сорок пять тысяч с хвостиком – цена непосильного труда за потраченные впустую месяцы. Неблагодарный читатель! Его пыл оказался явно переоценён.
«Кругосветное путешествие, – пишет С. Цвейг, – месяцы, отданные безделью и наслаждениям, были бы лучшим использованием денег, чем эта новая, но отнюдь не последняя из его сделок. Всегда, когда Бальзак выходит за пределы собственной сферы, ему отказывает его гений и ясный рассудок. Антей на собственной земле, он превращается в посмешище пигмеев, лишь только вторгается в чужие пределы»{337}.
Бальзак вновь отклонился. Ему следовало работать за письменным столом, а он увлечённо метался, пытаясь стать успешным газетчиком.
«Лишь в своих творениях бывал он рассудительным, – делает вывод А. Уссе[116]. – Можно сказать, что он был создан в противоположность поэтам. Виктор Гюго был рассудительнейший светский человек, когда спускался с высот поэзии; к Бальзаку разум возвращался, лишь когда он писал книги»{338}.
Чтобы не оказаться в долговой каталажке, Оноре хватает первое, что попадается под руку, – столовое серебро, за которое знакомый ростовщик обещает хорошо заплатить. Но всё это – капля в океане долга. «Chronique de Paris» следовало выгодно продать.
Г. Робб: «…Он пригласил на ужин одного богатого молодого человека, который намекнул, что, возможно, выкупит часть акций. В счете от ресторатора значатся такие деликатесы, как филе осетра, ржанки, запеченные под сырной корочкой с сухарями, спаржа и ананасовые оладьи. Еда была съедена, речи произнесены, но единственным результатом стало обещание молодого человека “поговорить о предложении с папой”…»{339}
Бальзак с болью в сердце наблюдал, как его конкуренты – юркие ежедневники «Le Siècle» и «La Presse» – без труда обгоняли его неуклюжую «Хронику». В июле детище Оноре приказало долго жить.
Судьба в который раз припёрла Оноре к стене, давая понять, что лишь сочинительство является его призванием. Или разбивать голову о стену стало некой привычкой этого человека? Похоже, что именно так…
Тридцать шестой год выдался для Оноре поистине чудовищным! И провал «Chronique de Paris» – не единственное огорчение в тот разнесчастный год. Ещё не окончен судебный процесс Бальзака против одноглазого хитреца Франсуа Бюлоза, а уже начинаются неприятности с мсье Верде, который, напомнив писателю венский вексель, торопится известить его о прекращении финансовой поддержки. Нет так нет. Придётся придумывать что-нибудь другое.
И Оноре придумал. На сей раз у Бальзака появляется мысль издать на свои кровные новую книгу «Озорных рассказов», продажа которой смогла бы поправить пошатнувшееся благополучие. Он покупает бумагу (в кредит) и делает заказ типографии (опять же в кредит). Остаётся дождаться пахнущую типографской краской книжицу, а потом радостно пожинать плоды своего труда.
Но не дождался. Ни книги, ни запаха краски, ни гонорара. Ничего. Потому что круговерть неудач окончательно свела на нет все попытки романиста стать богатым. Пожар на складе магазина «По де Фер» уничтожает то, что должно было не сегодня-завтра превратиться в долгожданный шедевр. Ничего! Дым и пепел. И даже не дырка от бублика, а более трёх тысяч убытка. Деньги, которые безвозвратно потеряны и которые, как всегда, нужны позарез. Ведь кредиторы буквально сорвались с цепи; они как ненасытные гигантские спруты, готовые утащить на дно и высосать до последней капельки.
Дверь на рю Кассини пришлось тщательно забаррикадировать, туда не пробраться. Но ловят на подходе к дому, подкарауливают и загоняют. Вот когда пригодилась квартира на рю Батай. И Бальзак затаился. Появились слухи, что писатель бесследно исчез. Его дом пуст, и он там не появляется. Уж не бросился ли в Сену?
«У издателей, у ростовщиков, у банкиров, – напоминает С. Цвейг, – всюду обращаются его векселя. Нет ни одного судебного исполнителя в Париже, которому не было бы поручено описать имущество г-на Оноре де Бальзака. Но ни одному не удается встретиться с ним лицом к лицу, а тем паче добиться от него денег»{340}.
И всё же этот проказник постоянно играет с огнём. Уж такая у него натура – балансировать либо у края пропасти, либо – по лезвию бритвы. А как иначе объяснить, что этот канатоходец однажды по какой-то нужде явился туда, куда явно не следовало – на улицу Кассини. Нате вам, вот и я!..
Доигрался. Смешно, но писатель прячется не только от кредиторов – за ним по пятам идут чиновники Национальной гвардии[117]. Даже такой известный человек, как Оноре де Бальзак, обязан был исполнить долг… солдата-гражданина. Он попался совсем случайно, как зазевавшийся мальчишка, увидевший в соседнем окне премилое личико. Потеряв бдительность, уклонист от армейской службы вернулся на улицу Кассини, где его ждал некий «невежа – зубной врач, сочетающий свою мерзкую профессию с обязанностями главного сержанта». Задержать должника не составило труда.
