Хлопот с этим домом оказалось немало, причём не самых приятных. За три месяца отсутствия хозяина, к удивлению последнего, в его «резиденции» мало что изменилось. Нет, там всё скрипело, визжало, стучало и бухало, но в целом строительство усадьбы продвигалось крайне медленно, по чуть-чуть. Дом Бальзака всё ещё не был готов, и до окончания работ, как он быстро понял, было как до Луны. И от этого ему хотелось выть – опять-таки на эту самую Луну…
Три месяца ушли коту под хвост. И вот результат: ни дома, ни серебряных рудников, ни денег, ни написанных романов. Одни долги. И в этом весь Бальзак-предприниматель, никудышный делец от природы. Зато три месяца – немалый срок для творческого отдохновения. А потому – немедленно за письменный стол, подгоняет себя Оноре. Только – куда и где? Ведь намеревался уже с осени работать здесь, в новом доме в Жарди. А тут такое – пилы, топоры, работяги и гомон. Что делать?
Продолжать. Продолжать начатое и задуманное. То есть немедленно въезжать в недостроенный, полусырой (в прямом смысле) дом и начинать работать. Везти сюда дорогую мебель с рю Батай; да и всё, что там есть, – сюда же! А как же каменщики и плотники? Пусть работают. Они сами по себе, а он… Он им ничуть не помешает. Слишком много потеряно времени, сил и денег, чтобы теперь колебаться. Поэтому всю мебель немедленно сюда. И начать работать. Впахивать как вол!..
Дом в Жарди ещё не подведён под крышу, а Бальзак уже собирается праздновать новоселье. Разве он напрасно забрался сюда «как червяк на лист салата». Отсюда вся округа – как на ладони; да и до Парижа рукой подать.
По периметру участка спешно сооружается ограда. Кровельщику поставлено жёсткое условие: в течение недели не будет крыши – не получите и франка. Садовые дорожки посыпаются галькой; заканчивается ремонт старого домишки; маляры с утра до ночи носятся с вёдрами, кистями и краской… Сумасшедший дом!
Но только не для безмятежного Оноре. Как всегда, он за письменным столом. А в короткие промежутки отдыха с радостью поглядывает из окон наружу.
В свободное время Бальзак с восторгом пишет:
«Мой дом расположен на склоне холма Сен-Клу, который граничит с королевским парком. Вид на запад охватывает весь Вилль д’Авре. На юге мне видна дорога, которая тянется из Вилль д’Авре вдоль холмов до того места, где начинается Версальский парк. На востоке я вижу Севр, а далее передо мной открывается необычайно широкий горизонт, за которым уже лежит Париж… Почти вплотную к моему участку прилегает вокзал железной дороги Париж – Версаль, и железнодорожная насыпь тянется по долине Вилль д’Авре…
Итак, за десять минут и за десять су я могу добраться из Жарди до церкви Мадлен, до центра Парижа! Живи я на рю де Батай, в Шайо или на рю Кассини, это обошлось бы мне по меньшей мере в сорок су и отняло бы час времени. Жарди расположено так удобно, что покупка его отнюдь не была глупостью. Цена этого участка еще невероятно возрастет. У меня арпан земли, заканчивающийся на юге террасой в 150 футов, окруженный со всех сторон стеной. Здесь еще ничего не посажено, но осенью мы превратим этот клочок земли в Эдем, полный растений, цветов и благовоний. В Париже и в его окрестностях за деньги можно иметь все. У меня будут расти двадцатилетние магнолии, шестнадцатилетние липы, двенадцатилетние тополя, березы и прочие деревья, пересаженные с корнями вместе с землей, привезенные в корзинах; некоторые из них уже через год принесут плоды. О, наша цивилизация восхитительна!
Пока моя земля еще гола как ладонь… Я хочу приобрести еще два соседних арпана земли, чтобы иметь огород, фрукты и т. д. Дом похож на нашест для попугая. В каждом этаже по комнате, а всего этажей три. Внизу – столовая и гостиная, во втором этаже – туалет и спальня, в третьем – рабочий кабинет, где я пишу вам сейчас, глубокой ночью. Все они соединены лестницей, смахивающей на стремянку.
Вокруг дома идет крытая галерея, по которой можно прогуливаться. Она окружает второй этаж и поддерживается кирпичными столбами. Весь этот маленький особняк, напоминающий итальянские, окрашен в кирпичный цвет, углы отделаны неотесанным камнем. Пристройка и вестибюль красного цвета. В доме как раз хватает места для меня одного. В шестидесяти шагах от задней стены дома, по направлению к парку Сен-Клу, находятся службы: в первом этаже – кухня, комната для слуг, кладовая для провизии, конюшня, каретный сарай, чулан для сбруи, ванная, дровяной сарай. Во втором этаже расположена большая квартира, которую, в случае необходимости, можно сдавать, в третьем – помещения для слуг и комната для гостей. К моим услугам источник, который так же хорош, как и знаменитый источник Вилль д’Авре… Еще ни одна комната не обставлена, но постепенно я перевезу сюда из Парижа все свое добро… Здесь я буду жить до тех пор, пока не создам свое счастье»{376}.
