[91]?
– Браво, Анриетта! – вскричала Ганская. – Это чудесная мысль. Но кто будет писать – не я же!..
Все призадумались.
– А что, если составить некое абстрактное письмо, в котором высказать мсье Бальзаку всё, что думаем о его творчестве, и в то же время обратным адресатом окажется некий аноним, – вновь нашлась Анриетта.
– Ну да, загадочный аноним, неплохо, – оживилась Эвелина. – Скажем, некая… Чужестранка, – посмотрела она на сообщников. – Очень таинственно. Мне кажется, отлично!
Предложение хозяйки всем понравилось. И вскоре в Париж было отправлено первое письмо от Чужестранки. В почтовом отделении Одессы будет проштампована дата: 28 февраля 1832 года.
Вообще, таинственная незнакомка Бальзака сильно озадачила. Спрятавшись за маску Чужестранки, она завела писателя в тупик. И что теперь, как с ней общаться? Как дать понять, что он, ещё не видя эту женщину, уже почти влюблён в неё и с нетерпением ожидает новых писем.
Чтобы хоть как-то отблагодарить незнакомку за проявленный интерес к его творчеству, Бальзак придумывает очередную комбинацию. У него на выходе дополненное и исправленное издание «Сцен частной жизни», которое он недавно отправил в типографию. В числе прочих там оказалось несколько новых новелл. Автору приходит бесшабашная (вполне свойственная его изобретательной натуре) мысль: посвятить одну из них – «Искушение» – этой самой незнакомке. Причём делает это довольно своеобразно, распорядившись на первой странице новеллы воспроизвести факсимиле печатки «Diis ignotis», под которым проставить дату: 28 февраля 1832 года.
Типографы лишь пожимают плечами, но, зная крутой нрав и причуды писателя, исполняют то, о чём он их просит. А дальше…
Дальше эти ребята неожиданно получают ещё одно указание, прямо противоположное первому: дополнения г-на Бальзака отменяются, никаких латинских факсимиле и непонятных дат!
Что произошло? Если думаете, что указание пришло от издателя, то глубоко заблуждаетесь, ибо забыли о главном «цензоре» бальзаковских трудов… г-же де Берни. Зоркий глаз Лоры, которая по-прежнему просматривает корректуры Бальзака и с годами всё больше терзается ревностью, мгновенно выхватывает зашифрованное послание (конечно же, к женщине!) и тут же распоряжается его исправить. Опять! Опять этот ветреный Оноре закрутил очередную интрижку, из которой потом будет с трудом выбираться.
– Убрать! – жёстко говорит она редакторам. – И это… И вот то! Да, и прошу ничего не сообщать г-ну де Бальзаку, иначе будет скандал…
– Но ведь он обнаружит отсутствие правки, и тогда уж точно не избежать скандала, – заупрямился было один из редакторов.
– Не волнуйтесь, – успокоила собеседника мадам де Берни. – Просто сошлитесь на меня, и тогда отделаетесь всего лишь недовольным брюзжанием автора…
«Искушение», как и следовало ожидать, вышло без последних правок писателя. Мадам де Берни, мило улыбаясь, удовлетворённо потирала руки. А вот Оноре… Он был неприятно удивлён и ещё долго… недовольно брюзжал.
Обо всём этом пани Ганская, конечно же, ничего не знала. Да, собственно, и знать не могла. Вообще, вся эта затея с письмом на имя издателя для г-на де Бальзака напоминала некую романтическую забаву с пустой бутылкой с запиской внутри, брошенной в бушующее море. Ну, написали; ну, отправили… И что теперь – ждать двести лет, пока кто-нибудь случайно не обнаружит? Получается, что так. Хотя хотелось верить совсем в другое – в осуществление затяжной игры. А то, что это именно игра, никто не сомневался.
Однако игра тем и отличается от серьёзного занятия, что в неё постоянно хочется играть и играть. Вот и с письмами: отправив первое и усомнившись в его доставке, озорники из Верховни решили продолжить начатое.
Из Парижа, как и следовало ожидать, ничего не пришло. Ни ответа, ни привета. Впрочем, и не могло прийти.
– Кто знает, может, мсье Бальзак так и не получил нашего письма? – высказала однажды общее сомнение мадам Борель. – Мы ведь написали на имя издателя, но передал ли тот письмо получателю? А если и передал, не обиделся ли на нас господин де Бальзак?..
«Кружок» г-жи Ганской заинтригован: а получил ли Бальзак их письмо?
Глупо недооценивать женскую головку; а когда этих головок несколько – следует готовиться к настоящей интриге! На сей раз кумушки предпринимают нечто из ряда вон выходящее. Но для начала обговаривают общий план действий. Итак, они напишут ещё одно письмо, в котором прямо спросят г-на де Бальзака, во-первых, получил ли он от Чужестранки послание? Во-вторых, готов ли вступить в переписку? Ну и в-третьих: романист должен подтвердить получение данного письма в одной из парижских газет. Это подтверждение и будет означать, что писатель готов переписываться.
Так родилось второе письмо – опять «трогательное» и всё с тем же факсимиле.
