Его утро начиналось с варёного яйца и чашки горячего молока из соседнего кафе (за 15 су). Весь оставшийся день (до шести вечера) писатель работал, делая многочисленные правки в «Луи Ламбере» и «Покинутой женщине». Ну а в шесть отправлялся к маркизе, где обедал и оставался до одиннадцати ночи.
Рана постепенно затягивалась, так что Оноре ничего не мешало вновь заняться приступом «цитадели». Вообще, в этот раз он был настроен решительно. Февраль… март… апрель… Шесть месяцев – целых полгода! – длится его «пляска» вокруг маркизы-герцогини, которая ничего, кроме решительного «нет!», пока ему не сказала. Рано или поздно Рубикон следовало форсировать. Иначе к чему всё это?!
Не думайте, что искренние чувства и самоотверженное поведение обязательно окупаются сторицей. Забудьте! Далеко не всегда высоконравственные человеческие порывы находят отклик в сердцах несчастных, одиноких и сомневающихся. И когда всадник, умело оседлавший Фортуну, мчится со скоростью ветра навстречу своей Славе, он зачастую забывает о тех, кто его поддержал при запрыгивании в это самое седло.
Пройдут годы, и Бальзак-всадник, унесённый потоками Успеха и Славы в неведомую даль, забудет о Зюльме Карро. Он перестанет ей писать, а также навещать гостеприимную чету, где его в любое время ждала тихая, уютная комната с письменным столом, кипой дорогой бумаги и опять же дорогими гусиными перьями (а не дешёвыми вороньими, к коим из экономии был привержен Оноре). Но нет, со временем Бальзаку станет не до старых друзей; он будет слишком занят.
И однажды Зюльма, этот преданный друг, не выдержит и приедет из провинции в Париж. Она, вне всякого сомнения, надеялась на долгожданную встречу со своим кумиром (а теперь – и кумиром всех женщин мира!). Надо думать, Зюльма ничуть не сомневалась, что их встреча обязательно состоится, ведь за последние месяцы ею было написано несколько трогательных писем с намёком на встречу. Правда, Оноре не ответил ни на одно. И это понятно, успокаивала себя женщина, ведь он, бедняжка, так занят, так занят… Галерный раб! Был им – таким же и остался…
И вот она в Париже. Сняв комнату в гостинице, Зюльма пишет именитому романисту короткое письмо, после чего терпеливо ждёт приглашения. Не случилось. Ни встретиться, ни поговорить по душам – ничего. Откуда этой женщине было знать, что за то время, пока её не было рядом, Оноре превратился в беспечного растяпу. Прошли те времена, когда романист вскрывал каждый конверт из сонма писем, приходивших на его имя. Когда это было! Писатель не общался с Зюльмой тысячу лет, его бесхозная корреспонденция зачастую отправлялась прямиком на растопку камина. Он настолько зарылся в собственной писанине, что не оставалось времени на чужие письма. И даже (прости, Зюльма, прости!), получив весточку от Верного Друга, у него не найдётся минутки хотя бы пробежаться глазами через строчку. Конверт так и пролежит на его письменном столе нераспечатанным.
А она всё ждала. И день, и два, и три… Неделю… вторую… Бесцельно бродила по Парижу и всё надеялась на долгожданную встречу, находясь (смешно сказать) в каком-то часе ходьбы от дома, где, как знала, творил Великий Писатель. Не дождалась. Оноре так и не удосужился пригласить Зюльму к себе.
Как бы жестоко ни прозвучало в адрес нашего героя, Бальзак просто перешагнул Зюльму Карро. Впрочем, можно и жёстче: Оноре растоптал чувства Зюльмы, оставив их высокие отношения в далеком прошлом. Запутавшемуся в работе и многочисленных делах, ему в тот момент было не до женщины по имени Зюльма. Зюльма, Зюльма… Ну да, когда-то она ему здорово помогла.
Но однажды Бальзак, уже больной, но по-прежнему обременённый долгами и прочими хлопотами, вдруг вспомнит о той, чьей преданности ему будет сильно не хватать, – о незаменимой Зюльме Карро. И, вспомнив, тут же потянется к перу, чтобы написать длинное и, по сути, исповедальное письмо. Немедленно, быстрее! – торопил он себя. То будет некое послание издалека, почти из неведомого мира, в котором романист постарается насколько можно загладить вину перед женщиной-альтруистом, любившей его, быть может, даже больше себя. Нет, он никогда не забывал милой Зюльмы, будет уверять Бальзак адресата, и до сих пор в трудные минуты не только вспоминает, но даже ведёт с ней долгие беседы. А ещё мысленно частенько просит у неё дельного совета. В общем, помнит её и любит. И будет помнить всегда!..
Муки совести извели Оноре. Кто-кто, но Зюльма Карро явно не заслужила того, как он с ней поступил. Ну а сама Зюльма… Благородная по своей природе, она никогда не держала на Бальзака обиды. Потому что знала его лучше других, в том числе все слабости и недостатки. Из всех чувств её переполняло только одно – чувство гордости за того, к творчеству которого когда-то оказалась причастна.
Ну а насчёт случившегося, корила себя Зюльма, она виновата сама, ведь Оноре предупреждал её в своих письмах, причём не раз, что, если он сильно загружен работой, отвлекать его не стоит.
