С декабря 1845 года заместителем парижского прокурора становится некто Жюстен Гландаз, старый лицейский товарищ Бальзака. Именно Гландаз поможет романисту попасть в Консьержери. Каждый кирпич и ступенька этой тюрьмы должны были помочь прочувствовать писателю весь ужас приговоренного к смерти человека, оказавшегося за толстенными стенами парижского узилища.
Однако одной тюрьмой Бальзак не ограничивается. Он просит Гландаза поприсутствовать на уголовном процессе. Тот соглашается, обеспечив романисту лучшее место близ секретаря суда. Судили за мошенничество некую женщину. Пикантность ситуации заключалась в том, что 45-летняя госпожа Коломес (так её звали) приходилась племянницей знаменитому маршалу Сульту[164].
История г-жи Коломес оказалась стара как мир. Ибо беда несчастной заключалась в том, что, будучи замужем за состоятельным человеком, она влюбилась в юного повесу и стала его любовницей. Молодой негодяй требовал от неё денег, которые «тратил на актрис, подвизавшихся около ворот Сен-Мартен. Она подделывала документы и продавала векселя, подписанные вымышленными векселедателями». Испугавшись и окончательно запутавшись, тот сбежал. Ну а госпожа Коломес оказалась под судом. Но этой женщине, казалось, было всё равно. Она желала лишь одного – спасти сбежавшего любовника. На суде несчастная, горько плача, призналась, что всегда говорила ему: «Я прошу тебя лишь об одном: обманывай меня так ловко, чтобы я продолжала считать себя любимой». История, достойная пера Бальзака…
Глядя на подсудимую, романист чувствовал себя крайне неловко. Госпожа Коломес сильно напоминала Бальзаку другую женщину – Лору де Берни. Ведь она тоже из кожи лезла вон, чтобы помочь любовнику, постоянно оказывавшемуся в неприятных ситуациях. Лора, Лора… И, выходя из зала суда, Оноре чувствовал, что готов расплакаться.
В июне 1846 года Бальзак намеревается создать очередной шедевр – «Историю бедных родственников», которая должна была вместить в себя «Кузена Понса» и «Кузину Бетту». Г-жа Коломес, на судебном процессе над которой присутствовал Оноре, во многом послужила прообразом главной героини «Истории» Аделины Юло. Впрочем, здесь нашли отражение и другие реальные лица – например, Анна-Шарлотта, мать Бальзака, ставшая прототипом Элизабет Фишер, той самой кузины Бетты. В этой социальной эпопее автор отразил и собственное унижение, испытанное им со стороны маркизы де Кастри.
Верный своим принципам Бальзак пишет о безжалостном социуме, о простом одиноком человеке в тисках этого самого социума и, конечно же, о себе и своей трудной юности. Старые воспоминания – новый роман. Это и есть реализм от Оноре де Бальзака. Истинный. Не поддельный. Бессмертный.
Неопределённость в личной жизни усугубилась бременем непомерных долгов (и это при том, что в конце 1845 года долги Бальзака составили самую малую сумму за последние десять лет: 145 тысяч 521 франк{497}). К счастью, с наиболее привередливыми кредиторами удалось рассчитаться. Правда, оставались другие – из так называемого ближнего круга, коих набралось не так уж мало, в том числе – собственная матушка и мадам Делануа.
Итак, общий кредит (задолженность) Бальзака «ближнему кругу» складывался из следующего: г-жа Делануа (32 тысячи франков); портной Бюиссон (20 тысяч); поверенный Гаво (около 8 тысяч); Адриен Даблен (5 тысяч); архитектор «Жарди» мсье Юбер (процент от продажи поместья). Ну и… матушка. Бедная старушка, не первый год дожидавшаяся от сынули ежемесячной пенсии, наконец, поняла, что по-хорошему договориться не выйдет, после чего обратилась к одному из родственников с просьбой подсчитать причитавшееся. Насчитали 57 тысяч франков. Узнав об этом, Бальзак поторопился откреститься: «Устрашающая сумма. Даже не стоит о ней думать. Это безумие!»
Теперь о дебете, то бишь прибыли. С прибылью всё в подвешенном состоянии, причём (странное дело!) исключительно в иллюзиях самого Оноре. За «Жарди» он планировал заполучить хотя бы 28 тысяч франков (продаст на десять тысяч меньше). Роман «Крестьяне» мог принести не менее 40 тысяч (но с г-ном Жирарденом, как мы помним, вышел конфуз); ещё был беспроигрышный задел в виде «Человеческой комедии», а это около 15 тысяч франков. (Округлив цифры в пользу «иллюзиониста», выходим на сумму не менее 80 тысяч франков.) Сравнив дебет и кредит, Бальзак приходит к выводу, что эта прибыль покроет все его долги. Правда, с единственной оговоркой: если не считать задолженность матушке. И если г-же Саламбье (матери) платить крохотную пенсию (скажем, франков сто в месяц), то выкрутиться, пожалуй, можно…
И выкрутился бы! Но у нашего героя есть самый страшный враг, имя которому… он сам. Потому что, как только у него появлялась хотя бы пара-тройка золотых, тут же, буквально из-за спины, на смену рачительному скряге возникала фигура безумного транжиры и мота.
