– Не знаю, как вы, мсье Бальзак, но лично я не собираюсь обратно в Париж…
– Как это?.. – опешил Оноре. – То есть, маркиза, вы хотите сказать, что ещё месяц-другой поживёте в Эксе? – быстро нашёлся он.
– Нет-нет, вы меня неправильно поняли, – улыбнулась г-жа де Кастри. – Дело в том, что мы с дядюшкой, герцогом Фиц-Джеймсом, собираемся несколько месяцев провести в Италии. Съездим в Геную, посетим Рим, подышим морским воздухом в Неаполе… Не составите нам с герцогом компанию?..
– Поехать в Италию?! – выпучил глаза Бальзак. – О, это прекрасная идея! Только дать ответ прямо сейчас я вряд ли готов, ведь у меня имеются кое-какие планы на осень и зиму… Хотя, признаюсь, было бы весьма приятно оказаться вашим спутником в столь заманчивом путешествии…
– Что ж, у вас ещё есть время подумать, – хихикнула, кокетливо взглянув на собеседника, маркиза. – Буду надеяться…
Вот она, западня! Самый вкусный сыр всегда в мышеловке. То, что ему предложила г-жа де Кастри, чудовищно, ведь он уже и так немало поиздержался. Рим… Неаполь… Заманчиво. Особенно, если в кармане радостно позвякивают франки. Но даже если позвякивают, возвращаться из столь длительного путешествия придётся определённо пустым. Западня!
«Почему ты пустила меня в Экс? – набрасывается Оноре в письме к Зюльме. – Поездка в Италию обойдется дорого. Она разорительна вдвойне: она означает и потерю денег, и потерю рабочих часов, проведенных в почтовой карете, – потерю рабочих дней»{221}.
Бальзак в отчаянии. «Только при чём здесь Зюльма?» – ругает он себя. И сам же отвечает: «Но ведь кто-то же должен быть виноват во всём этом!» Конечно, Зюльма! А кто, кроме неё?..
И вновь борьба с самим собою. Бальзак сильно сомневается. Здравый смысл подсказывает: ехать в Италию не стоит. С другой стороны, слишком велик соблазн добиться-таки своего, оказавшись триумфатором. Манит и другое: возможность увидеть Италию «из окна герцогской кареты». А ещё герцог Фиц-Джеймс наверняка поможет ему выбраться в палату депутатов…
Из письма Бальзака матери, 23 сентября 1832 года:
«Я все хорошо подсчитал, этих денег мне хватит до Рима. Мы отправимся вчетвером, в экипаже госпожи де Кастри; все расходы на поездку из Женевы в Рим, включая стоимость провизии, лошадей, гостиниц, составят тысячу франков; на мою долю придется двести пятьдесят франков… Я совершу чудесное путешествие в обществе герцога, который по-отечески относится ко мне. Всюду я буду принят в высшем обществе. Второй такой случай мне больше не представится. Герцог уже бывал в Италии; он хорошо знает страну, и поэтому я буду избавлен от ненужной потери времени, кроме того, его имя откроет передо мной все двери. Герцогиня и он очень добры ко мне»{222}.
И он решается. Его «Озорные рассказы», которые согласилась опубликовать «La Revue de Paris», окупят все расходы. Но – матушка! Она должна постараться…
А. Труайя: «В страшной спешке руководил Бальзак матерью: пусть срочно вышлет ему тысячу двести франков, пару сапог из тонкой кожи, чтобы чувствовать себя комфортно в гостиных, и пару попроще, на каждый день, да не забудет положить в них помаду и туалетную воду, которых ему так не хватает. Сам отправляет ей два куска фланели, которые носил на животе. Их необходимо показать ясновидящей, работающей под присмотром доктора Шапелена: та должна сказать, что у него за болезнь. Умоляет брать фланель аккуратно, бумагой, чтобы ничего в ней не нарушилось. И, завершая письмо: “Дорогая матушка, не забудьте положить в пакет полдюжины желтых перчаток”…»{223}
О, эти жёлтые перчатки и сапоги из тонкой кожи! Они не оставят маркизе и дюйма для отступления…
В начале октября 1832 года герцогская карета увозит Оноре навстречу неведомым страстям.
Всё закончилось, едва начавшись.
В Женеве (именно там была первая большая остановка) произошло то, что должно было произойти ещё в Эксе. Именно произошло. Ибо случилось объяснение, закончившееся окончательным разрывом и незаживающей раной в груди нашего героя. Теперь уже никто не скажет, где это произошло – в «Hôtel de la Couronne» («Корона»), где остановилась маркиза, или во время их совместной прогулки. Но, судя по всему, приступ «цитадели» закончился ультиматумом, после которого последовал незамедлительный отказ.
С. Цвейг: «…Герцогиня задела его самое больное место… она жесточайшим образом оскорбила его тщеславие и его мужскую или человеческую честь, ибо он немедленно возвращается обратно во Францию, исполненный мрачного бешенства и жгучего стыда, полный решимости отомстить этой женщине, которая столько месяцев дурачила его самым бессовестным образом»{224}.
