал он в медный рупор.
– Кажется, от нас решили избавиться! – хмыкнул Кроун.
– Причем навсегда! – невесело прибавил лейтенант Лутохин.
– Как бы то ни было, но мы выполним приказ! – покачал головой командир «Меркурия». – Поворачиваем в шхеры!
Ветер дул самый попутный. Кроун поставил все возможные паруса и снова помчался туда, где утром оставил шведский фрегат. К моменту подхода к шхерам ветер почти заштилел. К удивлению офицеров и команды «Меркурия» шведский фрегат оказался на старом месте.
Матросы смеялись:
– Очень уж, видать, спужался швед, онемел до крайности и даже сбежать не смог! А пугливого лупить – милое дело!
Теперь «Меркурий» вместо ветра влекло к неприятелю прибрежное течение. Наконец противники сблизились на дистанцию выстрела.
Из воспоминаний адмирала Кроуна: «Я, воспользовавшись положением брига в отношении к фрегату, которого четверть правого борта и кормы были обращены к левой батарее брига, открыл по нему огонь, стараясь еще приблизиться. Заметив, что бриг имеет более ходу, нежели фрегат, то, дабы не подвергнуться огню всей его батареи, я поворотил на другой галс и действовал по четверти левого борта с кормы. Потом подошел к правой стороне, тогда шведский фрегат, отдав марса-фалы, спустил флаг».
Увидев это, командир «Меркурия» сунул в карман зюйд-вестку, и надел треуголку, поддернул некогда белые чулки. Вид был еще тот, чулки давно забрызганы кровью, а любимая старая треуголка, хоть и заштопанная супругой, была еще та, но принимать капитуляцию следовало по всей форме. Это неписаный закон палубы!
Одевшись по всей форме, Кроун послал на сдавшийся фрегат лейтенанта Лутохина, который привез шлюпкой флаг и фрегатского командира.
– Капитан Ганюн! – представился командир фрегата, взобравшись на палубу «Меркурия». – Капитулирую перед мужеством и мастерством!
Швед мрачно протянул Кроуну свою шпагу. Капитан-лейтенант принял ее, оглядел золоченое лезвие и вернул пленному капитану:
– Вы храбро сражались, и ваша шпага должна остаться при вас! Можете занять мою каюту до соединения с нашим отрядом.
– Дело свое мы, кажется, сделали! – вытер рукавом лицо от пороховой гари Кроун. – А где же наш господин капитан-командор!
– Дистанция до нашего отряда – полторы итальянские мили! – доложился штурман. – Поспешают никак!
– К раздаче пирогов и поспели! – ухмыльнулся Кроун.
В тот день в маленькой, но уютной кают-компании «Меркурия» отмечали одержанную победу. На стол поставили бутылки с трофейным английским портером, который закусывали трофейными же апельсинами. Хозяйничала застольем неугомонная Марфа Никитична.
Поединок «Меркурия» с «Венусом» навсегда вошел в анналы отечественной истории, как пример наивысшей доблести.
– Что ж, я и не удивляюсь, – сказал адъютанту Шишкову адмирал Чичагов, прочитав донесение о захвате шведского фрегата. – Ведь Господь любит храбрых!
Захват катером «Меркурий» шведского фрегата «Венус» 1789 г.
Из воспоминаний адмирала Кроуна: «В сем неравном сражении бриг много был обит в рангоуте; убитыми мы имели 4 человека и ранеными 6 человек. Взятый фрегат “Венус” имел 44 пушки 36-фунтового калибра. На нем было 300 человек экипажа. Дравшийся с ним бриг “Меркурий” имел 22 карронады 24-фунтового калибра и 75 человек экипажа. Часа через два отряд, воспользовавшись сделавшимся остовым ветром, подошел ко мне, тогда я при рапорте имел честь представить командору командира и флаг сдавшегося мне фрегата, для повержения к стопам Ея императорского величества. Командор принял меня весьма ласково. Впоследствии за сие дело я удостоился всемилостивейшей награды: получил чин капитана 2-го ранга с назначением командиром фрегата “Венус” орден Святого Георгия 4-го класса и пожизненную аренду мне и жене моей».
Впрочем, не обошлось и без пакостей. Вместе с докладом о победе Кроуна на стол императрице лег и донос о пребывании на бриге «Меркурии» вместе с Кроуном его жены Марфы и участии ее в бою. Нарушение было действительно серьезным. Морской устав Петра Великого гласил однозначно: «Запрещается офицерам и рядовым привозить на корабль женский пол для беседы их во время ночи; но токмо для свидания и посещения днем. Сие, разумеется, не о публичных гостях, но токмо партикулярно какую женскую персону будет привозить. А ежели кто свою жену у себя на корабле иметь похочет, то ему вольно пока в гавани, на реках или рейдах; а на путях против неприятеля никому… жен не иметь, офицеры под штрафом… вычетом на месяц жалованья, а унтер-офицеры и рядовые будут биты кошками у мачты».
На мгновение императрица задумалась, держа в руке перо. Затем, улыбнувшись, что-то быстро написала поверх доноса. Когда секретарь Храповицкий вынес бумаги из кабинета императрицы в секретарскую и стал их читать, изумлению его не было предела. Вместо наказания Екатерина велела наградить Марфу Кроун орденом Святой Екатерины – «За любовь и отечество», первым кавалером которого сама и являлась.
