Но главное не это; главное – книги. Зюльма в восторге от «Луи Ламбера», «Полковника Шабера», «Цезаря Бирото» и «Евгении Гранде». А вот «Тридцатилетнюю женщину» нещадно критикует. Действительно, женщине со столь высокими принципами в этом романе могло не понравиться многое. Например, адюльтер, который в глазах Лоры уже изначально выглядел преступлением.
Она же выступает резко против, когда Оноре вдруг захотелось «поиграть в политику» (его привлекали роялисты). Впрочем, уже вся Франция давно разделилась на тех, кто поддерживает короля, и тех, кто не прочь его покритиковать. Как тонко замечает А. Труайя, «по “Le Quotidien” и “La Gazette de France” всегда можно узнать ультрароялиста, а по “Le Constitutionnel” или “Les Débats” – либерала»{177}.
– Нет-нет, только не это! – взывает к благоразумию своего кумира мадам Карро. – С твоей стороны, Оноре, такой шаг станет огромной ошибкой. Политики – люди иного склада ума, они из другого теста. Поэтому предоставь политику для придворных, не водись с ними вовсе. Не успеешь оглянуться, как твоя безупречная репутация будет выглядеть, словно костюм трубочиста в конце рабочего дня. Да и…
– Я слушаю тебя, Зюльма, – перебил женщину Оноре, заметив, что та замешкалась.
– Да и не стоят, если честно, эти роялисты, чтобы брать их сторону. В мире столько несправедливости, а бедняцкий класс продолжают беззастенчиво эксплуатировать. Несчастный французский народ! Он изнывает под неподъёмным ярмом…
Особенно Зюльма нетерпима к тому, что мешает литературному творчеству Бальзака. Его постоянная суета, тяга к роскоши и «блестящим побрякушкам» буквально выводят женщину из себя.
– Никто, Оноре, – слышишь, никто! – не должен мешать тебе работать! Тем более ты не должен спешить, как порой делаешь, несясь непонятно куда. Подобное поведение может серьёзно навредить твоему творчеству. Спешку может позволить себе кто-нибудь другой, но никак не талантливый писатель, трудами которого восхищается не только Париж, но и вся страна. Да что там – весь цивилизованный мир! Разве известному писателю так уж необходимо держать пару породистых лошадей? Сомневаюсь. Было бы крайне несправедливо, если бы какой-нибудь нечистоплотный газетчик бросил в твой адрес: «Да он за деньги на всё готов!..» Береги свою репутацию, Оноре. И, умоляю, не трать себя понапрасну. Эта тяга к роскоши и желание понравиться высшему обществу отнимает у тебя слишком много времени. Великий художник не должен тратиться по пустякам; его задача – соответствовать тому призванию, для которого он создан. Преодолевая танталовы муки, ты, Оноре, пожираешь сам себя. Прошу, береги себя, мой галерный раб!..
«Ты – моя публика, – напишет ей Оноре. – Я горжусь знакомством с тобой, с тобой, которая вселяет в меня мужество стремиться к совершенствованию»{178}.
Преданная женщина – она больше, чем публика. Такая женщина – стена, рядом с которой становишься сильнее и за которую… всегда можно спрятаться.
Многолетний роман Бальзака с мадам де Берни подходил к своему логическому завершению. Возраст брал своё: в пятьдесят с небольшим Лоре уже было трудно очаровывать молодого человека, ставшего к тому же успешным литератором и журналистом. Оноре всё понимал. Тем не менее, помня, как много эта женщина для него сделала, романист продолжает поддерживать с любовницей добрые отношения. Мадам де Берни «оставалась для него мирной гаванью» (Андре Моруа), просящей всего лишь «скромного места у ног ставшего взрослым ребенка и позволения следить за ним материнским оком» (Франсуа Мориак). За что, к слову, Лора была чрезвычайно признательна своему другу.
К началу 1830 года они по-прежнему рядом. Оноре много работает; Лора хлопочет поблизости, поддерживает, кормит и холит. Им вдвоём хорошо: покойно и надёжно. В мае-июне любовная парочка предпринимает небольшое путешествие в Турень. Сердце взрослого Бальзака беспокоят приступы неподдельной ностальгии по прошлому. Вдвоём они прокатились на кораблике по Луаре, посетив Сомюр-Ле-Круазик и Геранду, а потом… Потом приезжают в Сен-Сир-сюр-Луар – в местечко, где прошли ранние детские годы Оноре в период проживания малыша у кормилицы. Курицы-квочки, цветастый задира-петух, тихая Луара – всё там, и всё оттуда. Самые сладкие, незабываемые воспоминания, которые сейчас превращались в явь.
Остановившись в усадьбе «Гренадьере» («Гранатник») на правом берегу Луары, напротив древнего Тура, Оноре и Лора обрели укромное любовное гнёздышко, где в радости и труде проходили их счастливые дни.
Восторг, испытанный Бальзаком в местах своего раннего детства, он прекрасно отразит в письме, адресованном своему товарищу, журналисту Виктору Раттье (от 27 июля 1830 года):
«Тут забываешь обо всем. Я даже прощаю местным жителям их глупость, ведь они так счастливы! А как вам известно, люди, которые вкушают слишком много радостей, неизбежно тупеют. Турень прекрасно объясняет, откуда берутся “лаццарони”. Я дошел до того, что смотрю теперь на славу, палату депутатов, политику, будущее, литературу как на ядовитые приманки, которые разбрасывают для бродячих псов… Я бы уподобил Турень печеночному паштету, в который так и тянет погрузиться до самых ушей; местное вино восхитительно, оно не опьяняет, просто на вас находит какая-то блажь и неземное блаженство. Вот почему я снял тут домик до ноября; закрывая окна, я спокойно работаю и не хочу возвращаться в сластолюбивый Париж, прежде чем накоплю литературные запасы. Представьте себе еще, что я совершил самое поэтическое путешествие, какое можно совершить во Франции: я проехал отсюда в сердце Бретани, я плыл по воде до моря; это стоит недорого, всего три или четыре су каждое лье, и при этом проплываешь мимо живописнейших берегов на свете; я чувствовал, как мысли мои растут и ширятся по мере того, как ширится река, а, впадая в море, она поистине грандиозна… С тех пор как я вижу здесь подлинное великолепие – скажем, чудесный и вкусный плод, златокрылое насекомое, – я проникаюсь философским взглядом на мир; наступив на муравейник, я говорю, как бессмертный Бонапарт: “Муравьи ли, люди ли!.. Что все это значит по сравнению с Сатурном, или Венерой, или Полярной звездой?”…»{179}
В 1832 году Бальзак выпустит повесть «Гранатник» («La Grenadière»), в которой исторический дом, предоставивший себя для отдыха двум влюблённым, станет главным героем повествования.
В середине лета Лора, утомившись от долгого турне, отправится домой, а Оноре, проводив возлюбленную, продолжит работать, задержавшись в гостеприимном местечке до сентября.
По возвращении в Париж Бальзак напишет: «…Я вернулся из восхитительной Турени, где женщины никогда не старятся так быстро, как в других местах. Я очутился в середине большого двора “Мессажери Рояль” на улице Нотр-Дам-де-Виктуар, где ждал дилижанс и не понимал, что вот-вот встану перед выбором: писать мне и дальше бессмыслицу или делать бессмертные открытия…»{180}
Бальзак – Зюльме Карро, 14 апреля 1830 года:
«Вы знаете, каков Париж, – куча песку, подобная тем, что намывает Луара: стоит ступить в нее ногой, и вы завязли. Сегодня здесь заключается сделка, на следующий день – восхитительный званый вечер, где можно послушать пение Малибран, утром – холостяцкий завтрак, вечером – срочная работа, и зияющая бездна поглощает вашу жизнь… Живи вы уединенно, вы скоро стали бы богаты и знамениты»{181}.
Месяцы отдыха и безжалостного по отношению к себе труда вылились в появление очередного бальзаковского шедевра: в 1831 году читатели с восторгом встретят «Шагреневую кожу» («La Peau de Chagrin[56]»).
Вышло так, что, пока Оноре отдыхал, наслаждаясь обществом нежной мадам де Берни и безжалостного письменного стола, он многое пропустил – например, такую «малость», как очередную французскую революцию. Баррикады на улицах Парижа, стрельба, лужи крови и людская сумятица – всё это произошло без нашего героя, поглощённого собою в «туренской глуши» на Луаре. Если бы Бальзаку рассказали, что столица погружена в хаос, он наверняка бы страшно удивился. Оставшись один в усадьбе (мадам де Берни к тому времени уже уехала), Оноре чрезвычайно занят. Он заканчивает «Трактат об изящной жизни» («Traité de la Vie Élégante»), одновременно работая над «Физиологией гурманства» и «Озорными рассказами».
Наверное, многое из парижской жизни могла бы порассказать Лора, однако женщины – они все одинаковы! Г-же де Берни дела нет, что происходит на столичных улицах, – её мысли только об Оноре, которого она оставила одного за десятки миль от себя. Поэтому все письма стареющей женщины посвящены только её любви к нему. В какой-то момент Бальзак ловит себя на мысли, что слащавые эпитеты Лоры («обожаемый властелин», «сладостная надежда», «я стану тебя лелеять») слишком наскучили, чтобы относиться к ним серьёзно; они вызывали некую приторную оскомину, как бывает после употребления неспелого винограда. Ведь Лора умная женщина, раздражённо размышлял он, а позволяет себе сентиментальную чушь, которую с годами становится трудно терпеть…
Зато каково было изумление Оноре по прибытии в Париж! Изменился не только город, но и горожане. Столица осени 1830 года напоминала ипподром в разгар сезона: шла гонка за должностями. После низвержения и трусливого бегства Карла X каждый стремился ухватить кусок пожирнее от сочного пирога бесхозной власти. Хороший приятель Бальзака и главный редактор газеты «La Mode» Эмиль де Жирарден[57] занял должность инспектора музеев и художественных выставок; бывший наполеоновский солдат, а ныне успешный литератор Мари-Анри Бейль (Стендаль) стал консулом в Триесте; ну а молодой писатель Александр Дюма устроился на «непыльной» работёнке хранителя библиотеки.