Вот что писала Ганская в этом послании (ноябрь 1832 года):
«Ваша душа прожила века, милостивый государь; ваши философские взгляды кажутся плодом долгого и проверенного временем поиска; а между тем меня уверили, что вы еще молоды; мне захотелось познакомиться с вами, но я полагаю, что в этом даже нет нужды: душевный инстинкт помогает мне почувствовать вашу сущность; я по-своему представляю вас себе, и если увижу вас, то тут же воскликну: “Вот он!” Ваша внешность ничего не может сказать о вашем пламенном воображении; надо, чтобы вы воодушевились, чтобы в вас вспыхнул священный огонь гения, только тогда проявится ваша внутренняя суть, которую я так хорошо угадываю: вы несравненный знаток человеческого сердца. Когда я читала ваши произведения, сердце мое трепетало; вы показываете истинное достоинство женщины, любовь для женщины – дар небес, божественная эманация; меня восхищает в вас восхитительная тонкость души, она-то и позволила вам угадать душу женщины»{259}.
В конце была важная приписка: «Одно слово от вас в “Котидьен” даст мне уверенность, что вы получили мое письмо и что я могу писать вам без опасений. Подпишите свое объявление: «“Ч…e O. Б.”»{260}
Второе письмо уже обнадёживало. Несмотря на то что незнакомка так и не пожелала назвать себя («Для вас я Чужестранка и останусь такой на всю жизнь»), она тем не менее пообещала время от времени писать. Самое важное заключалось в последней приписке, где Чужестранка предложила Бальзаку дать объявление через газету. Это и будет означать его согласие на переписку.
Заинтригованный предложением таинственной незнакомки Бальзак принял правила игры и окунулся в переписку.
8 января 1833 года пани Ганская получает номер парижской «Le Quotidien» («Ежедневная газета») от 9 декабря, внимательно просматривает рубрику объявлений и обнаруживает там следующие строки:
«Господин де Б. получил адресованное ему послание; он только сегодня может известить об этом при посредстве газеты и сожалеет, что не знает, куда направить ответ».
Невероятно! Члены «кружка» г-жи Ганской хватаются за сердца: они-то думали, что письма не доходят, а романист, оказывается, не только получил их, но и выказал желание вступить в полноценную переписку. Все удивлены и одновременно испуганы. Больше всех напугана, конечно же, пани Ганская: как быть, а вдруг о «шутке» супруги узнает муж, не говоря уж о каких-нибудь соседях?!
Эвелина сильно призадумалась. То, ради чего всё начиналось, завершилось, в общем-то, успехом. Хотелось малого, всего лишь обрести автограф господина де Бальзака. Но получилось намного больше: письма, отправленные писателю в Париж, нашли адресата, а тот, в свою очередь, откликнулся и дал понять, что готов к переписке. И это сам Бальзак!
Однако, как понимала Ганская, с этого момента всё – абсолютно всё! – менялось кардинальным образом. Шутки заканчивались, впрочем, как и игра в таинственную Чужестранку. Придётся скинуть не только маску незнакомки, но и назвать себя, сумев сыграть на упреждение. Венцеслав (супруг) ни в коем случае не должен ни о чём догадываться. Поэтому необходимо дать понять французу, что их переписка должна носить исключительно приватный характер, о которой не следует кому-либо рассказывать.
Но! Женщины – те существа, которые не останавливаются на полдороге; их тщеславие ничуть не меньше мужского. Ганская уже загорелась! Одно дело – написать письмо, совсем другое – ввязаться в переписку интимного свойства замужней женщины с одиноким мужчиной, который при этом мировая знаменитость. Да, притягательно. Но… страшно. Интересно до слёз. И… терзательно. Ведь отныне вся её переписка с г-ном де Бальзаком должна осуществляться за спиной законного мужа (и отца её дочери!), а также втайне от членов домашнего «кружка».
Подобное – не мелкотравчатая интрижка с молоденьким паном из соседнего села, а нечто большее. Это самая настоящая авантюра. С головокружительным риском, с коликами в сердце и даже угрызениями совести. Эвелина оказалась лицом к лицу с серьёзным искушением. Ганская потеряла сон. Дни шли за днями, а она никак не могла определиться с окончательным решением. Она раз за разом откладывала то, чего очень боялась: поддаться этому запретному влечению. Но понимала одно: ей не совладать с этим искушением, которое уже полностью овладело ею.
И Ганская решается. На сей раз она пишет сама, без участия «помощников». Поэтому её письмо ничем не напоминает предыдущие – высокопарные и слегка игривые. Игра в прошлом, как и непринуждённый тон. Эвелина даёт понять Бальзаку, что не против переписки, но она хотела бы избежать какой-либо огласки и компрометации с его стороны.
«Мне хочется получить от вас ответ, но я должна соблюдать такие предосторожности, пользоваться столь сложными окольными путями, что я не решаюсь взять на себя хоть малейшее обязательство. Однако я не хотела бы оставаться в неизвестности касательно судьбы моих писем, и я прошу вас известить меня при первой же возможности, как вы предполагаете наладить в дальнейшем нашу бесперебойную переписку. Я полагаюсь всецело на ваше честное слово, вы не сделаете ни малейшей попытки узнать имя получательницы ваших писем. Я погибну, если станет известно, что я пишу вам и что вы получаете от меня письма»