После Тулона Жюно, став лейтенантом, будет сопровождать Бонапарта во время первой Итальянской кампании. Являясь доверенным офицером главнокомандующего, именно он доставит в Париж радостную весть о победе и захваченные у неприятеля знамёна. В августе 1796 года в сражении при Лонато Жюно, преследуя отряд противника, окажется в окружении, будет сбит с лошади и изрублен саблями. К счастью, выживет, а позже, оправившись от ран, примет участие в знаменитой битве при Арколе.
Далее военная карьера этого отчаянного драчуна продвигалась стремительно. В 1799 году Андош Жюно уже в звании бригадного генерала принимает участие в Египетском походе Бонапарта. В сражении при Назарете во главе трёхсот солдат отважный бургундец отразит атаку 10-тысячного авангарда турецкой армии, лично зарубив сына Мурад-бея; прославится в сражениях при Абукире, Александрии и Яффе. Будучи отчаянным дуэлянтом, едва не прирезал на дуэли генерала Ланюсса, позволившего себе непочтительное высказывание в адрес патрона (Наполеона). Правда, едва не погибнет сам, получив тяжёлое ранение в живот.
Герцогиня д’Абрантес: «Жюно хорошо владел шпагою… Он был ловок, храбр и совершенно хладнокровен… Улучив мгновение, он рубанул Ланюсса так, что снёс верх его шляпы и пуговицу, за которую прикрепляется галун: удар ослабел на щеке. Если бы противник его был без шляпы, он остался бы на месте. Но Жюно сам едва не пожертвовал жизнью, потому что Ланюсс воспользовался движением, которое открыло его, и нанес ему сбоку удар в живот: рана была так велика, что простиралась более нежели на восемь дюймов в длину…»{105}
Одно время Жюно занимал должность коменданта Парижа; в битве при Аустерлице (1805 г.) командовал гусарами.
Но до этого произошло одно событие, поставившее крест не только на всей последующей военной карьере Андоша Жюно, но и на его доверительных отношениях с Бонапартом. Дело в том, что этот бесшабашный храбрец, как это часто бывает, поскользнулся совсем на другом – он пал жертвой придворных интриг. А если быть точнее – пострадал из-за собственного языка.
Пока генерал Бонапарт находился в Египте, его супруга Жозефина закрутила шашни с неким смазливым красавчиком, над чем похохатывал весь Париж. Не знал об этом только обманутый муж, страдая от мизерного количества писем из дому. Так вот, из тех, кто был с Бонапартом на «ты», в Египте рядом находился лишь преданный Андош Жюно. Последний не только догадывался об изменах супруги своего командующего, но и был хорошо об этом осведомлен.
Жак Бенуа-Мешэн: «…Жюно получил письмо от своей семьи, в котором говорилось о том, что Жозефина открыто обманывает своего мужа, а весь Париж над этим потешается. Возмущенный, даже не представляющий той ярости, которую он спровоцирует, Жюно показал это письмо Бонапарту. Тот же был этим потрясен»{106}.
Да, Жюно не выдержал. И однажды выложил патрону всю правду (произошло это недалеко от сирийского городка Эль-Ариш).
– Кто?! – не поверил ушам Бонапарт. – Кто этот негодяй?! – набросился он на Жюно.
– Ипполит Шарль. Ну, тот щеголь, который постоянно вертится рядом с вашей супругой…
– Почему я узнаю об этом только сейчас? Почему, якорь тебе в печень! – крикнул, перейдя на корсиканский, обманутый муж и подошел вплотную к испуганному товарищу. – Я в недоумении, Жюно…
Бонапарт был в ярости. Полгода, всего полгода – и уже рогоносец! Жозефина, как она могла?! Ведь никто так не любил эту женщину, как он, ее преданный Наполеоне…
Потом он вызвал секретаря Бурьенна. Требовалось хоть на кого-то излить накопившийся гнев. Луи-Антуан Бурьенн – именно тот, кто обязан был рассказать ему обо всём первым. Но личный секретарь главнокомандующего, во-первых, не был болтуном, а во-вторых, он не хотел расстраивать патрона, к которому был сильно привязан.
– Жюно – вот истинный друг, – вскричал Бонапарт при виде растерявшегося секретаря. – Почему вы об этом ничего не сказали мне раньше?
– Но… мне… мне было неловко… – бормотал испуганный Бурьенн.
– Вы не совсем искренни, mon cher. И я уже сомневаюсь, привязаны ли ко мне настолько, как я об этом думал ранее…
Письма во Францию прекратились. Теперь Бонапарт почти не писал. Корреспонденция шла «единственному другу» – старшему брату Жозефу. Только ему он мог сейчас доверить свои самые сокровенные мысли и чаяния. «Сердце мое очерствело, – напишет Наполеон в одном из писем брату. – В двадцать девять лет я чувствую себя опустошенным…»
Результат доверительного разговора с патроном окажется для генерала Жюно роковым. Обманутый Бонапарт не забудет того болезненного удара, который нанёс ему боевой товарищ, и последний жестоко поплатится за свою несдержанность.
