1 июня 1838 года. Сегодня проводили почтовым дилижансом Листа все те, кто за время пребывания музыканта в Вене вошел в узкий круг его друзей… и, конечно, мой папочка. Я упрашивала его взять с собой меня, но на этот раз – кажется, в первый и последний – он отказал мне… Я чувствую, нет – вижу, как Лист садится в дилижанс… и какая-то сладостная боль сжимает сердце. Мне кажется, я люблю его, и в этом нет ничего постыдного… Теперь, когда уже вдалеке стучат по камням колеса его дилижанса, я с опозданием обращаюсь к нему со словами боли и восторга: “Я люблю тебя!..”»{426}.
Вот ещё одно воспоминание о встрече с Листом. На этот раз – русского музыкального критика В. Стасова: «…Мы с Серовым были после концерта как помешанные… Мы клялись друг другу, что этот день 8 апреля 1842 года отныне и навеки будет нам священен, и до самой гробовой доски мы не забудем ни одной его черточки. Мы были как влюбленные, как бешеные. И немудрено. Ничего подобного мы еще не слыхивали на своем веку, да и вообще, мы никогда еще не встречались лицом к лицу с такою гениальною, страстною, демоническою натурою…»{427}
Одним словом, если уж критики-мужчины влюблялись, то прекрасная половина и подавно. А потому женщины были для прославенного композитора главным соблазном его жизни.
В тридцатые годы своего века Лист проживал в Париже. Венгр по крови, он любил этот город настолько, что родной язык забыл вовсе, и, если бы не дама сердца, помогавшая ему вспомнить и немецкий, не знал бы и языка Гёте. Как вы поняли, всем известным языкам композитор предпочитал французский, странам – Францию, а столицам – Париж. Дружил с Шопеном, который, как и его коллега, в то время тоже считался «парижанином».
Именно будучи в гостях у Фредерика Шопена, Лист сблизился с той, которую уже давно искал – дамой сердца, упомянутой нами выше. Её имя – Мари Катрин Софи де Флавиньи, графиня д’Агу. Вообще, их познакомил Гектор Берлиоз, а встреча на ужине у Шопена лишь разожгла искру, высеченную при первой встрече. Для композитора роман с графиней стал приятной неожиданностью, зато для последней – ожидаемым.
Несмотря на то что у аристократки было всё – богатый муж и дочь Клер, особняк на рю де Бон и даже роскошный замок в Круасси, – жизнью она была не особо довольна, мужа не любила, дочерью не занималась, как, впрочем, и ведением финансов. Всё это, с её точки зрения, было слишком «убого и приземлённо», недостойно высоких чувств. Хотелось любви, большой и светлой, на которую способен лишь «особенный» человек. Одна беда – годы, которые брали своё; судьба по-прежнему обходила мадам д’Агу стороной.
Пришлось идти к известной парижской гадалке мадам Ленорман[142] (как видим, ясновидящие и всякого рода прорицатели в XIX веке пользовались большим спросом). Эту даму навещали многие из властей предержащих, чему были свои причины. Во-первых, прорицательница почти никогда не ошибалась; а во-вторых, в своё время именно она предсказала генералу Бонапарту его великое будущее и бесславный конец. Согласитесь, это что-то значило.
И вот Ленорман предсказала тоскующей даме скорое знакомство с великим человеком.
– Главное – верьте, – успокоила д’Агу прорицательница. – Это случится очень скоро, и вы узнаете, что такое настоящая любовь…
Предсказание, что называется, оказалось пророческим. Вскоре она познакомилась с Ференцем Листом, с которым закружилась в вихре страстного романа. Хотя «страстный роман» сказано слишком высокопарно; их отношения напоминали скорее бурю, ураган, торнадо… Забыв про мужа и дочь, графиня (она была старше Ференца на шесть лет) уезжает с Листом в Швейцарию, где дарит возлюбленному… очаровательную дочурку. А вскоре – ещё одну.
Осенью 1836 года эти двое (вернее – уже четверо) вновь возвращаются в Париж, где поселяются в шикарных апартаментах «Отеля де Франс» на улице Лафит. Другом семьи в этот период становится Жорж Санд. Лист и свёл «сердцеедку» Санд с Шопеном (к радости последнего или к несчастью – сказать довольно сложно). Спустя какое-то время семейство Листов (или д’Агу?) перебралось в угрюмый замок Ноан, принадлежавший Санд. «Спокойный край, с милыми деревенским привычками»… Замок на отшибе, подальше от любопытных глаз газетчиков и всех прочих, тем более что парижане, возмущённые поведением обоих (напомню, Мари по-прежнему замужем за графом д’Агу!) негодуют. Но всё разрешилось вполне благополучно: Лист дал несколько концертов, и Париж… пал к его ногам.
У д’Агу и Жорж Санд много общего. Графиню знали и как успешную писательницу, чьи книги выходили под псевдонимом Даниэль Стерн. Её «Нелидой» зачитывался весь европейский бомонд. Тем не менее Лист и д’Агу утомили даже невозмутимую Аврору.
