Едва стихли последние залпы, Круз в шлюпке вновь обошел на катере все корабли. Начал он с авангарда и снова навестил друга Сухотина. На этот раз посидел у изголовья, подержал в руке руку старого товарища. Лицо раненого было смертельно бледным, нос и скулы заострились, как у мертвеца. Лекарь уже дал Сухотину порцию опия, и тот находился в полузабытье, но Круза узнал и, вымученно улыбнувшись, прошептал губами:
– Как сражение?
– Все хорошо, Яша, мы победили! Ты береги силы и поправляйся, впереди у нас еще много дел!
Поправил подушку, перекрестил друга и вышел вон, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. В глазах старого моряка стояли слезы…Тогда же Сухотин был отправлен пакет-ботом в Кронштадт.
Заменившему командира авангарда капитану 1-го ранга Федорову Круз дал подробные указания на случай нового боя.
– А флаг вице-адмиральский не спускай, пусть герцог думает, что у нас все живы и здоровы!
Осмотрев повреждения кораблей, поздравил подчиненных с одержанной победой. Командиры «Святого Николая», «Всеслава» Борисов получили нагоняй за медлительность. После этого Круз вернулся на «Креститель», писать донесение о сражении. Больше всего опасения у вице-адмирала вызывали корабельные пушки. На «Всеславе» за время сражения треснуло четыре пушки, на «Святом Николае» семь, а на «Царе Константине» все одиннадцать. Каким-то чудом все они не разорвались, но как знать, сколько еще разрывов будет завтра. Все разорвавшиеся и треснувшие пушки были старые-престарые, еще петровского литья. Ясно, что ставить их на корабли было преступлением, но иного выхода просто не было.
Потери в людях были до сотни убитых и две с лишним раненых, из них почти треть погибла от разрыва своих же пушек. О потерях шведов оставалось только догадываться. С наших кораблей видели, что у них было сбито не менее десятка брам-стенег. В людях они потеряли примерно столько же, как мы.
А вскоре на «Иоанн Креститель» прибыл шлюпкой командир «Иоанна Богослова» капитан 1-го ранга Одинцов. За Одинцовым слава Гогланда, где он командовал флагманским «Ростиславом», он Георгиевский кавалер и лично известен императрице. По этой причине командир «Богослова» вел себя весьма независимо.
– Ваше превосходительство, мой корабль серьезно поврежден и нуждается в починке! – начал он речь без всяких вступлений, переступив порог адмиральской каюты.
Круз недоуменно поднял глаза:
– Все имеют повреждения, что в том такого?
– Я потерял крюйс-стеньгу!
– Вы прекрасно видите, что и у меня такие же повреждения, однако же я намерен держаться в линии, а потому советую и вам последовать моему примеру!
Но Одинцов решил по-своему, несмотря на сигналы с флагманского корабля, несмотря на решительный протест своего старшего офицера, капитан-лейтенанта Ознобишина, самовольно взял курс на Кронштадт.
За это своеволие Одинцов будет привлечен к суду. Оправдываясь, он будет утверждать, что не понял запретительного сигнала командующего, но это будет ложь.
Да, повреждения «Иоанна Богослова» были немалыми, но не большими, чем у других кораблей, которые и не помышляли об уходе.
Едва началось сражение и гром выстрелов донесся до Кронштадта, там изготовились к обороне. На бастионы встали все, кто мог держать оружие, вплоть до мальчишек – кадет Морского корпуса. Глядя на детей, которые ежились в своих зеленых мундирах, вице-адмирал Пущин хотел было отправить их в корпус, но кадеты со слезами просили оставить их на бастионах.
Из письма Пущина графу Чернышеву: «У нас предосторожности все взяты: в прошедшую ночь как я, так и все офицеры по назначенным им крепостям, со служителями ночевали у пушек, будучи готовы во всякое время к отражению неприятеля. Через сей сбор сделано то, что всякий ныне знает свое место. Брандскугели были приготовлены, а с загородных батарей приказано палить калеными ядрами. Мы все только и беспокоились, нет ли зарядов во флоте, смотря по упорному и продолжительному сражению, каково было вчерашний день… Какой-то Бог пошлет конец».
В тот же вечер Екатерина Вторая получила донесение от Нассау-Зигена. Тот находился в это время с гребной флотилией в финских шхерах. Неизвестно по какой причине, но принц сообщал, что Круз наголову разбит и шведы вот-вот прорвутся к Санкт-Петербургу. Во дворце вспыхнула паника. Однако около полуночи пришло сообщение из Кронштадта, что Круз был атакован неприятельским флотом, но отстреливался с раннего утра до позднего вечера и остался на старом месте. Екатерина устало опустилась в кресло:
– Теперь я спокойна! – заявила она придворным.
Лучше всех оценил деятельность Круза в день сражения его недруг, капитан 1-го ранга Денисов, в своем письме Нассау-Зигену: «Г-н адмирал Круз за все свои действия, за свое хладнокровие и мужество заслуживает самую высокую похвалу, но он, по несчастью, дурно был поддержан капитанами его судов. Мы гнались за неприятелем, но погоня была скоро прекращена по причине робости некоторых из них. Четверо уклонились от сражения и у нас остались только 13 кораблей, действительно сражавшихся».
