Была у Слизова и еще одна беда. На судах был всего один, да и то не полный комплект ядер и пороха. Вернее, это были те остатки, которые остались после Роченсальма. Комендант Фридрихсгама генерал Эк своим не слишком большим запасом делиться тоже намерен не был, так как боялся атаки крепости. Несмотря на все многочисленные просьбы Слизова Нассау-Зиген так и не прислал ему за зиму хотя бы еще одного боекомплекта. Принц посчитал, что на санях это возить весьма затратно и ядра с порохом Слизову доставят, когда вскроется лед. Но вот лед вскрылся и первым появился, увы, не транспорт с обещанными боеприпасами, а шведы.
Впрочем, времени для заламывания рук уже не было, надо было драться с тем, что имелось.
Сам Слизов на разъездном каике «Ловкий», которым командовал его сын Сашка, выдвинулся вперед своей боевой линии и оглядел шведский флот. Издали канонерские лодки под своими косыми парусами напоминали стаю гигантских бабочек, летящих куда-то над морем, и смотрятся очень красиво. Но сейчас от их красоты было жутковато, уж больно большой была стая этих белокрылых бабочек.
В подзорную трубу капитан бригадного ранга узрел на мачте яхты и королевский штандарт, о котором ему говорил Тучков.
– Думал ли я, сын отставного матроса, что когда-то буду на равных биться с королями! Хорош, же я буду после этого, если не заставлю его уважать себя! – говорил, вернувшись из разведки Слизов, попивая чаек в компании со своим денщиком Митрофаном, с которым когда-то в молодости вместе начинали матросами.
– И задай ему, Борисыч! Задай аспиду проклятущему! – кивал головой Митрофан, чай с блюдца с чувством вдувая. – Уж больно он, король энтот, задаваться нонче стал!
Результаты разведки были не радостными, ибо стало очевидным – против маленького отряда выступил весь шведский гребной флот. Теперь надо было думать прежде всего об обороне. По приказу Слизова прамы и турума передвинулись несколько ближе к берегу, чтобы могли поддерживать друг друга перекрестным огнем. Чтобы иметь возможность быстро перемещаться вдоль линии, Слизов оставил свой брейд-вымпел на «Ловком» и занял позицию в центре своей боевой линии. Вечером 3 мая на «Ловкий» съехались все командиры судов. Слизов выступил с речью. Эта речь достойна того, чтобы ее процитировать:
«Если бы мы остались защищать Фридрихсгамскую гавань, то мы отдавали бы неприятелю три самые большие судна из нашей эскадры. Оставить их без отпора неприятелю, мы по военным законам и по совести не имеем права, а потому нам необходимо, сколько сил будет, сражаться здесь на позиции. Если бы даже мы решились, как трусы, укрываться с канонерскими лодками, под пушками у крепости, то нам известно, что в Фридрихсгаме гарнизона только и есть, что больные и старые. Нам всем точно так же пришлось бы сражаться на крепости, а суда свои потерять без всякого сражения в гавани или за гаванью. Теперь нам делать больше нечего, как воспользоваться тем, что мы усилены нашими тремя большими судами, и сражаться. Если победим, то за нами слава и награды, а по обязанности должны биться даже и на смерть, чтобы не стыдно было воротиться назад и тому, кто останется в живых».
Слова Слизова осталась в записях современников. Речь любимого командира была воспринята всеми единодушно и увлеченно. Старшие из капитанов командир турумы капитан-лейтенант Клокачев (сын героя Чесмы и основателя Севастополя) и командир прама «Барс» лейтенант Платон Гамалея (будущий выдающийся ученый и педагог), выхватив из ножен шпаги, кричали «Виват, Екатерина!» Вместе с ними кричали и остальные.
После этого общим голосом и на честном слове командиры положили: судов своих шведам не сдавать и флагов не спускать под опасением бесчестия, в случае же невозможности держаться из-за разбитых пушек и недостатка ядер судна ломать, а людей спасать, командирам же уходить последними, суда ломая и поджигая.
Сидя на палубе, матросы переживали, что решат господа-офицеры. Наконец из каюты, где сидели капитаны, выскочил вестовой за самоваром.
– Ну, что там? – набросились все на него. – Чего они «виват» там кричали?
– Ахвицеры хотят насмерть драться со шведом! – сообщил, делая круглые глаза, вестовой. – Все как один!
– Ну, слава тебе Господи! – крестились матросы, почти все из крестьян-водоходцев. – И правильно решили, чего нам бегать-то от свеев! Пущай они от нас бегают!
– Что там у вас? – кричали уже с соседних канонерок да каиков в нетерпении.
– Драться насмерть станем! – кричали им в ответ.
– Драться насмерть! Драться насмерть! – неслось от судна к судну по всей линии.
Сидящие у весел турки, которым тоже кое-как знаками объяснили, что завтра будет «секим-башка», тоже радовались как дети и хлопали друг дружку по спинам.
Когда офицеры еще только покидали «Ловкий», весь отряд до последнего юнги уже знал, что завтрашний день будет для всех решающим, а для многих, может быть, и последним.
Что касается Тучкова, то он остаток дня занимался загрузкой пушек, ядер и сколачиванием команд. Пороха он почти не нашел. Каждая его пушка могла сделать всего по полтора десятка выстрелов. Для серьезного боя это просто чих. Расставив свои лодки на позиции, Тучков перебрался на трофейную туруму, с которой было легче руководить его «москитным флотом».
Ночь была холодная и мрачная, с мелким дождем.
По плану Густава Третьего предполагалось все силы, как можно раньше и врасплох, двинуть на Россию. Идти на Петербург, при этом обязательно добиться успеха как линейного, так и гребного флота. Фору королю давала сама природа, так как льды таяли в Финском заливе гораздо позднее, чем на всей прочей Балтике, а потому шведы могли раньше вывести свой флот в море. Итак, первыми объектами атак шведских флотов должны были стать Фридрихсгам и Ревель. От того, как закончатся эти сраженья, зависела уже не только судьба этой кампании, но и судьба всей войны.
Шведский гребной флот скрытно двинулся из Стокгольма в Финляндию уже в конце апреля. Шли прямо по подтаенным льдинам, чтобы удар был внезапным и сокрушительным.
На этот раз против прошлого года Густавом было построено почти в два раза больше судов, которые были прекрасно вооружены и оснащены. За боевыми судами тянулся длинный караван провиантских судов и судов со снарядами. Задача армейского флота оставалась прежней: поддержка приморского фланга армии и продвижение к Петербургу вдоль опушки финских шхер. Однако для начала надо было во что бы то ни стало захватить у русских Фридрихсгам. Уже на переходе к гребному флоту на яхте «Амфион» присоединился и сам король со своим флаг-капитаном де-Фрезе. У побережья Финского залива еще было полным-полно льда, но время не ждало.
Вскоре гребной флот подошел к прикрывавшим Фридрихсгам островам Лилл-Сверген. Далее идти было пока нельзя, так как мешали тающие льдины.
– Через какое время вода будет чистой? – нервно спрашивал король лоцманов.
– Осталось ждать, ваше величество, буквально несколько дней! – согнувшись в поклоне, отвечали те.
Молча кивнув головой, Густав обозревал свой флот. Вокруг яхты теснилось более сотни вымпелов. Прамы и галеры, канонерские лодки, экзотические геммемы и турумы, удемы и пойемы. Вдалеке все еще тянулись колонны госпитальных и провиантных судов.
Кроме команд на их борту размещался и трехтысячный десантный отряд из гвардейских солдат, предназначенный для штурма самой крепости.
– Сегодня у Фридрихсгама собралась вся Швеция! – подобострастно поглядел на стоявшего у борта яхты короля де-Фрезе.
– Каковы по твоему мнению, наши шансы на успех? – обернулся король к флаг-капитану.
– Сто двадцать процентов, ваше величество! – лихо доложил преданный де-Фрезе.
– Мне хватит и сотни! – жеманно усмехнулся Густав. – Я немного отдохну, а ты пока разведай, что сейчас делают русские!
Легким разведывательным канонеркам далеко уйти не удалось. Прямо за островами они наткнулись на передовую линию русских судов и, получив несколько ядер, резво повернули вспять.
В два часа ночи майор Гельмштерн, имея под началом два правофланговых дивизиона канонерских лодок, обошел острова Лилла-Сверген. Вот тут-то бы и поработать батареям, установленным на острове, но, увы, пушек на нем установить не успели, и шведы беспрепятственно прошли мимо, заходя в тыл нашей позиции.
В пять утра со шведской стороны раздался заревой выстрел, через четверть часа последовал другой, по нему шведские суда снялись с якорей и, подойдя к нам, открыли огонь.
Отряд маленьких каиков, оборонявший этот проход, был бессилен против крупной артиллерии канонерок и вынужден был отходить под напором огня. Одновременно центр и левое крыло построились в три линии для атаки с фронта, к западу от островов.
На рассвете Слизов на шлюпке отправился к шведскому флоту и провел еще одну рекогносцировку под вражескими ядрами. Весь отряд с замиранием сердца смотрел, как вздымаются рядом со шлюпкой их начальника фонтаны от упавших ядер.
– И зачем ты, Борисыч, головой в пекло лезешь, неужто помоложе кого не нашлось! – брюзжал, сидя рядом на банке, верный вестовой Митрофан.
– Э, нет! – качал седой головой Слизов. – Мне самому все поглядеть надобно да посчитать, сколько у короля шведского силы против нас припасено, к тому же пусть и молодежь поучится у нас, стариков, как на смерть плевать надобно!
Подсчеты капитана бригадирского ранга были неутешительны. Перед маленьким отрядом Слизова покачивались на волнах в ожидании команды к атаке сто пятьдесят шесть судов – тяжелые в центре, а малые на флангах.
В половине четвертого утра ударили первые пушки на центральной позиции. И шведский гребной флот на усиленной гребле двинулся вперед. Так началось сражение, вошедшее в историю как битва при Фридрихсгаме.
– Пороха не жалеть! – объявил Густав. – Палить без перерыва!
Наши молчали, сберегая порох и ядра, а заодно и подпуская шведов на картечь. Не видя противодействия, шведы осмелели и придвинулись еще ближе, открыв яростный огонь ядрами и картечью. Офицеров у Слизова было так мало, что и посылать с приказами некого. Потому он сам расположился на катере, чтобы и приказывать, и приказы свои самому передавать. Чтобы катер был быстрее, он загодя подготовил три смены гребцов. Пока одна на веслах, две другие на «Ловком» при орудиях. Когда эти замаются, будут меняться, зато катер будет быстр и поспеет всюду где надо. Над клотиком «Ловкого» давно висел и скатанный пока сигнал «начать бой».