«Мы, как обычно, видим “соседок с околицы”, – пишет внуку его негласная сообщница. – И эти дамы оказывают множество знаков внимания нашему бедному страдальцу… С большим интересом справляются о том, что слышно у тебя… Твое письмо вручено»{81}.
Тем временем произошли кое-какие события.
В Вильпаризи Бальзаки жили в доме, владельцем которого был кузен матушки Антуан Саламбье, сдававший родственникам жильё отнюдь не бесплатно, а за определённую плату. Однако он продал эту недвижимость своему брату, Шарлю Саламбье, неожиданно поднявшему арендную плату до пятисот франков в год. Такой поступок со стороны кузенов возмутил чету Бальзаков, решивших после этого вновь перебраться в Париж. Переезд затормозил умирающий Эдуард, который, кашляя и харкая кровью, целыми днями сидел в кресле и пытался научиться вышивать.
Госпожа Бальзак писала дочери 12 октября 1822 года:
«Вы даже не можете себе представить, милые друзья, как худо нашему бедному Эдуарду; язык у него темно-коричневый, а в глубине – почти черный; пульс у бедняжки слабеет с каждым часом… Он ничего не ест, только с трудом проглатывает шесть устриц и выпивает чашку молока… Долго он не протянет, я в этом уверена…
Только для Лоретты: Оноре уходит в полдень, возвращается в пять часов; прочитав газету, снова ускользает из дому и возвращается в десять вечера. Несмотря на то что Эдуард так плох, сынок и папаша оставляют меня одну. Оноре даже не понимает, как неприлично по два раза в день ходить в чужой дом. Он не понимает, что его хотят околпачить. Я предпочла бы находиться в ста лье от Вильпаризи. За последнее время он не написал ни строчки… Голова у него занята только одним, он не понимает, что, отдаваясь своему чувству с таким пылом, он скорее пресытится; но поведение его столь неосмотрительно, что он лишает себя возможности с честью выпутаться из этого положения в будущем. Я пыталась ему объяснить, что, несмотря на всю свою душевную тонкость и деликатность, я вынуждена поступать так, как поступаю. Напиши ему, быть может, он тебя послушает…»{82}
25 октября 1822 года Эдуард Малюс умер. Стараниями нотариуса Виктора Пассе оставшееся после него наследство было приведено в должный порядок. «Самоотверженный уход за безнадежно больным родственником и печаль по усопшему были оплачены наличными. Буржуазная мудрость обратила милосердие в капитал»{83}, — пишет А. Моруа.
А ведь Моруа прав: «буржуазной мудрости» не устаёшь удивляться. После того как семейство переехало в парижский квартал Марэ (дом № 7 по улице Руа-Доре), батюшка Оноре, ничтоже сумняшеся, составил договор, согласно которому отныне Бернару-Франсуа полагалось от родного сына сто франков в месяц. За что, спросите? За кров и стол: «Господин Оноре сам будет оплачивать свечи, дрова и прачку; в годовую сумму – тысяча двести франков – входит только стоимость пропитания и жилища»{84}.
Впрочем, винить батюшку не за что: Оноре сам настоял на подписании данного контракта. Жажда свободы и здесь взяла верх.
31 января 1823 года, через несколько месяцев после смерти юного Малюса, скончался верный друг Оноре – госпожа Саламбье, любимая бабушка. Надёжный союзник внука, она поддерживала его в литературных начинаниях и давала советы в сердечных делах. «Постарайся не писать больше такие мрачные книги, – увещевала она Оноре, – рассказывай лучше о любви и делай это с приятностью… Ручаюсь тебе за успех, к тому же и сам исцелишься»{85}.
Переехав на какое-то время в Париж, семья продолжала вспоминать просторный дом в Вильпаризи, в котором им жилось не так уж плохо. Всё чаще Бернар-Франсуа подумывал выкупить «уютное гнёздышко», и когда выпал удобный случай, сметливый батюшка выкупил его у Шарля Саламбье за десять тысяч франков. В середине 1824 года семейка вновь вернулась в Вильпаризи.
К огорчению г-жи Бальзак, Оноре категорически отказался возвращаться в провинцию. Сняв небольшую квартирку в доме № 2 по улице Турнон, он заявил, что «намерен работать до изнеможения», для чего ему якобы и требовалось одиночество. Однако мамаша быстро раскусила причину сыновьего упрямства.