«Вместе с тем в компании, – пишет Пьер Сиприо, – имели успех самые незамысловатые шутки. Листу, например, случалось испортить воздух, и он с невозмутимым видом обвинял в содеянном дочку Жорж Санд Соланж, а гувернантка Соланж утверждала, что пахнет на удивление приятно… Здесь считалось остроумным насыпать кому-нибудь в постель конского волоса или переодеться привидением и, вооружившись лопатой, гоняться за “кандидатом в трупы”…»{428}
После отъезда из замка Ноан Мари д’Агу скажет Листу:
– Надеюсь, ты согласишься, милый, что Жорж совершенно не умеет себя вести…
Кстати, об отношениях Бальзака с Жорж Санд. В конце тридцатых – они уже друзья. Оноре приезжал к ней в гости в замок Ноан. В 1839 году Аврора поселилась на рю Пигаль в Париже, в «доме, окруженном садом и возвышающимся над конюшней и каретным сараем».
Посетивший её Бальзак так описывал лежбище этой «львицы»: «Маленькая гостиная обита тканью цвета кофе с молоком, а в большой гостиной, где хозяйка принимает гостей, полно изумительных китайских ваз. В жардиньерке всегда свежие цветы. Мебель выдержана в зеленых тонах. Здесь же горка с разными диковинами, на стенах картины Делакруа и ее собственный портрет кисти Каламатта… Изумительный палисандровый рояль квадратной формы. Впрочем, она не расстается с Шопеном. Курит она исключительно сигареты и больше ничего. Поднимается не раньше четырех часов, как раз к этому времени Шопен заканчивает свои уроки. В жилые помещения ведет так называемая мельничная лестница, прямая и крутая. Спальня обита коричневыми обоями, а постель устроена по-турецки и представляет собой два матраца, уложенных прямо на пол… У нее прелестные, маленькие, совершенно детские ручки»{429}.
А вот что Оноре пишет Ганской относительно внешнего вида Жорж Санд:
«Дружище Жорж Санд встретила меня в домашнем платье, с послеобеденной сигарой в руке, сидя в уголке у камина в огромной пустынной комнате. На ней были красивые желтые домашние туфли, украшенные бахромой, ажурные чулки и красные шаровары. Внутренне она все та же. Но подбородок увеличился вдвое и стал словно у каноника. Несмотря на страшные несчастья, у нее нет ни одного седого волоса, смуглый цвет лица остался неизменным, ее прекрасные глаза все так же сверкают, у нее довольно глупый вид, когда она задумывается, потому что, как я ей сказал, внимательно изучив, выражение ее лица заключено в глазах. Она уже год в Ноане, очень грустна и много работает. Ее жизнь в чем-то похожа на мою. Ложится в шесть часов утра, встает в полдень, я ложусь в шесть вечера и встаю в полночь. Естественно, я приспособился к ее распорядку, и в продолжение трех дней мы разговаривали с пяти часов вечера, после обеда, до пяти утра, за три эти беседы я смог лучше узнать ее, и она меня тоже, чем за предыдущие четыре года, когда она любила Жюля [Сандо] и приходила ко мне или когда у нее была связь с Мюссе, тогда мы встречались или изредка я приходил к ней»{430}.
Однажды Бальзак не выдержит: «Это мужчина, мужчина тем более, что она хочет быть им, она вышла из роли женщины и больше – не женщина. Женщина притягивает, она – отталкивает. Так как я очень даже мужчина и она кажется мне такой, то такой она должна казаться всем похожим на меня мужчинам. Она всегда будет несчастна»{431}.
Аврора… Аврора…
В Италии у незаконной четы (Листа и д’Агу) родился долгожданный сын. Лист был счастлив, несмотря на то что отношения с Мари дали серьёзную трещину. (Даме света решительно надоело рожать, заниматься детьми и таскаться вслед за знаменитым мужем по всему свету: ей хотелось единственного – вести светский образ жизни.) После того как она ушла-таки к успешному издателю и политику Эмилю де Жирардену, оставив композитору Бландину, Козиму и Даниэля (их совместных детей), Лист остался наедине со своей музыкой[143].
Он вернётся в Париж лишь в 1840-м, после продолжительного турне по Европе. Об отеле не могло быть и речи. Маэстро поселится в небольшой квартире на рю Пигаль, 21, с больной матерью и тремя детьми. Ему всего двадцать девять, а кажется – прожита целая жизнь.
Во время очередного европейского турне (с заездом в Россию) Лист остановится в немецком Веймаре, где даст концерт. Эта остановка многое изменит в его жизни. Там Лист познакомится с великой герцогиней Веймарской Марией Павловной (родной внучкой Екатерины Великой), стараниями которой будет назначен руководителем Веймарского оркестра. Короткая остановка в Веймаре затянется на всю жизнь…
Вообще-то, Лист никогда не был совсем один. Однажды для композитора начнётся некая «бальзаковская рапсодия». В феврале 1848 года, будучи на гастролях в Киеве, Ференц познакомится с одной очаровательной княгиней. Женщины в России задолго до их европейских соперниц разгадали секрет того, как обратить на себя внимание знаменитого иностранца: его нужно было