«Нашест для попугая»… Смешно, но в этом что-то есть.
Уже в ноябре по команде хозяина возводятся каменные ворота, на которых на мраморной доске должна появиться величественная надпись: «Aux Jardies». От ворот до дома, продолжает он инструктировать рабочих, следует провести крытую аллею. Да, и продолжить ремонт флигеля для мсье Висконти.
К концу года работники предъявляют счёт: почти сорок три тысячи франков. Да четыре тысячи обойщику; тысяча слесарю… Пятьдесят тысяч франков – только за работу. Но ведь было и другое. Например, Бальзак продолжал покупать землю, которой ему было постоянно мало. А жадный, как известно, платит дважды. Тем более что начиналось нечто очень-таки неприятное…
И вновь обращаюсь к тому, кто хоть когда-нибудь занимался строительством собственного дома. Надеюсь, вы согласны, что дом построить – не поле перейти. И даже не речку переплыть. Строить дом нельзя как бы между прочим. Иначе… Иначе получится, как у г-на де Бальзака – блестящего писателя и никудышного строителя.
Ну так вот. Главное при возведении любой постройки – это фундамент. Без него никуда. Без него – загубить всё дело. Фундамент держит дом со всем его убранством, пристройки, летнюю беседку и даже… ограду.
Кстати, об ограде – или заборе, кому как нравится. Ограда вокруг дома в Жарди, судя по всему, была добротная и обещала стоять лет этак сто. Однако не выстояла и нескольких месяцев, свалившись от первого же осеннего проливного дождя. В чём же причина? Измазанный грязью хозяин мечется по участку, бросая гневные эпитеты в адрес нерадивых работников: и тут схалтурили! Но причина оказалась намного глубже, причём в самом что ни на есть прямом смысле: в почве. Глинистая и рыхлая, она до осенних дождей не привлекала столь пристального к себе внимания – земля и земля. Однако вода и глина превращают почву… в болото. В тот самый ужас, знакомый каждому строителю и садоводу (но не нашему герою). Тут же выяснилось, что под садовую ограду никто не додумался заложить фундамент. А если и заложили, то никчемную подстилку для проформы. И вот результат: была ограда – и нет её. Пришлось восстанавливать. А она возьми – и вновь повались. И так несколько раз. В такие моменты и обычному человеку впору впасть в истерику – что уж говорить о нежной душе романиста.
«Тебе, сестра души моей, – пишет Бальзак Зюльме Карро, – могу я доверить мою глубочайшую тайну, а именно – я нахожусь сейчас в ужасающем положении. Вся ограда Жарди рухнула. Это вина подрядчика, он не выложил фундамент с соблюдением необходимых правил. Но хотя повинен он один, все тяготы снова падают на мою долю. У него нет ни су, а я уже уплатил ему в качестве задатка восемь тысяч франков»{377}.
Как вспоминал один из современников, подобная непродуманность дала о себе знать и при строительстве дома. Вот что об этом писал Жерар де Нерваль[125]:
«…Приходится признать сегодня, что предприимчивый фантазер, гениально изобразивший миллионы папаши Гранде, неудачно выбрал участок, и продавец, должно быть, немало над ним посмеялся… Участок состоял из двух десятков акров на уровне железной дороги и возвышался над путем из Виль-д’Авре в Севр; но это был самый отвратительный участок, какой только можно себе представить: глинистая почва удерживала воду в находившемся над ней слое песка, а уже над песком шел чернозем. Когда на подобном участке начинают возводить постройку, то происходит следующее: вес каменной кладки давит на воды, остающиеся в песке, и они стремятся просочиться через трещины в глине; тогда песок уплотняется, оседает, поверхность изменяется – и дом рушится. Все начинают сначала: тот же результат, по той же самой причине. Так повторялось три раза. Дом, построенный по чертежам Бальзака, постепенно смещался к дороге. Он приближался к ней незаметно, как приближаются к могиле. И вот наконец встал вопрос о сваях, с помощью которых необходимо укрепить грунт. Бальзаку не внушали доверия ординарные сорта дерева, предлагаемые отечественными поставщиками. Он поведал нам о сваях из дерева алоэ… Тем временем один разумный подрядчик убедил его в том, что при правильно возведенной земляной насыпи необходимость в сваях отпадает. Венецианский заказ был аннулирован. И уже вскоре дом действительно высился над тремя этажами насыпи, укрепленной небольшими известняковыми стенками, украшенными цветочными вазами и создающими от самого низу панораму, по выражению Фенелона, радующую глаз»{378}.
После всего этого у Бальзака усилились боли в висках и головокружения. Заботы не проходили бесследно, тем более что юность осталась позади. Спасали романы. Свои…
Но было кое-что и приятное во всём том, что в широком смысле слилось для Бальзака в понятие «Жарди». Например, возможность чувствова