Зашевелились и давние друзья Оноре – супруги Карро, попросившие содействия. Судя по тому, что написала Зюльма, в военном училище в Сен-Сире, где проходил службу её муж, ожидались большие сокращения – вплоть до закрытия самого училища.
– Завтра я обедаю с личным секретарем военного министра, – заверил Оноре супругов. – Этот военный – мой добрый приятель; да и вообще, Жорж – славный малый. Я с ним непременно переговорю; по крайней мере, разузнаю, что там и как…
Однако ничего конкретного секретарь военного министра сказать не мог, он сам ничего не знал. А потому на всякий случай посоветовал перевестись в соседнее училище.
– Сен-Сир обречён, его собираются упразднить, так что, друзья, держитесь-ка за Политехническое училище, – всё, что смог порекомендовать Бальзак чете Карро.
Примерно то же самое увидела в «ясновидном облаке» гадалка мадам Ленорман, к которой Оноре «на всякий случай» обратился за советом.
Но вышло всё так, как и должно было выйти, когда пальцем в небо. Военное училище в Сен-Сире высокому начальству удалось отстоять, а вот майора Карро… Его перевели к новому месту службы. В Ангулем. К чёрту на кулички! Что уж не сразу в Ла-Рошель, вздыхала офицерская жена. Оноре, Оноре…
Но при чём здесь он, не понимал Бальзак. В этом мире столько разного, что не знаешь, кому верить, а кого сторониться. Весь мир театр, а люди в нём… прохвосты.
Эпопея с «Шагреневой кожей» разворачивалась опять же по-бальзаковски, то есть с большой сумятицей и неопределённостью. Мысли-муравьи, превратившие черепную коробку несчастного Оноре в единый неспокойный муравейник, наконец обрели строгое направление. Газетные статьи и журнальные очерки, которые Бальзак строчил со скоростью швейной машинки, постепенно в его голове формировались во что-то цельное, которое позже должно было напомнить о себе неким озарением.
И это случилось. Однажды в своей записной книжке Бальзак оставит запись: «Изобретение кожи, которая олицетворяет жизнь. Восточная сказка». У Оноре появляется мысль написать нечто, что бы совместило в себе реальную жизнь вперемежку с фантазиями молодого человека, чьи мысли забиты мистикой, эротикой, эзотерикой и страхами за свою жизнь; а ещё – яростным желанием повелевать, когда всё вокруг – слава, деньги, женщины (много, много женщин!) – принадлежало бы только ему! Таким персонажем, как считал Оноре, мог стать распутный богемный хлыщ – то ли обкуренный опиумом, то ли находящийся в дурмане эзотерической мишуры. Для подобного типа невозможное могло оказаться возможным, ибо девиз его жизни достаточно прост и циничен: «Распутство для тела – то же, что мистические удовольствия для души».
Так появляется Рафаэль де Валантен – несчастный молодой повеса, представший перед читателями в образе без пяти минут самоубийцы, готового закончить свои дни в холодных водах Сены.
«Беспощадные должны быть те ураганы, что заставляют просить душевного покоя у пистолетного дула… Всякое самоубийство – это возвышенная поэма меланхолии» («Шагреневая кожа»).
Когда юный Рафаэль уже решился было довести задуманное до конца, судьба заводит его в лавку древностей на набережной Вольтера, где её владелец, старик-антиквар, показывает парню старую ослиную шкуру. Тогда-то Рафаэль и разглядел при свете лампы оттиснутую на коже магическую надпись:
Обладая мною, ты будешь обладать всем,
но жизнь твоя будет принадлежать мне.
Так угодно Богу. Желай – и желания
твои будут исполнены. Но соразмеряй
свои желания со своей
жизнью. Она – здесь. При
каждом желании я буду
убывать, как твои дни.
Хочешь владеть мною?
Бери. Бог тебя услышит.
Да будет
так!
В лавке древностей всё и начинается. Жизнь отчаявшегося человека меняется кардинальным образом, превращаясь в некую сказку, о которой он даже не смел мечтать. Неожиданно исполняются его самые смелые и, казалось бы, неисполнимые желания. Рафаэль де Валантен получает всё: богатство, женщин, успех. Правда, за радость бытия «проклятая кожа», с которой он был вынужден заключить своеобразный договор, требовала огромную мзду, отнимая за каждое исполнившееся желание часть жизни. Чем больше сжималась шагрень, тем меньше оставалось жить.
В романе Рафаэль влюбляется в некую графиню Феодору – «женщину без сердца», для которой все мужчины на одно лицо. Считается, что образ холодной красавицы взят Бальзаком из собственного опыта. Кто явился прототипом Феодоры, сказать сложно. Хотя один эпизод, считают бальзаковеды, прямо указывает на известную парижскую куртизанку Олимпию Пелисье. В её объятиях побывали многие известные (ещё больше – неизвестных, но богатых) щёголи, в том числе Эжен Сю и Джоаккино Россини (ставший её мужем). Если вспомнить строки романа, однажды ночью Рафаэль проникает в спальню красавицы и тайно созерцает её прекрасное тело.
Так вот, ходили слухи, что подобная сцена случилась с самим Оноре, осмелившемся проникнуть в спальню мадам Пелисье, которая (в отличие от Феодоры), ничуть не удивившись столь усердному напору, тут же отдалась смельчаку. Мало того, Олимпия Пелисье и Бальзак в дальнейшем остались хорошими друзьями (это подтверждает их переписка). Рассказывая о трагической судьбе героя романа Рафаэля, для которого овладение надменной красавицей закончилось предсмертным хрипом, Оноре как бы предупреждает себя и своих читателей: сексуальная распущенность до добра не доводит.
Как пишет Г. Робб, эта книга – «поразительный опыт психологической автобиографии»{182}. Инстинкты, если следовать Бальзаку, разрушают жизнь, являясь своего рода смертельным ядом для долголетия. Именно поэтому следует соблюдать некий идеальный образ жизни, суть которого заключается в следующем: «Желать сжигает нас, а мочь – разрушает, но знать дает нашему слабому организму возможность вечно пребывать в спокойном состоянии».
Чистой воды философия от г-на де Бальзака в вопросе о долголетии. Своего рода quinta essentia теории продления жизни мсье Бернара-Франсуа Бальзака, мечтавшего пережить всех и вся.
«Такая философия, – отмечает А. Моруа, – осуждает блестящую жизнь, роскошь, разгул и даже всякую деятельность. Как помнит читатель, Бернар-Франсуа советовал жить в деревне и питаться плодами земли. У Руссо также можно найти осуждение социальной жизни. “Общество есть путь к смерти”, – в свою очередь говорит Оноре. “Шагреневая кожа” будет не просто фантастической повестью в духе Гофмана. Бальзак перенесет легенду в современную ему эпоху и напишет философскую повесть. Его учитель Рабле в эпоху, пришедшую на смену аскетическому средневековью, создал большой символический роман для реабилитации плоти; Бальзак, писавший после наполеоновской Империи, которую можно назвать оргией действия, укажет с помощью другого символа на опасности, порождаемые стремлением к могуществу…»{183}
Кое-кто из читателей возмутится: а стоило ли автору такую несовершенную личность, как Рафаэль де Валантен, возводить в ранг главного героя? Ведь человек в общем понимании этого слова совсем иной – более целеустремлённый, добрый, честный и не склонный к разврату; то есть в массе своей люди совсем другие. И с этим трудно не согласиться.
Вот что по этому поводу писала Жорж Санд:
«Бальзак со временем убедил меня разнообразием и силой своих творений, что можно пожертвовать идеализацией героя ради правды изображения, критики общества и – человечества в целом. Все это Бальзак исчерпывающе изложил мне в следующих словах: “Вы ищете человека, каким он должен быть; я же – я беру его таким, каков он есть. И – поверьте мне – мы оба правы. Оба пути ведут к одной и той же цели. Я, как и вы, люблю людей исключительных; я – один из них. Исключительность нужна мне для того, чтобы резче выделить существа заурядные, которыми я никогда не пренебрегаю. Напротив. Существа заурядные меня интересуют в гораздо большей мере, чем вас. Я их возвышаю, я их идеализирую в обратном смысле – в их безобразии или глупости. Я придаю их уродствам пропорции ужасающие или причудливые”»{184}.
Теперь понятно: Рафаэль де Валантен – это идеализированная автором «в своём безобразии заурядная личность». И тот факт, что Бальзаку удалось заинтересовать читателя подобным героем, говорит о его исключительном таланте писателя.
Из парижского письма А. И. Тургенева (ноябрь 1835 г.):
«…Здесь встречаю, хотя и редко… Бальзака. На днях вышла еще какая-то книга его; в Бальзаке много ума и воображения, но и странностей: он заглядывает в самые сокровенные, едва приметные для других, щелки человеческого сердца и нашей искони прокаженной натуры. Он физиолог и анатом души: его ли вина, что души часто без души?..»{185}
Справедливо. Но ещё справедливее задолго до Тургенева заметил Шекспир:
Влюбиться можно в красоту,
Но полюбить – лишь только душу…
Ну а теперь о «кулисах», за которыми, как было сказано, всё проходило вполне по-бальзаковски.
Тёртый калач Оноре занялся продвижением очередного «гениального опуса» загодя до его появления перед глазами читателей. 17 января 1831 года Бальзак подписывает договор на издание своей книги с уже известным нам Урбеном Канелем и Шарлем Госленом. В соответствии с пунктами этого договора, за 750 экземпляров романа писатель получает 1125 франков. Автор обязывался представить рукопись к 15 февраля.
Казалось бы, всё чин чинарём. Только нужно было знать Оноре, чтобы понимать: договор, скрепленный его подписью, ещё ничего не значил. Ибо желания издателей и истинное положение дел в подобных случаях никогда не соответствовали друг другу. А реалии были таковы, что в нужный срок рукопись представлена не была. Вместо неё перед глазами изумлённого редактора Гослена предстал сам автор – возбуждённый и взъерошенный: