— Так называемое общество, молодой человек, у нас большей частью злое, ядовитое, гадкое снаружи и внутри. Не стоит ждать от него милостей, нужно все брать самому.
— Но мне кажется, что хорошую книгу унизить трудно, и истинное дарование рано или поздно, несмотря ни на что, узнается и признается всеми…
— О, без всякого сомнения! Но из этого не следует, однако же, что истинное дарование должно скромно сидеть и ждать. Поверьте мне, молодой человек, посмертная слава не имеет никакого смысла, с ней надо жить.
Этот их первый разговор длился всего несколько минут, но последние слова мадам де Рекамье, как и уроки герцогини д’Абрантес, Бальзак постарается запомнить на всю жизнь.
После успеха в салоне мадам де Рекамье Бальзак самым невероятным образом вдруг «встал на рельсы», что дало повод А. Моруа написать:
«Оноре начал встречаться с представителями света, то есть двух или трех тысяч лиц, которые знакомы между собой, бывают друг у друга и, обладая необходимым досугом, уделяют очень много внимания чувствам».
Для начала он был принят в музыкальном салоне графини де Мерлен. Потом писательница Софи Гэ (урожденная Нишо де Лавалетт), в салоне которой блистали молодые романтики, также пожелала видеть у себя Бальзака.
Конечно, Бальзак был счастлив. Еще вчера о подобном он не смел и мечтать. Но, посещая все эти салоны, он испытывал одновременно и простодушную радость оттого, что его приглашали как одного из избранных, и некоторую горечь, ибо он догадывался, что это пока происходило лишь благодаря протекции герцогини д’Абрантес.
Юные щеголи во фраках, сшитых за 5000 франков, транжиры родительских состояний и любовники земных богинь свысока посматривали на пока еще неизвестного чужака; а он оценивал их и завидовал, завидовал, завидовал.
О своих переживаниях в то время Бальзак писал:
«Я страдал всеми фибрами души, страдал так, как только может страдать человек; лишь изгои да женщины умеют остро наблюдать, потому что их все ранит, а душевные страдания обостряют наблюдательность».
Наблюдая за мужчинами, Бальзак многому у них учился. Что же касается женщин, восхитительных и недоступных, то Бальзак любовался ими, ни на что не надеясь. И все же как он хотел быть похожим на первых, что же касается последних — как он их всех желал!
Сотрудничество с герцогиней д’Абрантес начало становиться взаимовыгодным. Бальзак сменил гардероб, стал выглядеть более уверенным в себе, завел в Париже массу полезных знакомств. Всем этим, по словам С. Цвейга, он был обязан своей новой связи, «в которой было не столько истинной любви, сколько взаимного чувственного влечения и любопытства ума». Ироничный С. Цвейг еще называл их отношения «своеобразным товариществом». Оба они долго были в долгах, оба отличались жадностью до жизни, оба продолжали еще длительное время «по-товарищески помогать друг другу, хотя кратковременная страсть их уже давно отпылала».
После того как Бальзак стал своим человеком в королевстве под названием «герцогиня д’Абрантес», в королевстве изящной словесности ему тут же начала улыбаться удача.
В сентябре 1825 года в свет вышел его роман «Ванн-Клор». Пока еще под псевдонимом Орас де Сент-Обен. Но зато его издатель уже разговаривал с Бальзаком вполне уважительно, а потом замолвил за него слово перед одним из своих постоянных авторов, Анри де Латушем, который пользовался определенным весом в газетах.
— Вот книга мужественного молодого человека с большим будущим, — сказал он. — Вы пользуетесь влиянием и должны оказать ему услугу, написав о нем несколько одобрительных слов.
Месье Латуш редактировал «Фигаро», и с января 1826 года Бальзак начал сотрудничать с этой газетой.
Мадам де Берни, которой в мае 1826 года исполнилось сорок девять лет, конечно же, была информирована о связи Бальзака с герцогиней д’Абрантес, бывшей на семь с половиной лет моложе ее. Возможно, ее осведомила об этом мадам Бальзак, которая, будучи в гостях у Сюрвиллей, узнала о новом любовном приключении сына и, видимо, не без ехидной задней мысли проявила нескромность.
Тем не менее благородная женщина по-прежнему продолжала помогать своему юному другу, что вызывало у отца Бальзака чувство признательности к ней. Супруги Бальзак простили «даме с околицы» ее грехи, ибо она искупала их, вкладывая деньги в деловые начинания их Оноре. Однако мадам де Берни сильно страдала из-за неверности своего возлюбленного. Чтобы хоть как-то успокоиться, она придумала себе иллюзию, что молодому человеку это было нужно для его карьеры.
Бальзак же, который, похоже, уже «вырос» из материнской любви и нуждался в любви женщины, более плотской и более откровенной, без труда переносил разлуку с Лорой де Берни. Не то чтобы ему совсем не хотелось увидеться с ней, нет, но желание это угасало, едва возникнув. Расстаться с ней без сожалений? Нет, этого ему тоже не хотелось. Он еще был привязан к ней какими-то невидимыми нитями. Его все еще влекло к ней прежнее чувство, которое он сам еще совсем недавно именовал любовью. Но любовь ли это была? А если и нет? Если это и был всего лишь обман, ведь она сама согласилась на него.
