Пока же Оноре удаётся сопротивляться. И, судя по его поведению, звук охотничьего рожка лишь подзадоривает отважного игрока. Да, он уже давно превратился во взрослого дядю с замашками игривого ребёнка, предпочитающего покер игре в кошки-мышки. Впрочем, без этого Бальзак уже не мог.
И вот безрадостный факт: с некоторых пор Бальзак-литератор живёт исключительно в долг. Старое правило, которому когда-то строго придерживался: написал – получи расчёт, – теперь это правило уже не работает. Оно давно отменено. И отменил его сам автор. К середине тридцатых Бальзак определил для себя совсем другие правила, и это – игра в долг. Оноре пишет в кредит.
«Со времени первых успехов, – поясняет С. Цвейг, – Бальзак… приобрел опасную привычку получать деньги вперед от газет и издателей, обещая им закончить роман к определенному сроку. То, что он пишет, продано на корню еще прежде, чем написана первая строка. И в отчаянной погоне перо его должно поспевать за этими авансами. Тщетно друзья призывали его к осторожности, и преданнейшая из всех, Зюльма Карро, беспрерывно заклинала его лучше отказаться от нескольких перочинных ножичков с золотой насечкой и от тростей, украшенных драгоценными камнями, чем губить себя такой спешкой. Однако Бальзак остается непоколебимо верен своей практике. Литературный кредит – единственный вид кредита, которым он пользуется, и ему доставляет особое наслаждение вынудить издателей покупать кота в мешке, расплачиваться чистоганом за роман, в котором еще ничего не готово, кроме заглавия»{331}.
Да, тридцатипятилетний Бальзак настолько великолепен и талантлив, что даже сам не в силах постичь свои творческие замыслы. И вот этот Бальзак постепенно оказывается в плену собственных сетей. Тридцатипятилетний Бальзак – это крупнейший должник… перед самим собой. Кто он, этот талантливый шалопай? Банкрот? Вряд ли. Мошенник? Конечно же, нет. Умелый аферист? Тоже нет, ибо целью его действий является всего лишь свести концы с концами, не более. Тогда – кто? Уж извини, уважаемый читатель, но наш герой – чистой воды авантюрист. И готов это повторить не один раз. Впрочем, не только я, но и многие исследователи жизни и творчества писателя, подтверждающие, что Бальзак-литератор создал настоящую авантюрную схему по обведению вокруг пальца доверчивых компаньонов.
И вновь обратимся к Стефану Цвейгу: «Чтобы обеспечить себе княжеский въезд в Вену, он перед отъездом нахватал авансов везде, где было можно. Он продал для нового издания не только свои старые бульварные романы, опубликованные под псевдонимом Сент-Обен, он продал в “Ревю де Дё монд” и вовсе ненаписанный роман “Воспоминания новобрачных”. Кроме того, он должен сдать Бюлозу окончание “Серафиты”, повести, которая не только давно оплачена, но которую должны были начать печатать уже три месяца назад. Но Бальзак и бровью не ведет! Окончание “Серафиты” не отослано, Бюлоз вынужден прервать публикацию… Куда хуже то, что Бальзак не написал ни строчки из другого романа – “Воспоминания новобрачных”…»{332}
Всё это в немалой степени вредит репутации самого писателя. Хуже другое: в голове Мастера сумятица. И это при том, что в ту пору Оноре – чуть ли не самый востребованный и читаемый автор Франции. Идеи гения мечутся, не находя покоя, от одной крайности к другой. Мысль – вот главный будоражащий фактор. Множество гениальных мыслей, не позволяя Бальзаку закончить одно, тут же заставляют его переключаться на другое. Оноре непредсказуем, как бывает непредсказуема мартовская вьюга.
Упомянутый Цвейгом роман «Воспоминания новобрачных», – проданный, но так и не написанный, – так вот, сама мысль о нём отброшена навсегда. Теперь автора терзает совсем другое, ибо в голове возникает канва нового произведения – «Лилии долины». А ведь Оноре так и не сдал издателю Бюлозу окончание своей «Серафиты». Всё это приводит к полной неразберихе: «Серафита» не закончена, её публикация прервана; к роману «Воспоминания новобрачных» автор так и не приступил, хотя он продан на корню как полноценное произведение. Зато написаны первые главы «Лилии долины». В результате Бальзак-авантюрист приходит к единственному выходу: он просит Франсуа Бюлоза всего-навсего приостановить «Серафиту», заменив её главами из нового романа (якобы в погашение долга). Вот такой хитрюга и авантюрист. Бальзак – единство и борьба противоположностей в одном лице.
Даже на самого ушлого хитреца всегда найдётся другой, намного хитрее первого. В противостоянии Оноре и редактора «Revue de Paris» Бюлоза последний оказался более изощрённым. Возможно, потому, что этот делец хорошо изучил тактику своего противника. Играя без правил, а зачастую нарушая эти самые правила, Бальзак явно нарывался. И однажды это ударило бумерангом.