Отказ во взаимности – сильнейшая боль для сердца. А если подобный отказ ломает жизнь, то боль остаётся незаживающим рубцом…
Резюмируя трагикомическую историю, произошедшую между Бальзаком и маркизой де Кастри, следует сказать следующее. В многочисленных исследованиях, посвящённых данной теме, маркиза предстаёт исключительно как жесткосердная и коварная интриганка, которая, если верить несметной когорте бальзаковедов, в отношении именитого писателя якобы имела одну-единственную цель: унизить (а то и растоптать!) зарвавшегося литератора-плебея.
Но так ли это? Попробуем опровергнуть данное устоявшееся мнение, заняв прямо противоположную позицию.
Маркиза от связи с Бальзаком сильно рисковала. Прежде всего потому, что, будучи уважаемой дамой Сент-Жерменского предместья, чья родословная, как было сказано, корнями уходила к Стюартам, и вдова (пусть и незаконная) сына австрийского канцлера Меттерниха, она была не тем человеком, который мог ввергнуться в пучину авантюрного романа. Подобное можно себе позволить, предвидя наперёд благоприятный исход. Следовательно, начиная авантюру, г-жа де Кастри должна была быть уверена, что выйдет сухой из воды. Раскрыв своё настоящее имя и завязав дружеские отношения с писателем, маркиза (без всякой задней мысли) добивалась только одного: стать его другом. Ни больше, ни меньше: другом. Для чего ей это было нужно? Ну, хотя бы для престижа.
Чего не скажешь о Бальзаке. Став знаменитым холостяком, Оноре ко времени знакомства с маркизой был настолько избаловав женской половиной, что уже отвык получать на свои капризы какие-либо отказы; мало того, многие из женщин сами искали с романистом встречи, влетая в его постель, как в зимнюю стужу куропатки в снег. Так что поначалу маркиза (да притом – вдова!) представлялась Бальзаку достаточно лёгкой добычей, этаким престижным трофеем.
Но вышло всё наоборот. Когда г-жа де Кастри (возможно, к ужасу своему!) поняла, что от неё требовалось, она оказалась в достаточно непростой, двусмысленной ситуации. Оноре, хоть и стал другом, но он требовал большего – интимной близости. Тем более было известно, что де Кастри никогда не отличалась высокой нравственностью и во времена оные меняла любовников как перчатки. Однако с ним, Бальзаком, она выстроила иную тактику поведения, выставляя себя этакой недотрогой. Всё это заставило несостоявшегося любовника сделать вывод, что маркиза не решилась опускаться до «плебейского уровня». Такого же мнения придерживаются сегодня многие публицисты и исследователи.
Тем не менее данное заключение достаточно спорно. Поэтому смею предположить собственное видение поведения г-жи де Кастри.
Да, маркиза, конечно, могла выразить своё полное пренебрежение к г-ну Бальзаку исходя из их социального неравенства. И с этим можно было бы согласиться, если не учитывать, что, во-первых, на дворе начало тридцатых годов XIX века, а не какой-нибудь 1780-й, когда балом правили приснопамятный Людовик XVI и Мария-Антуанетта. Тогда – да, никакая маркиза не снизошла бы до публичной связи с «плебеем», пусть даже достаточно известным. Однако за прошедшие полвека во Франции многое изменилось, и подобные препоны для отношений уже не были столь строги.
И во-вторых. Как мы знаем, маркиза де Кастри была достаточно умна. И, вне всякого сомнения, отдавала себе отчёт в том, что известный писатель – товар штучный, исключительный. По крайней мере, намного ценнее иного барона, маркиза и даже герцога. В отличие от последних, понимала она, имя Бальзака останется в памяти потомков в веках. Так что не она для него, а он для неё был более привлекателен. Действительно, знал ли бы кто-нибудь сегодня из нас о некой маркизе де Кастри, не окажись она однажды рядом с великим писателем? Ответ однозначен: нет и никогда. Фамилия де Кастри для человечества абсолютно ничего не значит; так же, как и герцога Фиц-Джеймса и прочих представителей Сент-Жерменского предместья. Пустой звук, ничтожное величие. Ну а Бальзак? Бальзак – целая Вселенная! И в этом всё отличие.
Так почему – почему?! – повела себя так «коварная» маркиза? Причём, и не коварная вовсе, но достаточно умная?
Напомню, целью г-жи де Кастри после знакомства с писателем было стать его хорошим другом. И она, эта цель, была достигнута, они подружились. А вот всё остальное – это недостигнутая цель Оноре: ему так и не удалось дружбу превратить в интимную связь. И виною тому послужило поведение г-жи де Кастри.
Дело в том, что, будучи умной, маркиза не желала переходить опасный Рубикон, отделяющий дружбу от банальной связи. В противном случае существенно повышались риски, которых, если задуматься, было немало.
Денди-холостяк всегда опасен: он потенциальный разносчик венерических заболеваний. Франция XIX века оказалась во власти захлестнувших её инфекций, в частности, буйным цветом полыхал lues. От спинной сухотки (проявление третичного нейросифилиса) гибли тысячи молодых людей, многие становились тяжёлыми инвалидами. Лечение инфекционных заболеваний находилось в крайне зачаточном состоянии; если смотреть с высоты сегодняшнего дня, специфического лечения многих заболеваний просто-напросто не существовало. В то время как десятки тысяч людей умирали, находившиеся поблизости лекари, усиленно морща лбы, бессильно разводили руками.