Разнузданный Париж начинал утомлять. Ламартин обещал помочь с заграничным паспортом. В Россию! Следует уезжать в Россию, где его ждала Ева. Оставалось всего лишь получить визу. А пока… Пока он заканчивал свою новую пьесу «Мачеха» («La Marâtre»), а по вечерам иногда навещал… маркизу де Кастри, у которой любил обедать. Они давно помирились. Герцогиня сильно постарела, напоминая «настоящий труп», но что поделать, ведь с ней по-прежнему считались в свете. С волками жить – по-волчьи выть…
15 мая против Собрания рабочие провели 150-тысячную демонстрацию, к которой примкнули солдаты Национальной гвардии. Ворвавшись в Бурбонский дворец (где заседали депутаты), мятежники остановили его работу; потом на трибуну поднялся рабочий-кожевенник Юбер (только что амнистированный уголовник) и крикнул: «Именем народа, объявляю Национальное собрание распущенным!» Захватив Ратушу, восставшие провозгласили новое правительство. Началась административная чехарда. Франция продолжала бурлить. В июне количество восставших превысило 40 тысяч человек. Требовался новый Бонапарт, чтобы навести в стране порядок. И он появился.
23 июня Учредительное собрание объявило осадное положение и вручило диктаторскую власть военному министру – дивизионному генералу Луи-Эжену Кавеньяку. Жестокость генерала французам была хорошо известна: именно он подавлял мечом и картечью мятежный Алжир. Исполнительная комиссия, умыв руки, подала в отставку. Кавеньяк незамедлительно принялся за дело. Для начала вызвал из провинции дополнительные войска и артиллерию. Однако пока те выдвигались, рабочие едва не захватили Ратушу. Этого хватило, чтобы генерал Кавеньяк рассвирепел. Уже к вечеру 26 июня пали последние баррикады в Сент-Антуанском предместье. Рабочее восстание было потоплено в крови. В результате внесудебных казней погибло не менее пяти тысяч человек (по некоторым данным – до 11 тысяч!); тысячи французов были арестованы или высланы из страны. (Для сравнения: за весь период Великой французской революции и последующего Термидора было гильотинировано около тридцати тысяч человек.) Похоже, французы вошли во вкус приносить в жертву кровавому Молоху жизни своих соотечественников. Революция… Республика… Конвент… Директория… Консулат… Империя… Реставрация… Монархия… Вновь республика… И так по кругу. Порой – с уличными боями, кровавыми расправами, правительственной чехардой.
Несмотря на то что после разгрома июньского восстания началась реакция, власти намеревались провести в декабре 1848 года всенародные президентские выборы. Будущим президентом Франции многим виделся именно генерал Кавеньяк, которому удалось-таки навести в стране относительный порядок. Так бы и случилось, если б на политической сцене не появилась некая «тёмная лошадка» в лице принца Луи Наполеона Бонапарта, племянника императора Наполеона I. Выяснилось, он тоже выставил на выборах свою кандидатуру. За «племянника», как ни покажется странным, были готовы отдать голоса многие рабочие, которые не могли простить Кавеньяку июньскую кровавую баню. Тех же взглядов придерживались буржуазия и крестьянство.
За что боролись – на то и напоролись. 10 декабря племянник Бонапарта набрал на выборах 3/4 голосов избирателей. В руках политического авантюриста оказалась судьба Франции. Через три года с республикой будет покончено. А потом появится… новый Император[174].
Для Мастера художественного слова наступило не самое лучшее время. Пробует выставить свою кандидатуру в депутаты – с треском проваливается. Каждому своё. Кому писать – кому ораторствовать. Тем не менее Бальзак не теряет присутствия духа и активно готовится… к свадьбе. Он оформляет российскую визу и мечтает вновь поехать в Верховню. Этот неутомимый борец с обстоятельствами для себя уже давно всё решил: если потребуется, он примет российское гражданство и будет жить в России. Лишь бы быть рядом с Евой.
«…У меня созрел план продать дом и все мое барахло и стать учителем французского языка, танцев и хороших манер на Украине, – пишет он Ганской. – Я поеду в Санкт-Петербург просить разрешения поступить на службу Его Величества, хотя бы даже в украинскую полицию»{548}.
Писатель уже не в силах оставаться в Париже. Здесь республиканцы, солдаты и, конечно же, кредиторы. Не многовато ли для одинокого «пустынника»? Вообще, он запутался. Да и обстоятельства, как всегда, против Оноре. Ещё в конце февраля стало понятно, что не сегодня завтра начнётся национализация. То есть начнут бить по спекулянтам и банкирам.
Так и произошло. 1 марта 1848 года заговорили о предполагаемой национализации железных дорог. Для Бальзака данное известие явилось крахом последних надежд: накрывались медным тазом акции компании Северных ж/д. А это… Одним словом, в пыль превращались практически все «волчишкины сокровища», бухнутые в эти треклятые дороги. 11 апреля акции уже пустой звук; вслед за ними пришлось распрощаться и с русскими золотыми рублями, вложенными Бальзаком в это дело.
