«Прошло уже и 20 августа, и 20 сентября, а затем и 20 октября; я все ждала вас, но тщетно: ни одного слова, ни одного свидетельства, что вы помните меня! Нехорошо это, Оноре. Я была сильно огорчена, хотя и не отнесла еще вас к числу тех друзей, которых мы уже не решаемся называть друзьями с той поры, как покинули Политехническое училище. Одно только и смягчило для меня горечь столь полного забвения: я приписываю его лишь новым успехам, которых вы, без сомнения, за это время добились… Вы по-прежнему можете рассчитывать на меня, когда почувствуете потребность излить душу… Да, Оноре, вы должны уважать меня в такой степени, чтобы, так сказать, держать в резерве; и если какая-либо несбывшаяся надежда омрачит вашу радость, если разочарование ранит ваше сердце, тогда вы призовете меня и увидите, что я достойным образом отвечу на ваш зов»{202}.
Дельфина де Жирарден – Бальзаку, 9 мая 1832 года:
«Мы вас целый век не видели. Приходите к нам завтра вечером, расскажете, что у вас новенького. Вас будет ждать страстный поклонник последней вашей книги и добрые друзья, которые не могут простить, что вы их забываете… До завтра, хорошо?..»{203}
Бальзак молод, популярен, в расцвете творческих сил; книги писателя хорошо знают даже за пределами родной Франции, он становится модным. Страсть и энергия в теле Оноре так и клокочут, а романы плодятся как из рога изобилия.
«Он ненасытен более чем кто-либо, – пишет Андре Моруа. – После одной книги – еще десять других; после одной женщины – другая; после успеха – триумф! Было нечто вульгарное в этой неиссякаемой жажде наслаждений, в стремлении взять реванш, в непрерывных подсчетах тех материальных благ, которые может принести литература, в необузданной жадности к коврам, картинам, мебели. Но, вожделея ко всему этому, он был способен отказаться от всего ради творчества. Вдохновение и одержимость художника всякий раз, когда это было необходимо, превращали жуира в затворника»{204}.
Оноре по-прежнему обожает женщин! Однако, познав по прошествии времени вкус славы, он, как ни покажется странным, становится несколько осторожнее.
«Женщины… обычно видят в человеке талантливом только его недостатки, – однажды напишет он, – а в дураке – только его достоинства; к достоинствам дурака они питают большую симпатию, ибо те льстят их собственным недостаткам…»
«Талант – перемежающаяся лихорадка, и у женщин нет охоты делить только его тяготы, – все они смотрят на своих любовников как на средство для удовлетворения своего тщеславия. Самих себя – вот кого они любят в нас!» («Шагреневая кожа»).
Бальзак и женщины… О, это целая философия.
Девятнадцатый век – век легендарных куртизанок: Жозефина де Богарне, Тереза де Тальен, княгиня Екатерина Багратион, Олимпия Пелисье… Именно последняя в этом списке, которую Бальзак называл самой красивой куртизанкой Парижа, для нас представляет наибольший интерес.
Судьба Олимпии печальна. Родившись от случайного любовника матери, чуть повзрослев, она всё той же матушкой была продана какому-то герцогу за 40 тысяч франков. Правда, ей «повезло»: зажиточный мсье «покупку» быстро вернул обратно, благо – в относительной сохранности. Поступок вдохновил, и вскоре мать вновь кидается в авантюру, пожертвовав дочь очередному толстосуму – на сей раз богатому старику-американцу. Опять «повезло»: старик скончался, оставив «безутешной вдове» приличное наследство (почти 25 тысяч франков).
Какое-то время Олимпия выступала в кордебалете Оперы, но затем предпочла стать дорогой куртизанкой, облапошивавшей в обмен на себя «богатеньких буратин». Потом открыла престижный салон, через который приобретала состоятельных и влиятельных (а также знаменитых) покровителей. Из числа последних её салон посещали Эжен Сю (одно время считался «официальным» любовником хозяйки), Лотур-Мезрэ, Эмиль де Жирарден… художники Орас Верне (ему она позировала обнажённой[65]) и Альфред д’Орсе… музыкант Винченцо Беллини… писатель Оноре де Бальзак. Так что приходилось совмещать приятное с полезным.
В 1831 году Олимпия Пелисье, будучи в бальзаковском возрасте, знакомится с Орфеем своего времени Джоаккино Россини; ему 39, ей – 32.
Правда, имелось два обстоятельства. Во-первых, «Орфей» почитался истинными ценителями оперной музыки невероятно высоко. А во-вторых, у Россини имелась законная жена, знаменитая певица Изабелла Кольбран, рано потерявшая голос. А так как детей они не нажили, то Изабелла глушила своё отчаяние на дне бутылки и за ломберным столом. Ничего удивительного, что отношения между супругами долгие годы оставались натянутыми.
Вообще, обстоятельств было три, ибо, несмотря на то что сорокалетний Россини не отличался красотой (прикрывал лысую голову одним из тридцати имевшихся у него париков и имел вставную челюсть), он был умён и богат. Так что все три обстоятельства (богат, знаменит да при нелюбимой жене) очень-таки подходили для опытной куртизанки, желавшей обрести тихий семейный очаг. Россини был не против. Но когда он честно рассказал обо всём жене, та лишь пожала плечами и в разводе… отказала.
Сожительство с куртизанкой продолжалось долгие пятнадцать лет, причём паре из-за всеобщего осуждения пришлось уехать на родину Россини, в итальянскую Болонью. Однако это, казалось, только скрепило их отношения. Из Олимпии получилась отличная жена – заботливая, верная, ответственная и весёлая. Они обвенчаются через год после смерти первой супруги, прожив душа в душу ещё два десятка лет.
Но вернёмся туда, откуда начали: в тридцатый год, когда Эжен Сю познакомил Оноре со своей любовницей. То было неким правилом игры, когда надоевшую любовницу мягко передавали из рук в руки – как правило, одному из друзей. Г-жа Пелисье перешла от Эжена Сю к Бальзаку, после чего они (Оноре и Олимпия) являлись любовниками целый год. Когда же на горизонте появился Россини, всё повторилось: Бальзак «передал» куртизанку другой знаменитости. Правда, тогда никто не догадывался, что Орфей уже никому не уступит свою Эвридику.
Следует добавить, что при соблюдении правил игры отношения куртизанки со своими бывшими обычно оставались достаточно приятельскими, если не сказать больше – искренне-дружескими. И большая переписка Олимпии Пелисье с Оноре де Бальзаком полностью подтверждает сказанное.
Олимпия Пелисье – Бальзаку, 2 января 1832 года:
«Могу ли я рассчитывать на вас в следующий понедельник, 9 января? У меня будет обедать Россини. Не правда ли, приятно начать год в таком обществе? Вот почему я особенно надеюсь на ваше любезное согласие. После отдыха вы, верно, будете в ударе»{205}.
Эти двое (Оноре и Олимпия) навсегда останутся большими друзьями.
Теперь подробнее об Эжене Сю.
Эжен Сю – интереснейший типаж в биографии Бальзака. И, кто знает, не будь его в определённый период жизни рядом с Оноре, возможно, не было бы никакой «Шагреневой кожи» в том виде, в каком мы её знаем и какой привлёк массового читателя.
Литературный талант Эжена Сю бесспорен. Сын хирурга и сам военный врач (к слову, на корвете «Бреслав» в 1827 году он принимал участие в Наваринском сражении), этот человек получил известность не благодаря своим военным подвигам, а произведениям, написанным в уникальном социально-бытовом и криминальном жанре («Парижские тайны», «Матильда» и пр.).
Однако о личной жизни писателя осведомлены немногие. Хотя в годы оные имя Сю звучало в Париже не менее громко, чем Бальзака и Гюго. Знали его и с другой стороны – как известного жуира, авантюриста и даже дебошира; а ещё – как талантливого журналиста.
Ничего удивительного, что и на творчество Бальзака, с которым он одно время был дружен, Эжен Сю оказал немалое влияние. На момент их знакомства Сю, как уже было сказано, сожительствовал с известной куртизанкой Олимпией Пелисье, с которой частенько ссорился и, как шептались, даже поколачивал. Узнав обо всём этом от самого Эжена, Бальзак решил помирить парочку и так этим увлёкся, что сам не заметил, как оказался в постели привлекательной куртизанки. Впрочем, его товарищ отреагировал на случившееся спокойно, заявив, что, если Олимпия ему по душе, то ради друга он готов её уступить, молчаливо дав добро на амурные отношения Оноре с бывшей любовницей.
Что видим? Видим очевидное: в период написания «Шагреневой кожи» рядом с Бальзаком находились: с одной стороны – его друг, Эжен Сю; с другой – известная куртизанка Олимпия Пелисье. И эти двое (Сю и Пелисье) сильно повлияли как на сюжет романа, так и на его героев.
В своей громоздкой эпопее «Человеческая комедия» Эжен Сю – вполне узнаваемый прототип денди Анри де Марсе, кочующий из одного бальзаковского романа в другой. Товарищ Оноре (в основном – по кутежам) явился своеобразным цементирующим звеном между реальностью и творческими вымыслами Бальзака. Реальная действительность заключалась в том, что эта праздная парочка (Эжен и Оноре) разгуливала по бульварам, посещала кафе, рестораны, театры и Оперу. Известно, например, что они являлись завсегдатаями «адской ложи» в парижской Опере, известной тем, что сидевшие в ней столичные денди громко кричали, свистели и раздавали всякие эпитеты в адрес играющих на сцене актёров. Но боялись их за другое. Как поговаривали, у каждого из щёголей имелся особый сверхмощный монокль, благодаря которому эти безобразники могли безнаказанно рассматривать с близкого расстояния лица (а также декольте!) актрис и зрительниц, после чего обменивались между собой впечатлениями, зачастую не совсем лестными для того или иного лица. Ещё больше пугал тот факт, что кое-что с подачи этих самых «шалунов» просачивалось в прессу, становясь достоянием гласности всего Парижа.