Брак – социальная неволя, заключает Бальзак.
Что уж говорить об одинокой женщине, которая, ко всему прочему, не только мать повзрослевших детей, но, к сожалению, уже далеко не молода.
«…Если хочешь узнать, сколько лет женщине, взгляни на ее виски и на кончик носа. К каким бы косметическим средствам ни прибегала женщина, она ничего не может сделать с этими неумолимыми свидетелями ее тревог. Каждый прожитый год оставляет свой след» («Дело об опеке»).
Именно к последней категории слабой половины общества Бальзак-романист особенно внимателен. Под пером талантливого писателя женщина за тридцать превращается (уж извините!) в своего рода лабораторную лягушку, которую препарирует опытный биолог. Так появилась «бальзаковская женщина». Если верить писателю, эта женщина, в общем-то, несчастна. А всё потому, что далеко не каждой суждено осуществить тайные надежды и мечты, ибо все они (женщины) разные. И вот тут писатель позволяет себе вдаваться в подробности.
Пьер Сиприо (опять же ссылаясь на Бальзака): «Существуют уродливые женщины и женщины извращенные. У некоторых неприятно пахнет изо рта, другие же нисколько не заботятся о чистоте своего тела. Многие плохо переносят огорчение, скуку, длительный период воздержания. Некоторые не уступают лишь из страха перед осуждением Церковью и общественной моралью. Сорокалетних женщин и женщин более старшего возраста вообще не стоит принимать в расчет. Их красота, если она еще не исчезла, напоминает красоту божественных изваяний, которым следует лишь поклоняться… Поскольку приходится сбрасывать со счетов уродливых, целомудренных и “не совсем созревших”, остается весьма небольшое число желанных и в то же самое время доступных женщин»{151}.
Тогда-то у этой «избранницы» и появляются все шансы познать «радость бытия». Из массы уродин, вредин и злюк потенциальные любовники выбирают приглянувшуюся, после чего начинают виться, как рой шмелей над благоухающей розой. Однако все они чрезвычайно эгоистичны и хотят одного: овладеть.
Но если цель одна, то результат, которого добивается рой, у каждого эгоиста свой. Ведь к трём-четырем холостякам, жаждущим расположения одной женщины, прибиваются и женатые ловеласы, которые не прочь одновременно с женой изредка бывать и в объятиях жаркой любовницы. Кому как повезёт.
В более неприятной ситуации оказываются замужние женщины, рискующие лишиться не только мужа (пусть старого и ненавистного, но богатого и успешного), но и нажитых с ним детей.
В соответствии с Гражданским кодексом Франции XIX века, женщина на протяжении всей своей жизни де-юре оставалась бесправной. В семье всем управлял муж; он же распоряжался имуществом, приданым супруги, самой женой, а также и детьми. Даже оставшись вдовой, несчастная женщина оказывалась под жёсткой опекой взрослых детей. А если вдова вдруг решалась повторно выйти замуж – даже тогда она не могла вырваться из клетки вчерашнего брака: её делами управлял семейный совет.
Другое дело, что очень часто замужняя дама заведомо шла на адюльтер, относясь к этому как к ответной реакции на неоднократные измены супруга. Так что адюльтер со стороны жены зачастую был своего рода местью, со всеми вытекающими из данного обстоятельства выводами. А ещё и немалым риском – опасным риском лишиться привычного образа жизни.
«Мужчины у Бальзака, – пишет Франсуа Тайяндье, – ища удовольствий, встречаются с содержанками и стараются завоевать любовниц преимущественно из блестящих светских дам. К старости они превращаются в сластолюбцев. В 20 лет идеалист, в зрелом возрасте циник, к концу жизни старый хряк. Семейная жизнь? Это стойло, которое может быть покойным, даже уютным, но в нём нет места сентиментальным порывам»{152}.
Как видим, одинокой женщине в данном случае было намного проще, да и риск для неё заключался только в одном: не наломать дров. То есть не подхватить опасную болезнь или (что ещё опаснее!) не увлечься настолько, чтобы окончательно потерять голову. Именно к этому и стремятся вероломные шмели! Задавшись целью овладеть ярким бесхозным цветком, они добиваются только этого: иссушить яркое соцветие до состояния пожухлости. Для чего? Всё просто: чтобы, насытившись и окрепнув, покинуть опостылевший цветок и лететь к новому – яркому и более ароматному. И… повторить всё сначала.
«В нашем мире… женщина всегда должна принадлежать тому, кто умеет пробиться к ней и освободить ее от страданий» («Покинутая женщина»).
«Лишь только женщина перейдет известные границы, она неизменно попадает в руки трех фурий, имя которых – позор, раскаяние, нищета… Женщина всегда ненавидит тех, перед кем ей приходится краснеть» («Гобсек»).
Отомстит Бальзак и ловеласам, не раз и не два выводя их на чистую воду: «Мужская красота не всегда признак порядочности. Юношам, одаренным привлекательной внешностью, все дается легко в начале их жизненного пути. Они пренебрегают своими дарованиями, поощрение света их развращает, и позже они дорого расплачиваются за это!..» («Блеск и нищета куртизанок»).
Таким образом, подводит черту Бальзак, тридцати-сорокалетняя женщина обречена на серьёзные испытания. И не важно, замужняя она или одинокая. Брак слишком несовершенен, чтобы сделать женщину счастливой. Мужчины же, даже женившиеся по любви, обретя жену, постепенно охладевают как к семейному быту, так и к своей половине. В какое-то время мужская холодность неотвратимо сталкивается с взаимным неприятием супруги, и наступает этакий семейный цейтнот. И это при том, что закон предусматривает всего лишь совместное ведение хозяйства, не обязывая проявлять какие-либо чувства.
Какой же вывод делает из всего сказанного сам Бальзак? Если мужчина – тиран, а женщина – жертва, следовательно, свадьба – не что иное, как всего лишь спекулятивная сделка. Вольно или невольно автор подводит к теме узаконивания разводов. К чему, к слову, вполне лояльно относились во времена Республики, когда супружеские обязанности рассматривались как отрицание свободы. Но в марте 1816 года Реставрация быстро поставила на всём этом крест, вернув основы семейного кодекса времён Старого режима.
«Когда ты решил жениться… не совершай легкомысленно этого шага, самого серьезного из всех, к каким нас обязывает общество. Постарайся тщательно изучить характер женщины, с которой ты собираешься себя связать… Отсутствие взаимного понимания между супругами, какой бы причиной это ни вызывалось, приводит к ужасным несчастьям: рано или поздно мы бываем наказаны за неповиновение социальным законам» («Побочная семья»).
«Физиология брака» и «Сцены частной жизни» сделали Бальзака тем Бальзаком, которого сначала узнала вся Франция, а потом и весь мир. По крайней мере, именно с этих сочинений началось триумфальное шествие Бальзака-писателя. Однако даже для самого автора случившееся оказалось неожиданностью. Его великолепные «Шуаны», потребовавшие титанических сил, заинтересовали читателей лишь после оглушительного успеха «Физиологии» – книги, к которой Оноре относился весьма критически, написав её как бы между прочим в виде собрания смешных житейских анекдотов и прочих «озорных» рассказов.
Тем не менее сочинение о браке оказалось слишком социальным. И в этом заключался его главный секрет, обеспечивший столь громкий успех. Но, как и следовало ожидать, за успехом последовал нешуточный скандал. Определения «безобразие» и «разврат» в адрес очередного творения Бальзака со стороны Церкви и властей оказались самыми невинными. Достаточно сказать, что в одном из писем старого школьного друга Оноре он намекнул, что из-за нашумевшей книги товарища… отложил собственную свадьбу{153}.
Молодая баронесса Аврора Дюдеван, имевшая, как известно, серьёзные проблемы, связанные с вопросами пола (к слову, обожала одеваться в мужскую одежду – и это в тридцатые годы XIX века!), – так вот, она с негодованием писала по поводу книги Бальзака: «Бальзак достиг высот славы, описав любовь солдата к тигрице и любовь художника к кастрату»{154}.
Аврора, Аврора… Вот и у Бальзака ей, видно, показалось что-то не так; а если и поняла, то опять же в каком-то вымороченном свете. Хотя женщине, решившейся сменить тугой корсет и платье на просторный жилет и мужские панталоны, а нежное имя Аврора – на мужское Жорж, – вряд ли могла понравиться чья-то слава, ставшая результатом описания любви противоположных полов. Тем более что в труде Бальзака проглядывалась попытка публичной эмансипации угнетённых членов общества (женщин). Аврора Дюдеван, ставшая на страницах своих книг Жоржем Сандом, скорее, видела эмансипацию в другом: самой (или самому?) занять сторону сильнейшего. Не это ли и есть «любовь художника к кастрату»?
Пусть так. Только для самих женщин жеманницы а-ля Жорж Санд оказались всего лишь болтливыми сороками, чьи рассуждения, в общем-то, были не в счёт. Ведь они, женщины, наконец обрели кумира! И от этого, казалось, обезумели.
Бальзака завалили письмами. Десятки писем в день! С выражениями искреннего восхищения его талантом и поклонения. Любовные. Любопытствующие. Провокационные. Надменные. Требовательные. Укоризненные. Обличительные. Негодующие. Истеричные. Развязные. Угрожающие… Всякие. И их было очень много.
Ф. Тайяндье: «…Публика читала его с увлечением, многие взахлёб. О восторге читателей свидетельствуют их письма автору, многие из них – от женщин, которых восхищала точность его наблюдений и суждений об их психологии, чувствах, о браке, о любви. Он с наслаждением вдыхал фимиам, который они ему курили, и отвечал им со всевозможной учтивостью. Но при этом не спешил завязывать со своими корреспондентками личные знакомства из опасения встретить какую-нибудь сумасбродку или вздорную особу…»