Его финансовые дела близки к краху. А тут ещё Эмиль Жирарден! Он предстал перед Оноре, едва узнав о возвращении того в Париж. Этому скряге Бальзак вернул аванс за «Крестьян», а тот всё недоволен: вернул, но не полностью, остался долг в 721 франк 85 сантимов. Вынь да положь! Бальзак на мели, он разводит руками. Жирарден вспылил и… подал иск в суд.
Блестящая новелла «Посвященный» («L’Initié») за гроши уходит журналу «Muze de familly». И это всё. К июню у Оноре ни гроша. Хотя «ни гроша» – не совсем точно, кое-что всё-таки позвякивает. И это… 200 франков золотом. То есть ровно столько, чтобы не умереть с голоду и расплатиться с самыми насущными долгами (например, рассчитаться с прислугой). Бальзак обращается к Ганской, но та даже не отвечает. Почему, спросите? Да потому, что перед отъездом из Верховни она дала ему «на расходы» что-то около 90 тысяч франков. А через каких-то четыре месяца от этих самых франков осталось всего двести монет. И как, спрашивается, с этим взрослым ребёнком можно решать серьёзные дела?! А ведь ещё сгоревшие акции… И кредиторская задолженность. И… И…
Вообще, Ганскую понять можно. Как и то, что она уже не собиралась за него замуж. Эвелина желала только одного – чтобы её оставили наконец в покое. Но такое поведение для Бальзака как красная тряпка для быка: нет-нет, они непременно должны пожениться!
Долгий стресс – предвестник нервного срыва. Бальзак оказался перед лицом беды. Одновременно на нервной почве (скорее всего, из-за частных гипертонических кризов) у Оноре нарушается зрение – появляется так называемая диплопия (двоение в глазах), мелькание мушек перед глазами, быстрая утомляемость. Данные симптомы проявлялись, когда Бальзак читал или много писал. Всё это мешало работать; приходилось делать долгие перерывы. Нарывные пластыри на уши и кровопускание из височной вены давали лишь кратковременный результат. Дошло до того, что Оноре, тоскуя, принялся вслепую писать письма (конечно, Ганской). Иногда ему в этом помогали племянницы (дочери Лоры Сюрвиль).
Стало прихватывать сердце. Во время пребывания в Саше у Маргоннов (первые дни июня) Бальзак вдруг заметил, с каким с трудом он поднимается по ступеням лестницы; гуляя в окрестностях, Оноре всё чаще ощущает одышку и загрудинные колющие боли. Серьёзные симптомы, на которые следовало бы обратить самое пристальное внимание. Но ему вновь не до этого. Эвелина – как она?!
«Кажется, что невзгоды остались в 1000 миль. Нет рядом мадам… которая считает, что можно быть счастливым только за работой. Поэтому вместо того, чтобы заканчивать “Мелких буржуа”, я предаюсь праздности, как конь, который набирается сил после скачки. Физически я доволен; значит, я могу чудесно предаваться страданиям, и я гуляю и думаю о нас, а не о комедиях и пьесах, ради написания которых я сюда приехал. Когда мужчина любит свою жену, любая мелочь напоминает ему о ней. Ты не представляешь, как мешают мне работать голуби в Саше; их здесь так же много, как и в Верховне… Они прилетают стаями на крышу перед моим окном и вынуждают верховничать»{549}.
Четвертого июля 1848 года умер Франсуа Рене де Шатобриан. Бальзак вместе с собратьями по перу участвует в погребальном шествии. Странно, никому, казалось, не было никакого дела до усопшего – всех волновали дела насущные. Вся церемония скучна, грустна и дежурна. В воздухе по-прежнему пахнет грозой.
«Эти похороны были уроком. Все было холодно, рассчитано, бездушно. Пришли словно на биржу»{550}, – писал Бальзак Ганской.
Оноре выставляет свою кандидатуру в Академию, надеясь занять освободившееся там кресло Шатобриана. Виктор Гюго, с которым он предварительно переговорил, обещал ему свой голос.
С. Цвейг: «Согласно парижским обычаям ему следует нанести визиты тридцати восьми академикам, которые должны поддержать его. Но у Бальзака уже нет на это времени. Он должен во что бы то ни стало до наступления зимы вернуться в Россию. И он бросает все на произвол судьбы. Исход событий печален. Правда, с нашей точки зрения, он печальней для Академии, чем для Бальзака»{551}.
Отцом-основателем Французской академии считается кардинал Ришелье (1635 г.); и первоначальная функция этого института заключалась в стандартизации и совершенствовании французского языка. То есть ставка была сделана на учёных, писателей, поэтов, историков, философов, драматургов, священнослужителей и даже врачей. В 1694 году вышло первое издание «Словаря Французской академии». Состав Французской академии всегда один и тот же – сорок членов, избираемых своими коллегами.
О происхождении кресел Французской академии в своё время разъяснил «бессмертны