Г-жа де Бальзак не сидит сложа руки. Анна-Шарлотта была слишком деятельной натурой, чтобы безвольно просиживать у окна и ждать у моря погоды. Поэтому, засучив рукава, она смело берётся за дело. Одновременно понимает: помогать Оноре – это заниматься «авгиевыми конюшнями». И если бы у Геракла был выбор, очистить конюшни царя Авгия или разобраться с делами французского романиста, можно не сомневаться, что герой греческой мифологии очень бы возмутился, потребовав оставить его один на один с конюшнями.
А вот конюшни Бальзака (в прямом и переносном смысле) оказались на плечах его матери – уже немолодой женщины, с букетом разных хворей. Сначала та разбирается с насущным – с домом на улице Кассини (хозяева которого грозят выселить жильца), обслугой, поварихой, лошадьми, кучером… Ненужное продаёт (в том числе лошадей); обслугу, извинившись, увольняет. А вот с кредиторами сложнее: те – как слепни. Навязчивых насекомых можно хотя бы прихлопнуть, от кредиторов – только убегать. Теперь травят не должника – его мать!
«Чтобы выплатить долги (за одежду, ковры, дорогие переплеты и новое увлечение Бальзака – фарфор), – пишет Г. Робб, – г-жа де Бальзак вынуждена была продать лошадей и уволить слуг. Как всегда, преисполненный оптимизма, Бальзак просит мать сохранить сбрую и убедиться, что Паради и Леклерк не забрали с собой красивые синие ливреи, которые он заказал специально для них. Любой ценой ей следует избегать судебного преследования: он окружен врагами, которые с радостью воспользуются малейшей возможностью выставить его в смешном свете. По этой причине во все свои последние договоры Бальзак вставлял условие: журналы, которые публикуют его рассказы, не имеют права помещать на своих страницах отрицательные рецензии на его творчество»{215}.
Анна-Шарлотта жалуется сыну, называя его большим транжирой. Она пишет Оноре слезливое письмо, в котором упрекает того за неумение вести хозяйство. Бальзак сердится.
Из его письма от 19 июля 1832 года: «Нынче утром я уже собрался было мужественно приняться за работу, как вдруг прибыло твое письмо и совершенно выбило меня из колеи, обидно до слез. Неужели ты думаешь, что художник может целиком отдаваться творческим замыслам, если вдруг ему живо напомнить о всех его невзгодах, как это сделала ты? Неужели ты думаешь, что, если бы я сам не помнил о них, я работал бы с таким неистовством? Прощай… Прощай!..»{216}
Мать хватается за сердце, жалуется на сына дочери. Лора в письме брату просит поберечь матушку, ведь она, втолковывает сестра, уже немолода.
Оноре нервничает – ему всё надоело! «Луи Ламбер» – вот то настоящее, что не сегодня – так завтра всколыхнёт всё человечество! А тут какие-то слёзы и жалостливые вздохи…
А не бросить ли всё да и махнуть… к маркизе де Кастри?..
Давно замечено: везение сопутствует не только авантюристам, но и талантливым романтикам. Едва Оноре задумал навестить маркизу де Кастри, как из Парижа пришло радостное известие от матушки: ангел-хранитель семьи Бальзаков – г-жа Делануа – предоставила Анне-Шарлотте долгожданную ссуду в размере 10 тысяч франков. Невероятно! Этой госпоже следовало бы поставить бронзовый памятник… во весь рост… в обнимку с Бальзаком.
Госпожа Делануа – Бальзаку, 27 июля 1832 года:
«Я люблю ваш талант, да и вас самого, и не хочу, чтобы на пути вашего таланта возникали преграды, а вам приходилось страдать, в то время как в моих силах сделать так, чтобы этого не было. На помощь мне пришел счастливый случай: мне возвратили крупную сумму денег, которые я еще не поместила в бумаги. Пусть деньги эти пойдут на уплату ваших долгов и дадут вам возможность совершить путешествие, как вам того хотелось; мне оно представляется вполне своевременным»{217}.
Ну разве не ангелочек?!
Свершилось: Оноре вновь при деньгах. Ну а матушке… матушке по-прежнему разбираться с навязчивыми кредиторами. Уж такова, видать, её вдовья доля.
Ещё находясь в Саше у г-на Маргонна, Оноре не выдерживает и все накопившиеся сомнения выплёскивает в письме к Зюльме Карро. Только она, Зюльма, может его понять.
«Теперь я должен отправиться в Экс, в Савойю, – пишет он. – Я гонюсь за особой, которая, наверно, потешается надо мной. За одной из тех аристократических дам, которые тебе, несомненно, кажутся отвратительными, за одним из тех ангельски-прекрасных лиц, которое якобы свидетельствует о прекрасной душе. Она наследная герцогиня, чрезвычайно снисходительна, чрезвычайно приветлива, изнеженна, остроумна, кокетлива. Она совершенно иная, чем все, кого я видел до сих пор! Она одно из тех созданий, которые избегают всяческого прикосновения. Она уверяет, что любит меня, но ей хотелось бы содержать меня под стражей, в подвалах своего венецианского палаццо… Женщина (видишь, я рассказываю все, как есть!), которая хочет, чтобы я писал исключительно для нее. Она из тех, которые требуют безусловного поклонения, которые хотят, чтобы перед ними стояли на коленях, и завоевать которую такое наслаждение… Не женщина, а мечта… Она ревнует меня ко всему! Ах! Уж лучше бы я оставался у вас в Ангулеме, неподалеку от порохового завода, разумный, умиротворенный! Я слушал бы скрип ветряных мельниц, объедался бы трюфелями да смеялся бы и болтал с вами, вместо того чтобы растрачивать здесь время и жизнь»{218}.
Неутомимый помощник и единомышленник (к слову, едва отбившаяся от его назойливых ухаживаний), в этот приезд Зюльма Карро превратилась в своеобразного психоаналитика нашего героя. А всё потому, что Оноре дал слабину: он долго не мог решиться, отправляться ли ему в Экс к маркизе де Кастри или же повременить и на всё махнуть рукой.
Зюльма ничуть не сомневается, что коварная маркиза искусно потешается над доверчивым молодым человеком, закомплексованным на своём «шатком дворянстве». Как считает мадам Карро, госпожа де Кастри – эгоистичная особа, для которой присутствие рядом именитого писателя – лишь для собственного самоутверждения; и вряд ли маркиза готова компрометировать себя интимной связью с человеком плебейской крови.
Одержимость Бальзака в желании оказаться победителем в очередной любовной интрижке раздражает Зюльму. Ещё больше раздражает его неприкрытая надежда (вот глупец!) на то, что, сдавшись, г-жа де Кастри согласится стать его женой. Какое заблуждение!
А Оноре не находит себе места: ехать или не ехать?
– Что скажешь? – обращается он к Зюльме.
– Да поезжай уж! – отвечает та, понимая, что удержать (тем более убедить!) Бальзака вряд ли удастся.
Увидев, как после этих слов радостно засияли его глаза, Зюльма лишь горестно вздохнула:
– Только не убивайся слишком. Ты ведь такой ранимый, Оноре…
Перед отъездом Бальзак в замешательстве: осмотр кошелька показал, что там… раз, два, три… Вот так, он вновь без денег! Эти франки будто сговорились: они просачиваются между пальцев, даже не задерживаясь. Какой-то злой рок! Деньги появляются – и тут же исчезают. Постоянная гонка за наличными…
Оноре стыдливо занимает у майора Карро (у того самого, чью жену ещё вчера склонял к измене!) сотню франков и одновременно пишет матери, прося её уплатить за него этот долг. А заодно… прислать ему в Лион еще триста золотых. Ведь ему, оправдывается сын, не до этого – много работы. Стыдоба! И перед Карро, и перед матушкой. Он превратился в какого-то попрошайку…
Будем благосклонны к нашему любимцу: в Ангулеме он за одну ночь напишет «Гренадьеру»![73]
В путь, к обворожительной маркизе де Кастри! У Оноре прекрасное настроение. Тю-тю-тю… Тра-ля-ля… Как весело насвистывать славного Моцарта, когда знаешь, что завтра в кармане будет громко позвякивать.
Отправляясь в Экс к маркизе де Кастри, Бальзак ничуть не сомневался, что едет пожинать лавры победителя. Ведь г-жа де Кастри пригласила его сама; Оноре, извините, не навязывался. Впрочем, усмехался он, маркиза соскучилась, вот и пожелала увидеться. Мало того, дама придала будущей встрече привкус некой таинственности, потребовав явиться инкогнито. Женщина никогда не просит так просто о тайном свидании. Встреча инкогнито может означать только одно: остаться вдвоём, чтобы никто не мешал, не встревал, не вертелся поблизости и не отвлекал ненужными вопросами. Tête-à-tête… Эта маркиза – истинная чертовка!
В Лиможе пересадка. Неуклюжие дилижансы – настоящая головная боль для пассажиров; что уж говорить о дорогах?! Впрочем, это даже к лучшему. В Лиможе у Оноре была запланирована встреча с сестрой Зюльмы – мадам Люсиль Нивэ, муж которой здесь успешно торговал фарфором. Встретились, разговорились. Как обещала Люсиль, её супруг непременно отправит ему в Париж изумительный столовый сервиз[74]. Между тем Нивэ-младший (сын Люсиль) согласился показать Оноре город. Чудные лиможцы, как он им благодарен!..
Хорошее настроение быстро улетучилось по дороге из Лиможа в Лион. Недалеко от Клермона, удобно устроившись на империале дилижанса, Оноре с интересом рассматривал живописные окрестности, когда после остановки лошади неожиданно дёрнули, и пассажир, не удержавшись, неловко упал и сильно ударился о металлическую подножку экипажа. Ногу Оноре рассекло до кости. Несмотря на то что перелома удалось избежать, рана оказалась глубокой, кровоточила и, конечно, сильно болела. И это при том, что от Лиможа до Лиона путь в дилижансе занимал четыре дня. За это время нога распухла, из-за чего потерпевший едва передвигался. В таком состоянии измученный Бальзак прибыл в Экс, где, как он рассчитывал, его ожидало любовное приключение.
А там всё было готово к приёму дорогого гостя. Г-жа де Кастри сняла для Оноре уютную комнату (за два франка в сутки), которая пришлась как нельзя кстати. Маркиза оказалась чрезвычайно мудрой, сделав всё от неё зависящее, чтобы Бальзаку здесь понравилось.