Вот, к слову, что по этому поводу разъяснял Бальзак сестре Лоре в одном из писем к ней: «Я не способен подавать признаки жизни, ибо это означало бы то же самое, что побеспокоить литейщика в тот момент, когда он отливает колокол… Лора, мне необходимо жить, никому не протягивая руки»{219}.
В «Блеске и нищете куртизанок» автор напишет: «Со временем душа, непрерывно оскверняемая сделками с совестью, мельчает, пружины благородных мыслей ржавеют, петельные крючья пошлости разбалтываются и начинают вращаться сами собой… Три источника ужаса: разобщение с людьми, гробовая тишина и угрызения совести».
Бальзак, конечно же, страдал. Эти безжалостные муки совести – они не давали ему покоя! Так с этим грузом и жил, не находя спасения.
От угрызений совести может спасти… лишь сама совесть. Или, например, если её окончательно свести на нет. Скажем, взять и прихлопнуть тапкой. Той самой, что за минуту до этого прихлопнул надоевшую муху…
Маркиза де Кастри не сдавалась. Вообще, она вела какую-то собственную игру. Не понимая, что в конце концов происходит, Оноре совершает один опрометчивый поступок за другим: то неловко схватит даму за руку, то обнимет невпопад; а один раз умудрился… несильно ущипнуть. И каждый раз встречал мощный отпор. Ведя себя с «кавалером» довольно игриво, в то же время г-жа де Кастри словно очертила вокруг себя некую невидимую черту, зайти за которую означало бы её сильно рассердить. Всё это походило на какое-то спланированное издевательство. Эта женщина предпочитала только играть, но не действовать! И Оноре в хитроумной игре в кошки-мышки оказался отнюдь не кошкой.
Время шло, следовало определяться. Однако маркиза была настолько внимательна к своему визави, что Бальзак никак не решался обидеть её грубым словом или жестом. Он как будто чего-то стеснялся.
Ну а дама тем временем предложила съездить к озеру Бурже и в Шартрез. Потом сводила Оноре в казино, где познакомила со своими великосветскими друзьями. Именно там Бальзак свёл знакомство с известным банкиром Джеймсом де Ротшильдом, считавшимся крупным финансовым «кукловодом» своего времени.
«Клуб в Эксе, – пишет Грэм Робб, – стал вторым предостережением; Рафаэль де Валантен бывал там до Бальзака. По совпадению, дело происходило в том самом месте, куда героя “Шагреневой кожи” отправили поправляться врачи. И сходство не ограничивалось одной топографией. В Экс-ле-Бене еще один врач говорит Рафаэлю, что в “резком, чистом горном воздухе, будучи перенасыщен кислородом и пылким темпераментом, свойственным людям, созданным для больших страстей, он лишь усиливает процесс окисления, которое и так идет слишком стремительно”…»{220}
А по вечерам маркиза де Кастри заботливо ухаживает за больной ногой «кавалера» и даже собственноручно варит ему кофе по особому «бальзаковскому» рецепту. Их отношения зашли настолько далеко, что, склонный давать своим возлюбленным короткие и нежные имена, Бальзак называет Анриетту де Кастри более интимно: Мари. (Да-да, снова Мари!)
И это тоже сильно смущает. Повидавшая на своём веку немало, маркиза по-прежнему продолжала вести себя как девушка на выданье. Странно. И печально. Но ещё больше – непонятно. Чего добивается эта хитроумная маркиза?
Пока атаки на «цитадель» заканчиваются безрезультатно. Все неуклюжие попытки Оноре овладеть крепостью лёгким приступом оказывались тщетны; ни к чему не приводят даже обходные маневры. Так, в надежде растопить сердце жеманницы, Бальзак отправил маркизе любовное письмо Луи Ламбера Полине из своего нового романа. Но и это не сработало. А дорогие подарки, заказанные пылким возлюбленным из Парижа (туалетная вода, помада и несколько пар перчаток), произвели на даму тот же эффект, как если бы избалованной левретке подкинули кусок ливерной колбасы. К ухаживаниям романиста маркиза де Кастри по-прежнему оставалась равнодушной. Странно, очень странно…
Пришлось в который раз мобилизоваться. Прогуливаясь как-то вдоль озера и о чём-то оживлённо болтая, Оноре не выдержал и… поцеловал маркизу. И даже не в щёку – в губы! Вспыхнув, он ринулся было дальше, но… маркиза быстро отстранилась. На этом всё и закончилось. То есть ничем. Бальзак в недоумении: что это было? Награда за упорство? Хорошо продуманная игра? Обида? То и другое? Голова буквально раскалывалась…
Ну а маркиза окончательно замкнулась. Такое впечатление, что она уже получила своё. А он? Он – дырку от бублика!
Больше не будет ни одного поцелуя. Ни явного, ни тайно сорванного – никакого. Можно подумать, наседал на себя Оноре, что маркиза – девица, и ей пятнадцать лет. Но нет же, она женщина средних лет, почти перестарок, вдова, имела любовников… много и всяких… Тогда что происходит, чёрт подери?! Странно.
Осень уже вовсю раскрашивала листья деревьев, когда в один из дней маркиза де Кастри окончательно огорошила: