Рис. 30. Горшки из Фатьянова с солярной символикой, ранний бронзовый век, кладбище Буй близ Вятки
Количество металлических предметов возрастает в XVIII–XVII веках и сохраняется вплоть до конца бронзового века. Бронзовые топоры и наконечники стрел постепенно вытесняют костяные и каменные. По названию большого кладбища, раскопанного в 1933–1937 годах, содержащего большое количество бронзовых топоров, наконечников стрел, пружинных и спиральных подвесок, культуру раннего бронзового века, развивавшуюся на востоке Западно-Центральной России, именуют балановской, и некоторые ученые выделяют ее в отдельный тип культуры.
Сходство металлических изделий с находками на юге России указывает, что ее носители искусно обрабатывали металл и пришли с юга одновременно с поступлением медной руды из месторождений Южного Урала. Также есть основание для предположения, что носители фатьяновской культуры в верхнем течении Волги могли контактировать с народами Центральной Европы.
В нескольких поселениях обнаружены замечательные ручные браслеты, напоминающие унетицкие изделия раннего бронзового века из Центральной Европы. Ингумационные погребения расположены в глубоких ямах, укреплены деревянными рублеными конструкциями, перекрыты бревнами, на которые насыпали низкие земляные курганы. Погребальные обряды и орнаменты на керамических изделиях указывают на почитание огня, солнца и животных. Иногда на кладбищах обнаруживают отдельные погребения овец, коз или медведей, причем этих животных хоронили с соблюдением таких же обрядов, как и людей. В погребениях часто находят кости домашних животных, древесный уголь, красную охру, трут и куски кремня, иногда в могилах, иногда в горшках. Может ли это свидетельствовать о культе огня? Радиально расположенный штриховой орнамент на основаниях сосудов, горлышки и тулова горшков, украшенные зигзагообразными линиями, крестами, вертикальными и горизонтальными штрихами, нацарапанными, выдавленными или выпуклыми, без сомнения являются символами солнца, как и у других индоевропейских народов. Отметим, что данные мотивы не встречаются на керамике финноугорских охотников и рыболовов.
В раннем бронзовом веке носители фатьяновской культуры постоянно соперничали за владение землями с угрофиннами и протоскифами, которые двигались с юга. Постепенно они распространились на северо-запад, вплоть до бассейна Оки. Земли, занимаемые фатьяновцами, неуклонно сокращались, однако перед полным исчезновением в Чувашии, Татарии и Башкирии носители этой культуры смогли выйти на восток вдоль верховий реки Белой и Южного Урала. Другие их поселения обнаружены к востоку и северу от Казани. Эту последнюю стадию развития фатьяновской культуры, относящуюся примерно к 1500–1300 годам до н. э., обычно называют абашевской по названию могильника, открытого в 1925 году близ деревни Абашево на севере Чувашии. Возможно, появление абашевских поселений на Южном Урале объясняется наличием в этих местах месторождений меди. В этих поселениях обычно обнаруживаются большие количества местной руды, шлака и орудий для металлургического производства и инструментов для обработки металла.
Металлургия на Южном Урале достигла высокого уровня развития и странствующие кузнецы расходились оттуда по всему Нижнему Поволжью, что видно по находкам бронзовых украшений инструментов и орудий производства. Теперь люди умели делать не только топоры, наконечники стрел, шила и бронзовые спирали, но и кинжалы, ножи, подвески, браслеты, серпы и такие сложные украшения, как подвески, кольца, пояса, покрытые тонким слоем серебра с орнаментом в виде розетки или концентрических кругов и листьев. Об искусстве мастеров свидетельствуют кожаные изделия с орнаментом из тонких медных проволочек и кусочков медной фольги. Сохранились фрагменты головных, нарукавных и наплечных украшений из кожи, богато украшенных маленькими бронзовыми кольцами, спиралями и розетками. Женские костюмы были изящны и тщательно отделаны. А балтийские кузнецы многому научились от металлургов Южного Урала, так называемых андроновских людей, культура которых родственна протоскифской культуре деревянных погребений, с которыми абашевцы поддерживали тесную связь.
Богато украшенная абашевская керамика свидетельствует о более высоком уровне развития по сравнению с ранней стадией фатьяновской культуры на востоке Центральной России и андроновской культурой. Горшки теперь приобретают плоское дно, и их округлая коническая поверхность тщательно полируется и обжигается. Зубчатым или царапающим инструментом наносится орнамент в виде горизонтальных, зигзагообразных, волнистых линий или листовых узоров. Погребальный абашевский обряд полностью тождествен раннему фатьяновскому. Умерших хоронили в ямах, над которыми насыпали небольшие круглые курганы, размещая под каждым одну или несколько могил. В некоторых чувашских могильниках обнаруживаются погребения, обнесенные деревянной оградой прямоугольной, круглой или эллиптической формы. Каждая могила представляет собой рубленую конструкцию, укрепленную вертикальными бревнами и перекрытую досками.
Нам неизвестны ни кладбища, ни поселения последних веков новой эры, подтверждающие существование фатьяновской культуры. Это показывает, что в середине Поволжья и в бассейне реки Белой она внезапно исчезает вследствие новой экспансии с юга носителей культуры деревянных погребений.
Бронзовый век в районе между востоком Литвы и Латвией и бассейном реки Оки в Центральной России исследован слабо. По фрагментам керамики из укрепленных городищ видно, что в конце второго – первом тысячелетии до н. э. и перед началом раннего железного века там сформировалось несколько местных разновидностей. Одну из них – так называемую гребенчатую керамику – изготавливали на востоке Литвы, юге Латвии и северо-западе Белоруссии. Другая сформировалась в Южной Белоруссии и на северных окраинах Западной Украины и была тесно связана с милоградской, а третья – так называемая гладкая керамика – в бассейне Десны, верховьях Днепра, Оки и Дона. Последний тип культуры – в бассейнах Десны и верховьях Дона – именуется бондариховской по названию деревни Бондариха, или юхновской (в раннем железном веке и первых веках нашей эры).
Несмотря на некоторые местные различия, общий уровень развития культуры: организация поселений, керамика, изделия из камня и кости – отличается очевидным единообразием и постоянством форм по всей территории. Бронзовые топоры и украшения встречаются достаточно редко. Булавки, шила, иголки и наконечники стрел обычно делались из кости, тогда как удила с бронзовыми и серебряными накладками позднего гальштадтского и раннего латенского типов известны в милоградской группе. Ручная керамика имеет простую форму, горлышко и края сосудов округлые, а боковые стенки уплощенные или слегка округлые и покрыты волнистым или процарапанным узором вокруг горлышка, такие же способы декорирования сосудов распространены в позднем бронзовом веке и даже в первых веках нашей эры (рис. 31).
Рис. 31. Горшки, относящиеся к позднему бронзовому и раннему железному веку: верхний ряд – из городищ на реках Десна, Донец и Ока; средний ряд – горшки бондарихинского типа (IX в. до н. э.); нижний ряд – юхновский тип
Культура холмовых поселений на возвышенностях в восточной части Литвы, в Латвии, Белоруссии и на западе Руси, вплоть до района Москвы, верховьев Оки и Дона, существовала на протяжении нескольких тысячелетий. На ее балтийское происхождение указывают множество археологических находок и названия рек, которые четко соотносятся с распространением гребенчатой, милоградской и культурой плоской керамики с конца VIII века до н. э. до первых письменных источников, проливающих некоторый свет на события, связанные с распространением скифов и киммерийцев в Северном Причерноморье, а со времен Геродота и на их северных соседей, то есть славян.
В конце II тысячелетия протоскифская культура деревянных погребений распространилась с низовьев Волги к берегам Черного моря, а в конце VIII века до н. э. скифы завоевывают киммерийцев, которые почти тысячу лет жили в Северном Причерноморье. Под напором скифов исчезает большинство славянских племен в этом регионе, тогда как балты, жившие в лесистых районах, остаются вне скифского влияния. Проходят века, и скифы исчезают после вторжения в Причерноморье персов. Описания в четвертой книге «Истории» Геродота являются древнейшим письменным источником сведений о том, что происходило в восточной истории Европы в конце VI века до н. э. Геродот, писавший около 450 года до н. э., сообщает о походе персидского царя в 515 году и перечисляет названия и положение пограничных народов, называя невров, андрофагов, меланхленов, буди-нов, живших на севере от скифов. Мы не можем ожидать от него достаточной точности, но само сообщение заслуживает внимания. В частности, о неврах он пишет: «Северные части Скифии, простирающиеся внутрь материка, вверх по Истру, граничат сначала с агафирсами, затем с неврами, потом с андрофагами и, наконец, с меланхленами» (IV, 100).
«Истр – первая река Скифии, за ней идет Тирас. Последний начинается на севере и вытекает из большого озера на границе Скифии и земли невров. В устье этой реки живут эллины, называемые тиритами» (IV, 51).
«Ближе всего от торговой гавани борисфенитов (а она лежит приблизительно в середине всей припонтийской земли скифов) обитают калиды – эллинские скифы; за ними идет другое племя под названием ализоны. Они наряду с каллипидами ведут одинаковый образ жизни с остальными скифами, однако сеют и питаются хлебом, луком, чесноком, чечевицей и просом. Севернее ализонов живут скифы-земледельцы. Они сеют зерно не для собственного пропитания, а на продажу. Наконец, еще выше их живут невры, а севернее невров, насколько я знаю, идет уже безлюдная пустыня. Это – племена по реке Гипанису к западу от Борисфена» (IV, 17).
«За Борисфеном (Днепром) со стороны моря сначала простирается Гилея, а на север от нее живут скифы-земледельцы. Их эллины, живущие на реке Гипанис, называют борисфенитами, а сами себя эти эллины зовут ольвиополитами. Эти земледельцы-скифы занимают область на три дня пути к востоку до реки Пантикапа, а к северу – на одиннадцать дней плавания вверх по Борисфену. Выше их далеко тянется пустыня. За пустыней живут андрофаги – особое, но отнюдь не скифское племя. А к северу простирается настоящая пустыня, и никаких людей там, насколько мне известно, больше нет» (IV, 18)