На этот раз на карту ставится всё. Всё – это будущая жизнь. Он и Она, как когда-то и мечтал Оноре. Польские эмигранты подобрали семнадцатилетней Анне Ганской великолепную пару; дочь Эвелины – отрезанный ломоть. И Ева, успокаивает себя Оноре, как бы она не исхитрялась, непременно приедет к нему в Париж. Только куда, на улицу Басс в Пасси? Увы, «берлога» для одинокого медведя, но никак не для его избранницы. Ева нуждается в достойном её дворянскому положению доме. Дом, дом… Подходящих не так много, а если что-то пристойное, то сильно бьёт по карману, как например бывшее владение мадам де Ламбаль, в двух шагах от «берлоги». Но продавец загнул такую цену, что разговора не получилось. Душка г-жа Делануа задумала продать свой «скромный домишко» на рю Нев-дэ-Матюрен, но цена Оноре опять же показалась заоблачной.
– Вы уж определитесь, мадам, это дом или… дворец?! – не выдержал покупатель.
Г-жа Делануа скромно промолчала. Она, конечно же, лукавила, ибо не хотела, чтобы её «дом-дворец» купил именно Бальзак, из которого потом придётся выбивать каждый задолженный франк.
Где-то на горизонте маячит ещё один известный тип – г-н де Кюстин. Этот, как всегда, нуждается в средствах, поэтому выставил на продачу своё имение Сен-Грасьен. Хитрован уверял Бальзака, что дом с пристройками обошелся ему в триста тысяч франков, но он мог бы (исключительно из уважения к г-ну де Бальзаку!) продать его в половину стоимости. Поймав того на слове, Оноре предложил купить имение за сто пятьдесят тысяч, но продавец резко сбавил обороты, заявив, что у него уже есть более выгодное предложение…
Тем не менее осенью 1846 года на горизонте появляется «особняк Божона» на улице Фортюне – дом близ Елисейских Полей, ставший «последним финансовым подвигом» Бальзака (Г. Робб). Когда-то это был загородный дом, принадлежавший генеральному откупщику Людовика XV, некоему Николя Божону – сметливому финансисту и известному парижскому богачу, скончавшемуся ещё до Великой революции. В 1801 году на этой территории был разбит развлекательный парк братьев Руджьери, а в двадцатые годы её разделили на участки и стали продавать для последующей застройки. Своё название – rue Fortunée – улица получила в честь французской светской львицы – некой г-жи Фортюне Амелен (известной куртизанки, подруги Жозефины де Богарне), приобретшей здесь один из участков[165].
Несмотря на неказистый вид (Бальзак даже сравнивал дом с казармой), двухэтажный особняк примыкал к часовне Сен-Николя (где, к слову, и был похоронен упомянутый выше Божон), и можно было, не покидая дома, выходить к церковным хорам.
Из письма Бальзака Ганской, 8 декабря 1846 года:
«Подумать только! Моя прелестная жена сможет приходить из своих комнат, верхних и нижних, на свои собственные хоры в часовне и слушать там богослужение. Я просто ошеломлен! Ведь это единственный в Париже дом, пользующийся подобным королевским или княжеским правом…»{498}
В январе 1845 года Ганская отправляет Бальзаку 10 тысяч франков в государственных облигациях. Кто-то назвал это «первым капиталовложением» в счёт их будущей свадьбы. Быть может, так и есть. (Бальзак купил дом на рю Фортюне за 50 тысяч франков, но окончательно расплатится за него вдова, в 1850 году.) Только Оноре уже не до размышлений. Будучи уверен, что их свадьба обязательно состоится, он спускает с цепи неистового мота. Вперёд, мой друг, на баррикады! И мот Бальзак расходится не на шутку!
С. Цвейг: «Из случайного покупателя он немедленно превращается в коллекционера, в маниакального коммерсанта. И хотя Бальзак с полным правом утверждает, что, как писатель, он вправе соперничать с любым современником, но он впадает просто в идиотизм, намереваясь в качестве собирателя живописи сравниться с королями и принцами, создать собственный Лувр, да еще, само собой разумеется, в два-три года и почти что без денег. Сквозь всю его жизнь проходит эта тончайшая грань между разумом и безумием»{499}.
Ганская, эта глубокая провинциалка, получая из Парижа письма, в которых её неуёмный то ли любовник на расстоянии, то ли будущий муж, торжествуя, рассказывает, как он облазил все столичные антикварные лавки в поисках «истинных драгоценностей», хватается за голову. Одумайся, Оноре, будь благоразумен, взывает она. Но о каком благоразумии может идти речь, когда Оноре во власти безумного транжирства. Ещё до покупки дома Бальзак начинает его вовсю «обставлять», покупая то одно, то другое. Всё внутреннее оформление происходит… в его голове. Потому что знает: в этом доме будет жить сама г-жа Ржевуская, внучатая племянница французской королевы Марии Лещинской; и он должен (обязан!) поселить её в одном из лучших особняков Парижа!
Его дом должен напоминать некий музей древностей, антикварный рай, редкостную картинную галерею. Рембрандт, Ван-Дейк, Рафаэль – всё, всё сюда, в создаваемую им уникальную коллекцию раритетов. Старинная мебель, китайский шёлк и фарфор – сюда, к г-ну де Бальзаку, на рю Фортюне. Расходы «коллекционера» безмерны. Сорящий день