Герцогиня д’Абрантес: «Он [Наполеон. – В.С.] различал своих друзей от тех, кого награждал только за услуги. Он был гораздо меньше привязан к ним, меньше благосклонен, но часто награждал их щедро. Фаворитство не было в употреблении при его царствовании и редко перевешивало истинное достоинство. Он оказывал милости тем, кого любил, например, Жюно, Дюроку, Ланну и многим другим. И когда эти самые друзья заслуживали высоких наград, он осыпал их ими. Но эти люди являлись столпами государства, служа ему пером или шпагою…»{107}
Жюно ошибся. И, став императором, Наполеон ему этого не простит. Он удалит от себя бывшего друга, которому отныне придётся с завистью наблюдать, как другие полководцы (на его взгляд, менее талантливые) будут получать из рук императора маршальские жезлы. Но только не он – самый преданный и отважный! Андош Жюно станет единственным из близких к Наполеону генералов, кто так и не станет маршалом.
В июле 1813 года во время одного из приступов сильной головной боли находившийся в отцовском доме в Бургундии Жюно выбросится из окна. Но погибнет не сразу. Ему ампутируют поврежденную ногу, после чего начнётся гангрена. Наполеон, узнав о смерти соратника, скажет: «Это был храбрый парень, этот Жюно. Он ходил в огонь как на бал».
Так закончит свои дни герцог д’Абрантес.
Теперь о его супруге.
О, мадам Жюно была ещё той штучкой! И многое из того, что об этой женщине знал весь Париж, мемуаристка прекрасно рассказала в своих воспоминаниях. Самым пикантным из всего написанного ею был, конечно, случай, связанный с её «шалостями» с… Наполеоном.
Произошло это летом 1803 года, в бытность Бонапарта Первым консулом, когда будущий император со своей свитой отдыхал в Мальмезонском дворце, предаваясь удовольствиям псовой охоты, а также играм и танцам. Ничего удивительного, что вместе с мужчинами там присутствовали и дамы из высшего общества, к коим принадлежала и двадцатилетняя жена военного коменданта Парижа мадам Жюно.
Как-то поутру в спальню будущей герцогини зашёл Первый консул и принялся невозмутимо читать какие-то письма. И это в пять часов утра! Быстро проснувшаяся Лоретта от изумления не знала, как себя вести. Сжавшись, она просто лежала и выпученными глазами смотрела на посетителя. К счастью, Бонапарт вскоре ушёл. Однако только… до следующего утра. Подобное повторилось несколько дней подряд, и с каждым разом Бонапарт становился все фамильярнее и смелее. Как уверяла в мемуарах герцогиня, он даже несколько раз ущипнул молодую женщину за ногу – правда, всего лишь сквозь одеяло.
Пикантность ситуации заключалась в том, что её муж, генерал Жюно, не мог покинуть Париж без особого на то разрешения. Поэтому Лора попросила мужа срочно (и тайно!) прибыть ранним утром в Мальмезон. И стала ждать.
Ну а следующим утром Бонапарт (уже по обыкновению) вошел в спальню замужней дамы, надеясь, надо думать, вновь попугать (и пощипать!) бедняжку. И когда было совсем разошёлся, тут-то в спальню и вошёл её супруг. Немая сцена – мягко сказано! Мужчины с удивлением смотрели друг на друга. Первым взял себя в руки без пяти минут обманутый муж, поинтересовавшись у патрона, что ему, чёрт побери, нужно в столь ранний час в спальне его жены? На что обомлевший Бонапарт, ничтоже сумняшеся, заявил:
– Успокойся, Жюно, я просто хотел разбудить мадам на охоту. Однако, как вижу, она нашла другого, кто разбудил её ещё раньше. Только почему вы, Жюно, находитесь здесь без разрешения?
Генерал Жюно был вынужден что-то пробормотать в своё оправдание, однако Бонапарт его прервал:
– Хорошо, генерал, если когда-нибудь поступок был более достоин извинения, то это в данном случае… Так что я прощаю тебя. Ну а чтобы доказать, что я на тебя не сержусь, то позволю поехать вместе на охоту…
На этом инцидент был исчерпан.
Правда, во время охоты Первый консул всё-таки отомстил коварной комендантше, назвав её во время разговора несколько раз… дурёхой.
Вот такая история. Отдадим должное герцогине д’Абрантес, которая в своих мемуарах постоянно защищает Наполеона. Вспоминая этот случай, в одном из более поздних томов она напишет: «Кровь моя кипит, что он [Наполеон. – В. С.] хотел развращать умы: это то же, что его жёлтый цвет лица, и табак, который он носил в своих карманах! Тысячи подобных вздоров были сказаны на его счёт. Может быть, мне самой возразят, указавши на сцену в Мальмезоне… Наполеон не употребил бы никакой хитрости, желая увлечь меня. Если бы я исполнила его желание, он презирал бы меня, как часто видела я это, потому что жена его друга, изменяющая мужу с Властителем, справедливо казалась бы ему презрительной»{108}.
В год смерти генерала Жюно герцогине д’Абрантес (ур. Лора (Лаура) Аделаида Констанс Пермон) было всего 29 лет – цветущий возраст для любой женщины, а для великосветской дамы особенно. Правда, после сокрушительного разгрома Великой армии Наполеона в России звезда Бонапарта неумолимо клонилась к закату. Ссылка «узурпатора» на о. Эльба, Ватерлоо, возвращение на французский трон Бурбонов – всё смешалось в несчастной стране, в которой вынутый однажды кирпичик из бастильской стены вызвал цепную реакцию всеобщего разрушения.