Закончив роман, Бальзак устраивал себе, по его словам, каникулы. Он вел самый беспорядочный образ жизни: бог знает когда вставал, забывая об еде, часами бродил по окрестностям, подчиняясь лишь прихоти своей фантазии. Но даже если он и не писал, то мозг его все равно постоянно работал – гуляя, Бальзак обдумывал новый роман… Нужно сказать, что Бальзак не увлекался ни одним из деревенских развлечений. Он пробовал охотиться, но безуспешно, так как был слишком рассеянным, то же самое было и с рыбной ловлей… Мой отец, считавший себя хорошим игроком в шашки, как-то предложил Бальзаку сыграть партию. После нескольких ходов отец сказал: “Но, господин Бальзак, мы ведь играем не в поддавки. Вы отдаете все ваши шашки. Вы что, смеетесь надо мной?” – “Нет, – ответил Бальзак, – я играю вполне серьезно”, – и он продолжал жертвовать своими шашками. В конце концов у него осталась только одна шашка, но он сумел так повернуть игру, что съел последней шашкой все оставшиеся шашки отца. С тех пор мой отец считал Бальзака умнейшим человеком.
Но самое интересное было наблюдать за Бальзаком, когда… он начинал писать. Бальзак спал хорошо и крепко и заводил свой большой будильник на два часа ночи. Он сам варил себе на спиртовке кофе и поджаривал несколько ломтиков хлеба, затем приступал к работе, лежа в постели, положив бумагу на поднятые колени. Он работал обычно часов до пяти вечера, подкрепляясь только кофе с тартинками. В пять часов вставал, одевался к обеду и оставался в гостиной до десяти часов, ровно в десять он исчезал и шел к себе спать. Никогда он не изменял этому установленному им порядку. Обдумав свой роман, Бальзак писал его сразу, не отрывая пера от бумаги, оставляя пропуски для каких-либо конкретных данных, имен и т. п. Написав все, он вновь принимался за роман, внося необходимые поправки. И наконец он брался за него в третий раз, отделывая стиль, отшлифовывая фразу за фразой, иногда почти ничего не оставляя от первого варианта»{212}.
Однако, пока Оноре находился в Саше, баронесса Дербрук была вынуждена постоянно ездить в Нант, занимаясь там судебными делами, связанными с наследством. Тем не менее вдове уже успели шепнуть, что некто Оноре де Бальзак («Тот самый?!» – «Именно тот, который стал знаменитым писателем!») – так вот, этот самый Бальзак от вдовы буквально без ума.
Слухи не помогли. Г-жа Дербрук так и не появилась в Саше.
Первый вариант «Луи Ламбера» Оноре посвятил госпоже де Берни. И ей первой отправил рукопись. Лора была смущена и одновременно польщена. Слишком серьёзные темы затрагивал автор в своём новом романе.
«Посоветуйтесь с госпожой Карро», – осторожно пишет она, вполне доверяя многоопытной Зюльме, которая, будучи соперницей для неё лично, в то же время являлась преданным другом их общего кумира. Бальзак соглашается и, распрощавшись с Маргоннами (делать здесь больше было нечего, баронесса Дербрук сюда так и не заглянула), срочно отправляется в Ангулем[72].
Трясясь в скрипучем дилижансе, Оноре много думает. На сей раз не о своих книжных героях, а о себе. Он оказался на развилке дорог. Самый близкий путь вёл в объятия богатой вдовушки, женитьба на которой быстро решила бы его финансовые проблемы. Зато остальное сильно пугало – как может пугать холостяка семейная жизнь. Ведь в глазах тридцатилетнего неженатого мужчины супружество – это, прежде всего, оковы, влезть в которые легко, а вот выбраться… А там и дети пойдут… Прощай, письменный стол! К этому ли он стремился все эти годы?..
Вторая тропинка вела в Экс-ле-Бэн – туда, где в роскошном доме писателя ожидала маркиза де Кастри, давно зазывавшая его в гости. Всё ещё не покорённая «цитадель». Овладение этой крепостью явилось бы серьёзной компенсацией за все его потери. Однако маркиза по-прежнему оставалась тёмной лошадкой.
Какой дорогой пойти? И Оноре выбирает самую удобную тропинку. Скрипучий дилижанс помчал его совсем в другом направлении – на Ангулем, где ему никто не угрожал, по крайней мере – холостяцкой свободе.
Вскоре Бальзак у четы Карро.
– Зюльма, Зюльма, я, наверное, сойду с ума, – пожаловался чуть ли не с порога г-же Карро Оноре. – Ты даже не представляешь, как я от всего устал. У меня просто нет сил…
– Не волнуйся, Оноре, – улыбнулась Зюльма. – Если вы, мсье, лишитесь разума, обещаю, буду за вами ухаживать…
После этих слов они оба рассмеялись…
«Луи Ламбер» доказал: Бальзак – великий писатель.
В этот раз всё было не так, как в предыдущие приезды. За прошедшие месяцы упорной работы Оноре вымотался настолько, что на самом деле опасался сойти с ума. И лишь здесь, в Ангулеме, в доме гостеприимной четы, наконец отдышался. Бальзак чувствовал себя загнанной лошадью, которую в кои-то веки выпустили порезвиться на зелёном лужке. Причём резвиться было чрезвычайно приятно. Здесь же, в Ангулеме, Оноре окончательно осознал, как он популярен. Многие местные даже не скрывали своего восхищения при встрече с именитым писателем.
– Как?! Вы и есть господин де Бальзак?! – воскликнул, не веря собственным глазам, один из знакомых майора Карро, когда ему об этом шепнул сам майор.