– Я очень волнуюсь за нашего Оноре, – сказала она Бернару-Франсуа, узнав о решении сына. – Он просто будет принимать у себя госпожу де Берни. Наш сын хочет, чтобы ему никто не мешал…
– Да, понять парня можно, – улыбнулся отец. – На месте малыша Оноре и я, пожалуй, поступил бы так же…
Не найдя поддержки в лице мужа, госпожа Бальзак ищет её у дочери:
«Я снова хочу поговорить с тобой о дезертирстве Оноре, – жалуется она Лоре. – Как и вы, я охотно воскликну: “Браво!”, если он и в самом деле остался в столице для того, чтобы работать и уразуметь наконец, чего ему следует держаться; но боюсь, он затеял все это для того, чтобы под благовидным предлогом без стеснения предаваться страсти, которая его губит. Он удрал отсюда вместе с нею; она провела целых три дня в Париже, я так и не могла повидать Оноре, хотя он знал, что я приехала в столицу ради него. Думаю, они вместе сняли эту квартиру, и он выдает ее там за свою родственницу. Он, верно, потому и избегал встречи со мной, что не хотел говорить, где остановился; все эти соображения заставляют меня считать, что Оноре просто ищет полной свободы, вот и все…»{86}
Ну а госпожа де Берни, писавшая своему возлюбленному длинные и трогательные письма, после переезда Оноре в Париж заметно оживилась. Отныне ей никто не мешал. Наконец решившись, она продаёт недвижимость в Вильпаризи и поселяется неподалёку от дома, где снимает жильё тот, которого она любит. Теперь уж она никому не отдаст своего Оноре!
В этой партии Бальзак вышел победителем. Надолго ли?
Брак Лоранс оказался для семейства Бальзаков большой и непоправимой бедой. После рождения ребёнка она тихо жила в Сен-Мандэ, всё реже появляясь в Вильпаризи. Ну а её «благоверный» супруг, не переставая, куролесил. Как одичавший алкоголик, этот негодник уносил из дома всё, что представляло из себя хоть какую-нибудь ценность: украшения жены, деньги или, скажем, «чудесную кашемировую шаль».
Между зятем и тестем пробежала чёрная кошка. Произошло это после того, как Бернар-Франсуа отказал моту в просьбе быть его поручителем в банке при оформлении долгового обязательства в 5000 франков.
– Ещё чего! – фыркнул Бернар-Франсуа, узнав о просьбе зятька. – Уж лучше сразу головой в омут! Завтра тебя ищи-свищи, а нам не рассчитаться до смерти…
Ничего удивительного, что после отказа тестя больше в Вильпаризи Трубадура никто не видел.
Гнойник лопнул в августе 1825 года, когда после рождения второго ребёнка 23-летняя Лоранс, не выдержав выпавших на её долю испытаний, скончалась. Лечивший женщину доктор, смущаясь, сбивчиво объяснял, что у бедняжки была скоротечная чахотка. Бальзаки обливались слезами и понимающе кивали головами: да-да, их бедную Лоранс убил туберкулёз. Но знали они и другое: причиной страшной болезни и смерти их дочери и сестры стал никудышный зять, который и свёл бедную женщину в могилу.
После описи имущества всё ценное быстро перекочевало в ближайший ломбард. «Остался лишь платяной шкаф, забитый модными нарядами Монзегля, – пишет Г. Робб. – Год спустя идеальный муж женился на семнадцатилетней»{87}.
Незадолго до смерти, в апреле 1825 года, Лоранс напишет брату длинное письмо, в котором выразит крайнюю озабоченность за его дальнейшую судьбу.
Прочтём его: «4 апреля 1825 года. Твои коммерческие начинания, дорогой Оноре, – а их уже целых три, не то четыре – не идут у меня из головы; писатель должен довольствоваться своей музой. Ведь ты с головой ушел в литературу, так разве это занятие, без остатка заполнявшее жизнь знаменитых людей, посвятивших себя сочинительству, может оставить тебе время для новой карьеры, может позволить тебе отдаться коммерции, в которой ты ничего не смыслишь… Когда человек впервые берется за такие дела, то, чтобы преуспеть, он должен с самого утра и до поздней ночи помнить об одном: надо постоянно заискивать перед людьми, расхваливать свой товар, дабы продать его с прибылью. Но ты для этого не годишься… Окружающие тебя дельцы будут, конечно, все расписывать самыми радужными красками. Воображение у тебя богатое, и ты сразу же представишь себя обладателем тридцати тысяч ливров годового дохода; а когда фантазия у человека разыграется, и он строит множество планов, то здравый смысл и трезвость суждений оставляют его. Ты очень добр и прямодушен, где уж тебе уберечься от человеческой подлости… Все эти размышления, милый Оноре, вызваны тем, что ты мне очень дорог и я предпочла бы знать, что ты по-прежнему живешь в скромной комнате на пятом этаже без гроша в кармане, но зато трудишься над серьезными сочинениями, пишешь, а не занимаешься блестящими коммерческими операциями, которые сулят состояние… А теперь я с вами прощаюсь, господин предприниматель. Будьте предприимчивы, как и положено хорошему коммерсанту, только смотрите, чтобы за вас самого часом не принялись… Не позволяй своей музе слишком долго дремать; мне не терпится увидеть твои новые произведения, прочитать их»{88}.
Как часто Оноре будет вспоминать эти строки, написанные рукой, по сути, умирающей сестры. Милая Лоранс, как она была права! Главные произведения Бальзака ей так и не удастся прочесть…
К сожалению, в день смерти Лоранс Оноре не будет рядом с ней: он гостил в Версале у старшей сестры Лоры, которая на тот момент была беременна. Именно поэтому брат скрыл от неё эту трагическую весть. Зато поделится горем со своей новой знакомой – герцогиней д’Абрантес: