евновал.
В адрес жены он шлёт серьёзное предостережение: «Все взгляды прикованы к этому знаменитому иностранцу, и все знают, что он проводит в нашем доме почти все утра и вечера, пренебрегая другими приглашениями от знатных людей, осыпавших его, в отличие от нас, знаками внимания… Так как ты читала его романы, ты сама можешь судить, насколько он хорошо знает женщин и умеет их обольщать… Не рассчитывай, что его внешнее уродство или твоя неопытность спасут тебя или защитят от общественного мнения. Даже его уродство забывается благодаря его остроумию и обаянию. Он умеет по собственной воле раскрывать сердца и души. Помни, малютка Клара, что ты любимица всего Милана»{359}.
Князь Альфонсо Серафино ди Порциа и его сестра, графиня Фанни Сансеверино-Вимеркати, узнав о прибытии в город именитого романиста, выразили желание с ним познакомиться. Польщённый небывалым вниманием к своей персоне, Бальзак присутствует с ними на каком-то спектакле в театре Ла Скала. Княгиня Бельджойозо и маркиза Тривульцио приглашают писателя к себе на вечерний чай. Спасибо, сударыни, вежливо кланяется Оноре, с большим желанием, пренепременно буду.
Обед у местного губернатора. Долгая беседа с командующим войсками гарнизона. Итальянский скульптор Алессандро Путтинати любезно ваяет с Бальзака мраморную статуэтку.
Какие долговые расписки и неоплаченные векселя?! Будь всё это не в Париже, а здесь, в итальянском Милане, эти дамы и господа, не моргнув, оплатили бы ему всё до последнего франка, удивившись мизерности сумм, унижающих имя величайшего романиста…
Милан, Милан… Город благородных, величественных людей, достойных своих потомков – великих римлян. Старинные дома-замки, великолепные скульптуры, уникальные фрески… термы… цирки… Какие имена, какие виды… Милан. Ушлый карманник удосужился спереть у писателя-француза часы. После того как жулика поймали, о недоразумении, случившемся с Бальзаком, судачил весь город…
За всем этим Оноре едва не забыл, по какому поводу он очутился в этом распрекрасном месте. Ну да, дело о наследстве графа Висконти. Вечный неудачник в своих личных делах Бальзак странным образом с невероятной лёгкостью распутывает дела чужие, причём более запутанные, чем свои. Граф Склопи свёл его с известным адвокатом Луиджи Колла, которому поручил разобраться в этом запутанном деле. Графское наследство было довольно скромным – всего 73 760 лир, которое оспаривали трое. Тем не менее для Оноре вся эта история являлась исключительно делом чести! О чём и поведал итальянскому адвокату. Председатель коллегии адвокатов, г-н Колла незамедлительно взял дело о наследстве в свои руки, после чего Бальзаку оставалось лишь облегчённо вздохнуть.
Однако, чтобы соглашение вступило в силу, доводит до сведения Оноре адвокат, необходимо заручиться согласием зятя покойной, отца несовершеннолетнего наследника, барона Гальваньи, проживающего в Венеции. Так что для полного решения вопроса, помимо Милана, следовало съездить в другой, не менее чудный город: в Венецию.
Такой расклад ещё больше вдохновляет Оноре, ведь он так мечтал побывать в этом очаровательном «оазисе Ренессанса» – сначала с маркизой де Кастри, потом с Евой. Мечты, мечты… А тут судьба сама преподносила ему замечательную возможность (спасибо тебе, милая, добрая Сара!).
Венеция. К сожалению, совсем не та, на которую так сильно рассчитывал Бальзак. Откуда ему было знать, что бывает две Венеции – летняя и зимняя. И они отличаются друг от друга так же, как Солнце и Луна. И вот она – Венеция зимой: холодный дождь, промозглый ветер, наипротивнейший туман. Того гляди, снежок припорошит, зима ведь. И это Венеция?!
«И дождь укрывал Венецию серым плащом, что может быть весьма поэтическим для этого бедного города, который рассыпается со всех сторон и ежечасно тонет в могиле, но дождь оказался не слишком приятен для парижанина, который две трети года наблюдает завесу тумана и плащ дождя. Однако меня порадовало одно: молчание умирающего города. Одно это способно порадовать меня во время жизни в Венеции, ибо оно сочетается с моими тайными склонностями, которые, несмотря на внешний вид, тяготеют к меланхолии».
Тем не менее, пока непогода, Оноре бегает по делу графа Висконти, пытаясь завершить это презапутанное дело с наследством. И правильно делает. Несколько дней, и город преображается кардинальным образом: выглянуло, брызнув золотом, долгожданное солнце, мгновенно высушив мостовые. Заулыбались грустные гондольеры, высыпали на набережную туристы. Венеция! Так вот ты какая!..
«Воображение способно нарисовать нам тысячи Венеций, но не может заменить ни хорошенькую женщину, ни удовольствие, ни страсть».
Девять дней в волшебном городе у моря как девять часов, из которых как минимум пять Оноре пришлось пробегать по делу Висконти. Но и этого хватило, чтобы одновременно полюбоваться местными достопримечательностями и пообщаться с разговорчивыми венецианцами…
Возвращаться в сумрачный Париж страшно не хотелось, особенно после Венеции. Оставалось уповать на то, что перед Парижем будут две передышки в Милане и Генуе, где, как он надеялся, ему устроят достойную встречу.
К сожалению, надежды на чрезмерное гостеприимство миланцев не оправдались. Как Венеции бывает две – зимой и летом, так и миланцы бывают либо необыкновенно гостеприимными, либо до удивления холодными. По крайней мере, Бальзак испытал негостеприимность миланцев на собственном незабываемом опыте.
С. Цвейг: «…На одном из приемов в Венеции он, будучи в прекрасном настроении, добродушно и легкомысленно наболтал с три короба всякой чепухи. Да еще по скверной своей привычке, которая и в Вене произвела неприятное впечатление, он слишком уж много говорил о презренном металле, о своих гонорарах и долгах и, что было уж совсем нетактично, пренебрежительно отозвался о Ламартине и о Мандзони. Кто-то из присутствующих писателей поспешил немедленно сообщить непочтительный отзыв Бальзака о Мандзони в миланскую газету. И миланцам не понравилось то, что писатель так плохо отплатил им за гостеприимство»{360}.
Миланцы очень гордились своим именитым земляком – писателем Алессандро Мандзони. Бальзак до приезда сюда о нём ничего не слышал. Мандзони, Мандзони… Ах, этот итальянец, действительно, приглашал его в гости. Присутствовавший при этом журналист Чезаре Канту, вспоминая Бальзака, писал о нём: «…Большое тело, большой нос, широкий лоб, бычья шея с лентой, заменяющей галстук, глаз укротителя диких зверей, густая шевелюра, увенчанная большой мягкой шляпой, мощная голова, полная самых невероятных идей, жаден до денег, полно долгов, доволен собой, ему хотелось казаться эксцентричным, чтобы заставить говорить о себе»{361}.
В разговоре с Бальзаком Мандзони мило улыбался, но француз даже словом не обмолвился о «гениальном» романе миланца «Обручённые».
Кто он такой, этот мерзавец Мандзони, из-за которого ему здесь устроили настоящую трёпку? Оноре и не подозревал, что местные от этого Мандзони буквально сходят с ума. Что ж, каждый сходит с ума по-своему… Обидно другое: из-за никчемного писаки ещё вчера такие учтивые миланцы того гляди закидают Оноре помидорами… или яйцами… или?.. Чем они здесь привыкли бросаться? Ясно одно: из Милана следовало немедленно убираться. И чем скорее – тем лучше…
С Генуей, где Бальзак планировал «зализать» душевные раны от неудавшегося визита в Милан, вышла незадача. Вернее, даже не с самой Генуей, а вокруг неё. Так получилось, что Бальзак оказался… в центре эпидемии. На севере Италии вовсю полыхала холера, что полностью перевернуло изначальные планы писателя. Изначальный маршрут пришлось изменить, развернув на Ливорно и Флоренцию.
Трёхмесячное путешествие Бальзака обернулось для него трёхмесячным периодом ничегонеделания. Такой вот отпуск по-бальзаковски. Милан, Венеция, Генуя, Ливорно, Флоренция… Что тут скажешь – bravo, маэстро!..
И всё же Бальзак в отчаянии. Италия поглотила 50 тысяч франков, обещанных издателем Боэном за два романа, которые по-прежнему оставались лишь в голове писателя. В голове, но не на бумаге! А потому эти пятьдесят тысяч Бальзаку никто не собирался выплачивать. Так что в Париже его ожидало страшное безденежье. Да что там – нищета!
И это первое. Было и второе – долговой хвост. Длинный-предлинный, как хвостище голодной церковной крысы. Банкротство надёжного приятеля Эдмона Верде окончательно спутало все карты. Векселя издательского дома Верде, раздаваемые Бальзаком направо и налево, оказались опротестованы, потеряв свою значимость, и теперь перед романистом маячила реальная перспектива оказаться в долговой тюрьме.
В 1837 году долги Оноре достигли астрономической суммы: 160 тысяч франков! Кредиторы и судебные приставы, дыша друг другу в затылок, преследуют романиста буквально по пятам. Особенно опасны последние. Они уже пронюхали про его финты с тайными квартирами.
Из трёх надёжных «берлог», где можно было укрыться от кредиторов, две (на рю Кассини и рю Батай) оказались безнадёжно провалены; впрочем, как и «вдова Дюран», под маской которой Оноре достаточно долго удавалось обводить вокруг пальца своих недругов. Оставалось уповать на единственное убежище гостеприимных Гидобони-Висконти на рю де Прованс. Хотя и там уже загоняют. Опасно не только высунуться из окна, но и громко разговаривать (а вдруг под окном засада?).
Бальзак превращается в этакого человека-невидимку. Теперь он даже передвигается странно – не ходит, а как-то подозрительно скользит, смешно пригнувшись. Оноре боится всего – шорохов и посторонних звуков. Взволнованный, он просит графа де Беллуа (секретаря «Chronique de Paris») подыскать ему какую-нибудь комнатушку – с дешёвым питанием, с письменным столом и чернильницей, а также простенькой постелью. Но тот отмахивается от опасного должника как от чумного. Куда бежать?