После этого встречный знакомый как-то странно стал сползать вдоль забора, качая при этом головой и всё время повторяя:
– Не может быть… Не может быть…
«Один молодой человек, – пишет Оноре матери, – по-настоящему заболел, услышав, что я остановился здесь».
Как уверял сам Бальзак, зайдя в местную цирюльню, он едва не лишился своих волос: дамы, словно сойдя с ума, начали выстригать (на память!) у него пряди, при этом чуть ли не сшибая друг друга с ног…
– Ведь это он! Он! Бальзак!!!
Оноре, конечно, недовольно ворчит и пытается вырваться, но в душе ликует: сложно объяснить, чёрт подери, как всё это приятно!..
Когда тебя все обожают, трудно не потерять головы. И Бальзак вновь осмелел, задумав предпринять очередную попытку покорить «форпост» в лице непокорной… Зюльмы Карро.
Вообще, думать об одной и волочиться за другой с его стороны являлось не совсем порядочной попыткой укрепить собственное реноме. Впрочем, успокаивал себя Оноре, ему теперь многое позволено, ведь он же знаменитость! Ничего особенного не случится, если Зюльмочка сжалится над бедным холостяком, почему бы нет? Уж такой он непостоянный человек, заплутавшийся в двух (или трёх?) соснах. Ведь она такая умница, и так добра…
Зюльме, конечно, нелегко. Женщину раздирают противоречивые чувства: супружеский долг перед мужем и соблазн оказаться в объятиях своего кумира. Майор Карро старше супруги на пятнадцать лет, что в их возрасте уже существенная разница. А когда рядом молодой, ретивый, да ещё и знаменитый! – устоять не то что трудно – почти невозможно. И негодник Оноре это тоже понимает. Именно поэтому он столь упорен.
– Ты даже не представляешь, Зюльма, как дорога мне, – шепчет искуситель, оказавшись наедине с хозяйкой дома.
– Почему же, очень даже представляю, – ловко парирует наступление Зюльма. – Даже догадываюсь, как тебе плохо… Но мне намного труднее. Я замужняя женщина, у которой нет оснований предавать своего мужа. Мсье Карро не заслужил, чтобы быть обманутым. Поэтому, Оноре, будь благоразумен…
«Будь благоразумен»… Легко сказать, когда… Когда всё тело – будто натянутая струна!
– А ещё я уверена, – продолжала издеваться Зюльма, – для тебя сейчас подошла бы любая женщина – даже горбатая! А не только я, не правда ли, хитрец?..
Про «горбатую» – это уже в огород маркизы де Кастри, про которую Оноре успел разболтать.
– Но, дорогая… О, Зюльма!
– Замолчи, Оноре! Хитрец. Нет и нет!..
Иметь дело с умной женщиной – всё равно что есть шпинат, представляя, что тебе подали жареную телячью лопатку. Муторно до слёз.
Проблема с неуступчивой Зюльмой была не единственной, с которой столкнулся в этот период жизни Оноре. Неожиданно оживилась матушка, Анна-Шарлотта де Бальзак. Хотя подобное «оживление» вряд ли можно было назвать неожиданным. За последний год её непутёвый сынишка наломал столько дров, что приходилось буквально хвататься за голову.
«Красивая жизнь» заставляет серьёзно расплачиваться. Когда соришь деньгами, думай о другом: где потом отыщешь метлу, способную собрать разбросанное накануне. Раздвоение нашего героя закончилось, сведясь в некий мираж, под названием Бальзак-страус. Кредиторы наседали, продолжая угрожать и сниться по ночам. Для какого-нибудь мошенника подобное могло показаться всего лишь игрой; когда же речь идёт о трудяге-писателе, можно представить, как тяжело было должнику, который, просиживая сутки напролёт над рукописями, постоянно испытывал всю тяжесть дамоклова меча.
Ничего удивительного, что отъезд Бальзака из Парижа в 1832 году опять-таки явился самым настоящим бегством. Прежде всего от кредиторов и безденежья. А как же тильбюри, грум, лошадки?.. Элегантные трости с дорогими набалдашниками и лайковые перчатки в количестве целой дюжины? Да никак. Всё брошено. По сути – на произвол судьбы.
«Пара лошадей, запряженных в тильбюри, – иронизирует С. Цвейг, – на котором он проезжает мимо дворца де Кастеллан, сожрала овса на девятьсот франков с лишним. Трое слуг, новые платья – одним словом, весь этот пышный стиль жизни – невероятно расстраивают его средства. Неоплаченные счета, просроченные векселя прибывают с той же регулярностью, с какой прежде приходили корректуры»{213}.
«Дорогая матушка, – пишет в панике Оноре матери. – Если можешь, продай лошадей; если хочешь, откажи от места Леклерку; уплати ему сперва жалованье и уволь… Рано или поздно литература, политика, журналистика, женитьба либо какое-нибудь грандиозное начинание помогут мне в конце концов разбогатеть. Нам уже немного осталось страдать. О, пусть бы я страдал один! Ведь если бы не госпожа де Берни, то за минувшие четыре года я бы уже раз двадцать потерпел полный крах. Однако теперь и ты немало страдаешь и невольно становишься одной из причин моих тайных мук… Ты просишь писать обо всем подробнее, но, милая мама, разве ты еще не поняла, как я живу? Когда я в состоянии писать, то сижу над рукописями; когда же не пишу, то обдумываю будущие произведения. И всякий раз, когда какое-нибудь дело, обязательство, привязанность не дают мне написать лишнюю страницу, для меня это просто гибель…»