Франсуа Бюлоза нагло кинули. Да ещё и навязали свои правила. Без правил – так без правил. И издатель начинает действовать в соответствии с собственными правилами – правилами новой игры, то есть без всяческих правил. Присланные Бальзаком ещё из Вены корректуры нового романа вызывают в душе издателя негодование, но что делать, он нехотя соглашается на замену и начинает печатать первую часть «Лилии долины» в своих приложениях к «Revue des Deux Mondes» и «Revue de Paris». Но на этом отнюдь не останавливается. Дабы подстраховаться, Бюлоз отправляет рукопись куда подальше – в Россию. В Санкт-Петербурге с некоторых пор выходит журнал «Revue etranger» («Зарубежный обзор»), публикующий произведения современных французских писателей. Там-то и появляются только что испечённые строки бальзаковской «Лилии долины». Вся выручка от подобной оборотистости – исключительно в карман Бюлоза, само собой минуя другой карман – авторский.
Узнав об этом, Бальзак оказывается в лёгком замешательстве: грабёж среди бела дня! А как же авторское право?! А как же право собственности?! А как же… Да никак, посмеивается вёрткий Бюлоз. Ведь он действовал из собственных интересов, дабы избежать издательских потерь в результате неправомочных действий писателя.
Однако Бальзака волнует совсем другое: на сей раз – его авторская репутация. Дело в том, что, как мы помним, у Оноре имелась своя, выработанная годами, манера работы с издателями, ставшая впоследствии притчей во языцех. Суть этого процесса заключалась в том, что в типографию он, как правило, отправлял достаточно сырой материал, нуждавшийся в тщательной обработке специалистами-корректорами. После этого гранки не раз и не два пересматривались (а зачастую – полностью перерабатывались) автором. И лишь затем окончательный материал оказывался на страницах журналов и газет, а то и отдельно изданной книги.
Редактор «Revue de Paris» Бюлоз нарушил условия устоявшихся правил: он отправил в Россию первичный материал. По сути – черновик. Брак, требовавший тщательной обработки для превращения заготовки в шедевр. И представить черновой материал на страницы зарубежного журнала – всё равно что вставить в кольцо вместо бриллианта необработанный алмаз. Алмаз не бриллиант; черновик ещё не шедевр.
Бальзак в отчаянии. Ему слишком дорого собственное литературное реноме, чтобы спустить всё на тормозах. Оноре с ужасом думает о том нелицеприятном впечатлении, которое может создаться у русского читателя при общении с полусырой халтурой. Бальзак готов вызвать этого болвана Бюлоза на дуэль! Вор! Жалкий обманщик! Негодяй! Пусть правоту подтвердит суд, рвёт и мечет писатель.
Однако подавать в суд на Бюлоза – всё равно что пожаловаться на Луи-Филиппа: себе дороже. К середине тридцатых этот человек превратился в одного из самых могущественных магнатов прессы. Он влиятелен, силён, бескомпромиссен. И раздавить такому некую «букашку» по имени Бальзак ничего не стоит. По крайней мере об этом говорят Оноре его друзья. Даже выиграв дело, он ничего не добьётся, наставляют они околпаченного романиста.
– Но что же делать?! – кричит в отчаянии Бальзак. – Неужели всё оставить как есть?..
Да, именно так, кивают ему. Не может мышь бороться с горою. «Мышь» – это до слёз обидно. Но кто он, действительно, в сравнении с империей Бюлоза? Ну да, никто. Но лишь в глазах подлой и продажной парижской братии, делающей бизнес на поте и крови собратьев по перу. Сговор между литературными магнатами позволяет им безнаказанно паразитировать на тех, кто приносит золотые яйца. К сожалению, именно эти монстры диктовали правила игры.
Поездка в Австрию показала, что Бальзак даже за пределами Франции почитаем и любим. А личные невзгоды Оноре являлись следствием козней зловредных бюлозов и жирарденов, вставлявших палки в колёса литературной популярности романиста. Он знает себе цену. Хватит! Довольно терпеть вероломство бессовестных кукловодов! И, поразмыслив, Бальзак подаёт иск на «Revue de Paris».
А далее следовало ожидать ответной волны. И цунами не заставило себя ждать. Именно цунами, потому что количество грязи, лжи и неприкрытой клеветы, вылившееся на страницы газет и журналов, захлестнуло всё публичное пространство. Пресса тех дней – это вывернутое перед читателями грязное бельё именитого писателя: его беспутная семейная жизнь, беспорядочные половые связи, якобы не вполне законное дворянство; жесточайшей критике подверглись первые романы Оноре, написанные в соавторстве с кем-то под разными псевдонимами… Высмеиваются манера Бальзака одеваться, внешний вид, его тучная фигура и беззубый рот… Собрано всё, что можно было собрать, выдумать и присовокупить к громоздкой куче газетных нечистот.
С. Цвейг: «А тем временем Бюлоз созывает литературное ополчение: одного писателя за другим вынуждает он выступить и разъяснить, что пересылка статей иностранным газетам является общепринятой практикой, что это делается без всякого особого вознаграждения. И так как “Ревю де Пари” и “Ревю де Дё монд” – кормушки литераторов, то отважное бюлозово стадо, повинуясь хозяйскому бичу, покорно кивает головами в знак согласия. Вместо того чтобы братски стать на сторону своего коллеги, вместо того чтобы как люди искусства защитить честь своего сословия, Александр Дюма, Эжен Сю, Леон Гозлан, Жюль Жанен и десяток других писателей, которые без всякого на то основания возомнили себя законодателями общественного мнения Парижа, решают выступить с декларацией против Бальзака»