Неразрешимая дилемма! По этому поводу А. Труайя замечает:
«Ветреный любовник не знает, на что решиться: одна возлюбленная хранит воспоминания о наполеоновских походах, другая — искренне любит, да и ее финансовая поддержка никогда не будет лишней».
Любовная связь с герцогиней д’Абрантес льстила Бальзаку, отношения с ней были для него очень полезны. Но и Лора де Берни никак не оставляла его. Одна Лора, другая Лора… Как было сохранить одну, не потеряв в то же время другую? Периодически наступали моменты, когда его первая Лора одерживала верх, и он начинал отдаляться от второй. В ответ на это она разражалась яростными и презрительными посланиями.
Вот, например, что писала ему герцогиня д’Абрантес в самом начале 1826 года:
«Ваше упорное нежелание приехать более чем смешно. Чтобы успокоить Ваши опасения, говорю без всякого гнева: полное безразличие сменило в моем сердце все, что было в нем прежде. Говоря „безразличие“, я именно это и имею в виду, так что не страшитесь ни сцен, ни упреков. Однако мне необходимо Вас увидеть; как ни странно, но так оно и есть. Если бы тут не были затронуты интересы моей семьи, моего будущего, да и Ваши, поверьте, я бы согласилась считать недействительными все отношения между нами — прошлые, настоящие и грядущие.
А посему соблаговолите не забывать, что я женщина, и проявите ко мне хотя бы ту простую и необходимую вежливость, какую всякий мужчина проявляет к самой последней из нас. Неужели Вы настолько слабы, что боитесь ее ослушаться, бедняга! В таком случае это еще более достойно сожаления, чем я думала.
Соблаговолите прислать мне книги, которые Вам выдавали по моей просьбе: библиотекарь Версаля напоминал мне о них уже, по крайней мере, раз десять».
После таких писем Бальзак вновь возвращался к герцогине д’Абрантес — как и большинство мужчин, он был не в силах противостоять соблазнам.
Виделись они тайком, в уединенном флигеле в Версале. Облокотившись на подоконник, они вместе любовались «чудесными колдовскими звездами» и наслаждались «величавой тишиной, нисходившей на душу». Мягкие летние ночи были так милы любовникам, не стремившимся быть увиденными.
А. Моруа пишет об их отношениях так:
«Как все стареющие женщины, она говорила о своих горестях, о том, что к ней до времени пришло увядание, о разбитых надеждах. Меланхолия — весьма действенная форма кокетства. Как все молодые люди, Оноре утешал герцогиню; сам не веря тому, что говорит, он утверждал, будто многие женщины, которым гораздо больше лет, чем ей, вновь живут прекрасной и сладостной жизнью. Она укоряла его за то, что он принес ее в жертву „ради своих старых оков“. Он произносил торжественные и лживые клятвы, обещал видеться с нею чаще, но прибавлял: „Надо только, чтобы моя сестра ничего не узнала“».
Врать женщине — дело нужное и полезное. Без этого редко можно построить с ней нормальные отношения. Ну что, казалось бы, сложного в том, чтобы пообещать не видеться больше со своей «бывшей»? Элементарно. Главное, чтобы ложь была понятна женщине и отвечала ее внутренним чаяниям. А еще неплохо, чтобы она была изложена красиво и уверенно, тогда есть больше шансов, что женщина поверит.
Его «старым оковам» — мадам де Берни — было уже за пятьдесят, но она все еще оставалась страстно влюбленной в Бальзака. Ах, как она отличалась теперь от той великолепно владевшей собою и чуть насмешливой женщины, какой она была в начале их знакомства! Ныне она любила своего слишком молодого возлюбленного с совершенно безумным пылом; она восхищалась в нем всем, и прежде всего — его постепенно встающим на ноги гением.
Вот пример одного из ее писем Бальзаку:
«О, мой дорогой! Мой божественный! Все, что я могу, — это пребывать в экстазе, погружаясь в свои воспоминания. Как передать тебе, до чего я счастлива! Чтобы понять, ты бы должен был познать самого себя, а это невозможно, главное же — тебе невозможно постичь, что ты значишь для меня.
Если бы в безумных грезах у меня явилось желание быть любимой так, как любят лишь на небесах, и если бы это желание полностью осуществилось, то даже тогда мое блаженство ничего бы не стоило в сравнении с тем, какое даруешь мне ты. О, что бы мне такое сделать? Где найти силу, могущество — все, что мне необходимо, все, чем я хотела бы заплатить за такую любовь?..
Тебе мой привет, любовь и хвала!»
В другой раз она писала:
«Уже рассветает, прими же мой привет, милый, прими от меня привет, мой нежный властелин!»
Одного только она не понимала: как может человек с такой возвышенной душой скрывать что-либо от той, которая так обожает его? Она знала, что Оноре продолжает встречаться с герцогиней д’Абрантес.