Что ж, Круз не перенося лично упрямого Денисова, назначил его на ответственейшую из должностей, а тот, в свою очередь, не любя Круза, отдал ему должное в частном письме. Наверное, это и есть истинное благородство и показатель образца офицерской чести, когда все личное уходит прочь, если речь идет о судьбе Отечества.
С восходом солнца на кораблях наскоро отслужили молебны и погребали погибших. В знак траура на кораблях ставили «козлом» реи: на одной мачте их отапливали правым ноком, другую – левым.
Шведов в ту пору волновали иные проблемы. За целый день пальбы расход ядер и пороха был столь большим, что Карл Зюдерманландский не знал, что ему дальше и делать. По указанию короля надлежало назавтра снова атаковать Круза, чтобы попытаться все же пробиться к Кронштадту. Но герцог понимал, что новый жестокий бой поглотит последние запасы снарядов, а этого делать нельзя, так как не сегодня-завтра появятся корабли Чичагова и тогда действительно придется кисло.
Командующий пребывал в мучительных раздумьях, когда ночью на яхте к флоту снова прибыл капитан Сидней Смит. Герцогу он привез приказ о незамедлительной повторной атаке русской эскадры. Карл Зюдерманландский отнекивался, ссылаясь на нехватку пороха и ядер. Однако Смит обещал поддержку гребного флота, который вот-вот должен был подойти с севера. Всю ночь на обоих флотах заделывали пробоины, меняли паруса и чинили рангоут. Итак, повторный бой был предрешен, оставалось лишь дождаться рассвета.
С утра задул свежий восточный ветер и по этой причине шведы не могли нас никак атаковать. Круз держался от них с наветра в пяти милях, готовый к продолжению боя. Ввиду узости фарватера противники непрерывно маневрировали, стараясь занять наивыгодное положение.
После полудня ветер, к радости шведов, наконец-то повернул в юго-западную четверть, и герцог Карл немедленно направил свои корабли в бой. Шведы атаковали, построившись в боевую линию, двигаясь общим курсом на юг. Двигаясь вперед, шведский флот сильно растянулся, а авангард вообще вырвался вперед. Карл Зюдерманландский непрерывно сигналил, требуя соркратить интервалы между кораблями. Но так как предусмотрительный Круз все время спускался со своим флотом под ветер, герцогу собрать флот в кулак так и не удалось.
Теперь шведский командующий наносил удар по русскому центру. «…Утром принц Карл Зюдерманландский вновь спустился на эскадру Круза, но не подходил близко и, желая воспользоваться многочисленностью своих кораблей, делал различные маневры, однако все хитрости неприятеля были безуспешны, – писал один из исследователей этой баталии. – И Круз везде противупоставлял ему искусный отпор». Пытаясь достать русские корабли на предельной дистанции, шведы палили ядрами в воду, чтобы те, рикошетя, поражали противника, но это помогало мало. Наши всюду встречали шведов точным и яростным огнем. К всеобщему изумлению, в момент наивысшего напряжения на палубе флагмана русской эскадры грянула плясовая музыка! И снова, не выдержав огня, шведы отступили. На этот раз они продержались лишь полчаса. Уже в сумерках Карл Зюдерманландский предпринял еще одну отчаянную попытку пробить брешь в стене русских кораблей. Подняв боевые флаги, шведы устремились вперед. Герцог торопился. Где-то на подходе к Финскому заливу вот-вот должна была появиться эскадра Чичагова. Но ведь у Круза в три раза меньше сил, чем у него! Карл Зюдерманландский шел ва-банк.
Вновь загремели выстрелы, запрыгали по палубам ядра. Шведы напирали с всею мощью, и кронштадтцы изнемогали в неравной схватке. Положение русской эскадры стало отчаянно критическим – неприятелю удалось прорезать строй ослабленной Кронштадтской эскадры. Карл Зюдерманландский уже торжествовал победу – его настойчивость вознаграждена! Однако герцог поторопился: он забыл, кто являлся его противником… По сигналу Круза вперед устремился бывший до того в резерве отряд фрегатов. Совершив лихой маневр, отряд атаковал неприятеля и заставил его отойти. Положение было восстановлено. Русская эскадра по-прежнему преграждала неприятелю путь к Кронштадту.
Старясь перехватить инициативу, Карл велел трем передовым кораблям – «Дигдену», «Тапперхетену» и «Дристигхетену» – обойти наши концевые корабли и взять их в два огня. Однако это не удалось, командующий авангардом контр-адмирал Повалишин вовремя заметил опасность. Концевые корабли разом повернули через фордевинд на другой галс, и теперь уже перед передовыми шведскими кораблями нависла опасность попасть в «два огня».
Пока шли эти маневры, оба флота приблизились к отмелям. И если наши продолжали идти прежним курсом, ведя огонь, то шведы подняли сигнал «Курс ведет к опасности». Едва он был поднят, корабли противника стали самостоятельно отворачивать на север и выходить из боя.
Бывший рядом с Норденшельдом капитан Смит требовал от того, чтобы шведский флот снова вступил в бой, причем на «пистолетной дистанции». На это Норденшельд отрицательно качал головой: