Не приходится сомневаться в том, что все обряды совершали жрецы, произносившие молитвы. В ранних исторических источниках они упоминаются регулярно, под названиями «священные мужи», «авгуры» или «некроманты». В 1075 году писавший о куршах Адам из Бремена замечал: «Все их дома заполнены языческими предсказателями, прорицателями и колдунами, которые даже располагались в определенной иерархии. Следы оракулов видны во всех частях света, прежде всего у испанцев и греков».
К жрецам, которыми становились избиравшиеся народом старики, обладавшие специальными знаниями, относились с особым уважением. В источниках XVI века говорится, что их считали отмеченными богами, приравнивая к христианским епископам. В 1326 году Петр из Дуйсбурга писал, что в селении Ромува прусской провинции Надрува проживал могущественный знахарь по имени Крив, которого народ считал святым. Его влияние распространялось не только на Надруву, но и на всю Литву, Курляндию и Земгале.
Как единственный отмеченный в записях святой, Крив пользовался уважением правителей, знати и простых людей, его власть распространялась на все балтийские земли во время войн с Тевтонским орденом. Вряд ли такие могущественные жрецы могли существовать в ранние периоды, усилению их влияния в XIV веке, скорее всего, способствовала угроза вытеснения старой религии христианством. Среди балтийских народов не зафиксирована теократия (духовная власть), политическая власть находилась в руках правителей. Однако языческая религия оказалась универсальной и глубоко повлияла на все сферы жизни.
Обычай кремирования умерших сохранялся в течение длительного времени после введения христианства, он исчез только в результате ожесточенной борьбы, которую вели христианские миссионеры. До конца XIV века литовских правителей и герцогов продолжали хоронить с невероятной пышностью. Так, в 1377 году в лесах, расположенных на севере от Вильнюса, был кремирован Альгирдас вместе с 18 лошадьми. «Его кремировали с его лучшими лошадьми, одеждами, блиставшими золотыми накладками, опоясанного серебряным поясом и покрытого покрывалом, вытканным бисером и драгоценными камнями».
Похожим образом в 1382 году был похоронен брат Альгирдаса Кестутис: «О великолепии его похорон свидетельствовала и яма глубиной в рост человека, наполненная пеплом. Вместе с ним ушли в огонь лошади, одежда, оружие, а также его птицы и собаки».
Польский хронист Ян Длугош, написавший об этом событии в начале XV века, отметил, что литовцы устанавливали в священных гротах очаги, у каждого рода и дома были свои собственные места, где они кремировали своих родственников и ближайших друзей наряду с лошадьми, седлами и дорогой одеждой. Французский посланник Жильбер де Лануа, путешествовавший по Курляндии в 1483 году, отмечает, что среди куршей существовала группа, которая продолжала кремировать своих умерших в полном облачении и вместе с дорогими украшениями на погребальном костре, сложенном из дубовых бревен в ближайшем лесу.
Священные гроты, где совершались погребальные обряды, обычно располагались на горе или на возвышении, называемом Алка. В ходе раскопок там обнаружили огромные ямы и очаги, заполненные сожженным углем и пеплом, в котором найдены частицы животных и человеческих костей, мечи и сожженные украшения, инструменты и оружие.
Без письменных источников, которые могли бы дополнить то, что нам известно на основании раскопок кремационных могил в курганах или плоских погребениях, нам удалось выявить все, что сопровождало пышные похороны. Во время своего пребывания в землях пруссов (эстов), примерно около 880–890 годов, англосаксонский путешественник Вульфстан оставил весьма ценные наблюдения о сохранении тела умершего перед кремацией и о самом погребальном обряде. Приводим его описание полностью:
«Среди эстов существовал обычай, что когда кто-то умирал, то он лежал непогребенным в течение месяца или двух в окружении своих родственников. Правители и другие представители знати могли пролежать еще дольше, все зависело от степени их благосостояния, иногда погребение не совершалось в течение полугода, и все это время они продолжали лежать в своих домах.
В течение всего времени, что покойный находился в доме, там продолжали пить и исполнять разнообразные физические упражнения, вплоть до самого дня погребения. В этот день покойного переносили к погребальному костру, где делили оставшуюся после ежедневных распитий и игрищ собственность на пять или шесть, а иногда и на большее число частей, опять-таки все зависело от богатства усопшего.
После этого большую часть клали примерно в миле от города, затем помещали следующую часть, потом третью, и так до тех пор, пока вся собственность не выкладывалась на протяжении мили. Последнюю часть следовало разложить как можно ближе к тому месту, где находился усопший. После этого примерно в 5–6 милях от расположения собственности должны были собраться все мужчины, имевшие самых быстрых лошадей в стране. Эти мужчины и устремлялись вперед к собственности.
Именно тот, у кого были самые быстрые лошади, и приходил первым к самой большой доле, точно так же другой добегал до второй части, и так далее, пока всю собственность не разбирали. Когда последний забирал последнюю часть, которая находилась ближе всего к поселению, все отправлялись с добычей восвояси.
Из этого описания следует, что быстрые лошади ценились необычайно дорого. Когда вся собственность распределялась подобным образом, покойного выносили и кремировали вместе с его оружием и одеждой. Практически вся собственность умершего тратилась во время его пребывания в доме, и затем остаток делился на части, с тем чтобы любой мог взять его в собственность.
Среди эстов существовал обычай, чтобы люди любой национальности кремировались, и если находили непогребенные кости, то родные должны были заплатить за это. Эсты умели изготавливать лед, что позволяло замороженному умершему лежать достаточно долго и не разлагаться. Если кто-нибудь доставлял два сосуда с пивом или водой, то придумывали так, чтобы их заморозить, не важно, происходило ли дело летом или зимой».
Чтобы сохранить мертвые тела непогребенными в течение длительного времени, с ранней античности существовал особый обычай, скорее всего общий для всех народов индоевропейской группы. Нам известно, что скелеты из культур курганных горшечных погребений и катакомбных могил до 2000 года и начала второго тысячелетия, обнаруженные к северу от Черного моря, часто оказывались расчлененными; это можно объяснить тем, что тела находились непогребенными в течение длительного времени. Об этом свидетельствуют и следы насекомых, питавшихся плотью, обнаруженные на человеческих костях в центральноевропейских погребениях бронзового века. В балтийских племенах различные способы сохранения и бальзамирования умерших были известны с глубокой древности.
Для затянувшихся погребальных тризн (балт. «шерменис» от šerti – «кормить») забивали быков. Во многих деревнях исполнялись причитания (raudos), упоминаемые в письменных источниках начиная с XIII века, скорее всего, это была часть погребального ритуала в доисторические времена.
Даже во время войны балтам требовалось много дней, чтобы оплакать погибших и кремировать их. Так, в 1210 году, во время осады Риги орденом меченосцев, пришлось приостановить военные действия на три дня, чтобы оплакать и похоронить умерших. Мертвых оплакали и воздали им нужные почести, затем с ними простились соответствующим образом, чтобы они могли благополучно отправиться в царство мертвых и оставаться среди родителей, братьев, сестер и других родственников. Причитания неизменно запрещались христианскими миссионерами, плакальщиков преследовали. Но, несмотря на все действия, raudos сохранились вплоть до настоящего времени, таким образом сохранились и прекрасные лирические отрывки, и необычайно трогательная народная поэзия.
О смерти землевладельца полагалось немедленно сообщить его лошадям и скоту; когда умирал пасечник – его пчелам. Считали, что в противном случае животные и пчелы не выживут. Лошади не позволяли везти своего хозяина к месту погребения, иначе она могла умереть или заболеть.
Подобные верования сохранились в литовских деревнях до сих пор, в начале XX столетия они остаются свидетельством огромной привязанности, которая существовала между человеком и животным. В первые века нашей эры в Пруссии и Литве лошадей хоронили в положении стоя и в полной упряжи, как будто на них вот-вот собирались поехать. Рассказывая о прусской религии, в 1326 году Петр из Дуйсбурга четко зафиксировал, что нотанги – одно из крупнейших прусских племен – обычно умерших кремировали на спине лошади.
У некоторых захороненных живьем лошадей обнаружили связанные веревками ноги, их глаза были покрыты повязками, а висевшая на шее торба наполнена овсом. Петр из Дуйсбурга пишет, что перед кремацией лошадь следовало водить до тех пор, пока она не падала от усталости.
Как уже отмечалось, умершие воины и земледельцы поднимались на своих лошадях в небо, в обитель душ, и именно на лошадях обычно возвращались на землю, чтобы навестить свои семьи и посетить праздник умерших в октябре и в другие праздники. В записях XVII века упоминается, что во время праздника умерших кишки и шкуру лошади приносили на могилу, чтобы помочь мертвым вернуться на лошадях в дом хозяина.
Во времена продолжительных войн между тевтонцами и литовцами хронисты, описывавшие ужасные битвы и осады, происходившие в Литве, часто удивлялись тому, как охотно литовцы жертвовали собой. Самый поразительный случай произошел в 1336 году в замке Пиленай, стоявшем на реке Неман. Когда литовцы осознали, что больше не смогут сдерживать атаки тевтонцев, они разожгли огромный костер, бросили в него свое имущество и сокровища, убили жен и детей и затем попросили своего правителя Маргириса их обезглавить.
Во время той же самой осады пожилая женщина обезглавила топором 100 человек, охотно принявших смерть от ее руки. Затем, когда ворвались враги, она тем же топором разрубила свою голову пополам. Описавший эту сцену в своем стихотворном хронографе 1393–1394 годов историограф Виганд из Марбурга зам