Назначению Кроуна командиром «Венуса» была больше всего рада его жена Марфа. Осмотрев капитанскую каюту, она по-хозяйски сказала:
– Рома! Сия каюта куда как более просторна, чем предыдущая, и мне очень нравится. Вот здесь мы соорудим платяной шкаф, здесь поставим наш старый умывальник, а здесь на переборку я повешу маменькино зеркало!
– А что тебе понравилось на фрегате более всего? – улыбнулся муж.
– А, то, – сказала Марфа Никитична, руки в боки уперев, – что все окна с видом на море!
Кроун только развел руками:
– Что-что, а это я тебе гарантирую всегда!
Захват «Венуса» Густав Третий расценил как личное оскорбление. Когда же ему доложили, что командовал русским коттером англичанин, он и вовсе взбесился:
– Что я слышу, английские офицеры ловят для русских мои суда! Узнайте, как звать этого наглеца!
Вскоре королю доложили, что зовут офицера Кроуном, а кроме «Венуса» он уже ранее захватил и шведский коттер.
– Этого Кроуна следует изловить в плен и посадить в тюрьму в назидание другим англичанам, которые вздумали служить моей кузине, а не мне!
По повелению короля, в Англии были в спешном порядке заказаны два быстроходных коттера. На них установили максимальное число коронад, столько, сколько влезло. Задачей новых судов было выследить «Венус», атаковать и захватить. Командира же фрегата надлежало взять в плен. Командовать коттерами Густав Третий предложил своему любимцу, Сиднею Смиту, но тот дипломатично отказался:
– Поймите меня, сэр, но английскому офицеру претит убивать английского офицера, даже если они служат разным государям. Что обо мне подумают в Лондоне?
– Ладно, – махнул рукой недовольный король. – Найдем кого-нибудь другого!
О затеваемой охоте на Кроуна Воронцов вскоре известил Петербург и Копенгаген. Сам Роман Кроун отнесся к новости с иронией:
– Как мило со стороны шведов предоставить нам для пополнения эскадры еще два новых коттера! Я буду очень признателен им за столь щедрый дар, осталось только его дождаться!
Адмирал Чичагов от себя вручил Кроуну свой кортик, еще петровской выделки, двухлезвийный и без всяких украшений. На его голомеях значилось «Олонец» и год 1711-й. Этот кортик Кроун будет хранить до конца своих дней, а потом передаст потомкам. Ныне этот кортик хранится в фондах Центрального военно-морского музея. Помню, с каким благоговением я держал в руках этот знаменитый кортик, столько повидавший на своем долгом веку…
Глава пятаяЛенивая баталия
Море у Ревеля вскрылось в тот год как никогда поздно. Едва сошел лед, как в Ревель прибыло английское торговое судно «Мэргрэт». Шкипер Джон Салсбэри сразу же явился к Чичагову и передал шифрованное особой цифирью письмо от Козлянинова. Отбагодарив посланца горстью золота, Чичагов заперся в каюте с чиновником-шифровальщиком разбирать послание. От содержания письма зависело, следовало ли немедленно идти на соединение с Копенганенской эскадрой или же надо было ждать еще одного письма. Козлянинов сообщал, что не может пока выйти в море из-за проволочек датского короля, который находится в раздумьях, посылать ли ему для сопровождения русских свою эскадру или нет.
Из столицы же Чичагову было велено, соединившись с Кронштадтской эскадрой, занять позицию у Гангутского мыса и сторожить вход в Финский залив. Если же шведы дерзнут пробиваться, то дать им генеральное сражение. Однако Чичагов особо не торопился. Вместо того чтобы самому идти к Кронштадту, который был еще скован льдами, навстречу тамошней эскадре, адмирал предпочел ждать ее у Ревеля. Единственной мерой предосторожности стала посылка легких сторожевых отрядов к Гангуту и Поркалауду.
Так в бездействии прошел конец апреля и начало мая. Лишь 12 мая из Кронштадтской гавани вынесло последние льдины. А уже на следующий день эскадра контр-адмирала Алексея Спиридова вытянулась на рейд. Все корабли, несмотря на почтенный возраст, были в полном порядке, трюма полны припасов, команды молодец к молодцу. Вот когда сказались труды и заботы беспокойного генерал-интенданта Пущина.
На выходе, правда, произошла неприятность. Не разминувшись с входящим в гавань английским купцом, на него навалило 100-пушечный «Двенадцать Апостолов», затем два других линейных корабля, уклоняясь от этой кучи малы, один за другим выскочили на мель, причем сели столь плотно, что их пришлось полностью разгружать. Этой операцией руководил с берега сам Пущин, матерясь и обзывая капитанов кораблей самыми нехорошими словами.
Почти одновременно вышла в море и Ревельская эскадра. Свой флаг Чичагов поднял на 100-пушечном «Ростиславе». Перебрался он на корабль уже перед самым отплытием, все никак не отпускали бесконечные дела бумажные, насилу вырвался. С собой в адмиральскую каюту адмирал принес старый небесный глобус-планиглоб, на котором в свободные минуты любил разглядывать небесные костенляции, то бишь созвездия. На полку адмирал поставил зачитанную до дыр книгу Госта по морской тактике и двухтомную лоцию Федора Соймонова «Светильник моря». На переборку повесил образок Николая Угодника. Все, теперь можно и за службу приниматься!