Дальше бедолагу ждал арестный дом с грязной камерой. 28 апреля 1836 года дисциплинарный совет Национальной гвардии за уклонение от несения караула приговаривает писателя к наказанию в виде нескольких суток тюремного заключения.
Быстро оценив преимущества своего нового жилища, Бальзак вытребовал отдельную камеру, стол, стул, свечи, бумагу и перья (обязательно вороньи!) и… принялся за работу. Подумаешь – тюрьма: и Беранже не избежал сей участи! Через пару дней в его «одиночке» появляется Эдмон Верде, заказавший в ближайшем ресторане превосходный обед. При повторном посещении он привёл с собою Сандо, Реньо, Гюстава Планша, Альфонса Карра… Ещё более приятными были посылки от поклонниц, даривших розы и прочие «маленькие радости». Одна из них передала через охранника белокурую прядь волос, продетую в золотое кольцо. Если верить Моруа, «золотых дел мастер Лекуэнт изготовил из драгоценностей, полученных необычным узником, седьмую трость Бальзака»{341}.
Приезжал к Оноре и Эжен Сю. Однако, как позже вспоминал Бальзак, Эжен больше мешал, потому что совсем не оставлял времени писать.
«Все мои замыслы унеслись прочь. Тюрьма чудовищна… Там холодно и нет огня. Тюремщики – люди из низов; они всю ночь играют в карты и орут во все горло. Ни минуты покоя. Почти все мои товарищи по несчастью – обедневшие рабочие. Если они хотя бы два дня не выйдут на работу, их семьи будут голодать. Есть среди них и художник, и писатель; они предпочли тюремный срок выполнению своего долга национальных гвардейцев»{342}.
Пять дней, проведённых Бальзаком в «неволе», обошлись тому более чем в пятьсот франков. 4 мая Бальзак вышел-таки на свободу.
Как бы то ни было, Бальзак продолжает оставаться великим обманщиком. Хотя – не так: Оноре всегда был великим самообманщиком.
Тридцать шестой год обрушился на этого литературного муравья всей тяжестью долгового ярма. Его общий долг составляет сто сорок тысяч! Бальзак обедает в долг. Одевается в долг. Лечится в долг. Вся жизнь Оноре – исключительно в долг. Порой ему кажется, что он даже дышит в долг. И эта тяжесть тянулась за романистом, как хвост за павлином. Но как сбросить это ярмо – как?!
У Бальзака всё наоборот, шиворот-навыворот. И чем тяжелее его положение, тем больше ошибок он совершает, раз за разом влезая в непомерные долги. Бальзаковская взбалмошность поражает! Хотя Стефан Цвейг, явно щадя нашего героя, говорит о том, что Оноре всего лишь тяготел к «иллюзии роскоши». К той самой «утраченной иллюзии», которую автор описывает в своём романе. Именно для этого, утверждает Цвейг, ему было необходимо окружать себя «дорогими безделушками». Бальзак гол как сокол, но к своей трости с бирюзой прибавляется другая – из кости носорога (600 франков). Тогда же покупается золотой перочинный нож (190 франков), золотая цепочка (420 франков); какие-то ненужные кольца, броши, кошельки… Что не нужно обычному человеку, то просто необходимо г-ну де Бальзаку, для которого чувствовать себя богачом намного важнее, чем быть им. И чем хуже финансовые дела Оноре, тем сильнее он запутывается в долговой паутине.
Бесшабашность Бальзака отнюдь не следствие какого-то очевидного безумия. Нет, он не безумец, скорее – наоборот: хитрец. Понимая, что выбираться из финансовой кабалы ему придётся до конца своих дней, Оноре стремится компенсировать неудачи вызовом самому себе, стремясь жить не будущим, повинуясь законам устоявшегося бытия, а с точностью до наоборот – без всяких отлагательств на будущее. Если жить – то здесь и сейчас. А завтра… будет завтра. Поэтому, считает Бальзак, жить следует сегодняшним днём.
И в этом алгоритм жизни от Оноре де Бальзака.
Бальзаковская философия приподнимает завесу тайны многих, казалось бы, абсолютно неадекватных его поступков. Начнём с того, что Оноре (и мы об этом не раз говорили) слыл великим жизнелюбом. Этот человек воспринимал жизнь как она есть, предпочитая, конечно же, её светлые стороны: хорошую еду, развлечения, любимую работу, деньги и, понятное дело, женщин.
Кстати, о женщинах. Бальзак, как известно, был неисправимым сердцеедом. Отсюда и многочисленные любовные связи; правда, не настолько многочисленные, как, скажем, у Эжена Сю или Александра Дюма-отца, но тем не менее. В любом случае Оноре своего не упускал.
Ещё момент. Бальзак был влюбчив, но любовь его длилась недолго. И, на мой взгляд, по-настоящему так никогда и не был влюблён, предпочитая быть завоевателем.