– А если его поймают? Ты же прекрасно знаешь, что невозможно забрать у того мерзавца даже кости, но такое говоришь? Тебе совсем не жаль Сынбома? Нельзя было делать этого.
С этими словами Суджон побежала к дому старейшины Чана. Гонсиль оглянулась.
– Жаль? Разве есть на свете кто-то несчастнее, чем я?
Гонсиль подумала о Сынбоме. Поначалу она просила его принести урну из-за того, что ее раздражало и бесило желание Сынбома поладить с ее мужем. Но сейчас она начала колебаться. Чтобы укрепить свою слабеющую волю, она потребовала, чтобы Сынбом избавил ее от обиды, тем самым связав его по рукам и ногам. Доктор восточной медицины ничего не знал о ее муже.
Гонсиль побежала вслед за Суджон.
Сегодня Сынбом уделил особое внимание своему внешнему виду. Он оделся во все черное, чтобы не бросаться в глаза в темноте, и надвинул на глаза бейсболку, чтобы скрыть лицо. Как и планировалось, в десять часов вечера он прижался к стене в месте, куда не доходил свет уличных фонарей, и огляделся по сторонам. Вдалеке в чьем-то дворе залаяла собака. Вокруг было шумно из-за ветра и стрекота насекомых. Сынбом внимательно прислушался, чтобы понять, не слышно ли в этом шуме присутствия людей. Наконец, убедившись, что все нормально, он схватился за край стены и подтянулся наверх. Его кожа немного стерлась, но он, не беспокоясь об этом, перемахнул через стену.
Только приземлившись на другую сторону и потерев ставшие горячими ладони, он с запозданием вспомнил, что в кармане брюк у него лежат рабочие перчатки. От нервов он совершенно о них забыл. Нельзя было оставить отпечатки пальцев нигде в доме. Надев перчатки, Сынбом заглянул внутрь. Там было темно и тихо. Готовый к темноте, он включил принесенный с собой фонарик размером с палец. Маленький и слабый луч света пересек двор.
Сынбом, двигаясь бесшумно, остановился перед входной дверью. Он медленно потянул за ручку, и дверь со скрипом открылась, как и обещала Гонсиль. Когда он вошел внутрь, влажный воздух окутал все тело, затрудняя его перемещение. В доме было мрачно, возможно, потому, что уже настал конец лета. Сынбом использовал фонарик, чтобы осветить себе путь.
В тихом доме слышались лишь очень осторожные шаги Сынбома, звук его дыхания и шуршание одежды, когда она терлась при ходьбе. Ему казалось, что шум, который от него исходил, был настолько громким, что приходилось беспокоиться, как бы его не услышал хозяин дома. Сердце тоже билось так сильно, словно собиралось вот-вот выскочить из груди.
Чтобы успокоиться, Сынбом сделал глубокий вдох и как можно тише выдохнул. Когда он вошел в гостиную, фонарик осветил старый диван. Напротив него стоял телевизор, а рядом с ним – комод. Вдруг дверь спальни со скрипом открылась. Сынбом рефлекторно спрятался за диваном. Босые ноги старика прошлепали по полу, а затем открылась еще одна дверь. Он даже не включил свет. В темноте раздался звук мочи, которая слабой струей падала в унитаз. Старейшина Чан вышел из туалета, даже не спустив воду. Шлеп-шлеп. Тяжелые шаги. Вскоре он прошел через гостиную и исчез в своей комнате. Через некоторое время послышался храп.
Изо рта сам собой вырвался вздох. Сынбом, с трудом пошевелив затекшими ногами, встал. Дерьмо. Он ни за что не пойдет на что-то подобное снова. Ему хотелось поскорее выбраться из этого дома. Он, украдкой поглядывая на хозяйскую спальню, осторожно встал перед комодом и потянул за дверцу, раздался тихий щелчок. Сынбом тяжело сглотнул. Его рука, дрожа, потянулась к урне. Когда Сынбом уже подумал, что его сердце вот-вот выскочит, он отчетливо услышал храп. Вместе с ним уха коснулось холодное дыхание.
Сынбом перевел взгляд в сторону. Черная тень стояла сбоку от него, наклонив голову.
Послышался характерный скрипучий голос:
– Кто это? А, случайно, не доктор восточной медицины?
Фонарик упал на пол. Вздрогнув, Сынбом сделал шаг назад и врезался в полуоткрытую стеклянную дверь комода. По инерции она распахнулась во всю ширь. Глаза старейшины Чана, освещенные бледным светом, метались по двери. Сердце Сынбома колотилось, а голова не работала как следует. Его шея затекла, он обливался потом.
– Э-это не то, что вы думаете.
Он никак не смог бы подготовить никакой речи для такой ситуации. Хоть смутно и понимал, что может попасться, но и подумать не мог, что это действительно произойдет. Разве Гонсиль не убеждала его, что старика Чана даже пушкой не разбудишь?
Пока Сынбом говорил, его глаза медленно пробежали сверху вниз по старику. Старая серая майка для бега с дыркой на груди, полосатые пижамные штаны с торчащей желтой резинкой, деревянная трость в руке.
– Ты должен был остановиться, когда отплатил местью за мою услугу. Как бы плохо ни шел твой бизнес, так поступать нельзя. Теперь ты решил прийти ко мне домой и украсть мои вещи?
Морщинистое лицо старика Чана, на котором лежали тени, снова повернулось к Сынбому.
– Вы можете мне не верить, но все это – воля вашей супруги. А теперь перестаньте беспокоиться и отпустите меня.
– Так ты не просто сошел с ума, ты совсем спятил. Считаешь это оправданием? Воля моей жены? Я могу делать с прахом моей жены, которая померла несколько десятков лет назад, все, что мне вздумается, а ты собираешься мне указывать?
– Вот я и говорю, что это просьба вашей покойной жены…
Сынбом увидел, как рука старика поднялась, и инстинктивно бросился в сторону. Трость рассекла воздух. Звяк! Стеклянная дверь разбилась вдребезги и упала на Сынбома, который растянулся на полу лицом вниз.
– Эта женщина мертва! Сдохла в автомобильной аварии! Ты меня понимаешь? – закричал старик в спину валявшемуся на полу Сынбому.
– Старейшина, успокойтесь и выслушайте меня…
– Молчать! Думаешь, я стану слушать вора вроде тебя?
Трость снова рассекла воздух. Сынбом торопливо встал и побежал. Было темно, и он не знал, куда бежит. Только после того, как он упал, врезавшись в стол и стул, понял, что попал на кухню. Когда он встал, оперевшись о стул, и огляделся, заметил, что оранжевый свет уличного фонаря проникает в длинное кухонное окно.
Прибежал старейшина Чан. Сынбом, хромая, перешел на другую сторону стола. Ба-ба-бах. В темноте старейшина, как и Сынбом, врезался в стол и упал. В то же время Сынбом бросился к входной двери. В темноте, даже не надев обувь, он потянулся к двери, чтобы открыть ее, и нащупал ручку.
– Я заставлю тебя пожалеть, что ты вломился ко мне!
Сынбом возился с холодной ручкой, не в силах как следует взяться за нее. Из-за рева старейшины Чана Сынбом совершенно лишился рассудка. Почувствовав, что его схватят, если он продолжит свои попытки, Сынбом как можно тише вошел в одну из двух комнат справа от входной двери.
Он тяжело сглотнул и оглядел комнату. Ее заполняли шкаф, туалетный столик и другие всевозможные вещи. Внутри стоял густой запах плесени.
Шлеп, шлеп, шлеп. Звук шагов по полу приблизился к входной двери. Сынбом посмотрел в окно, откуда виднелся свет уличных фонарей. Если открыть его и вылезти… В этот момент черная тень быстро пересекла комнату. Сынбом, вздрогнув от испуга, резко вдохнул. Тут кто-то есть? Тень на четвереньках проползла от туалетного столика до окна, рядом с которым в углу стоял шкаф, и скрючилась.
Он совершенно не ожидал, что здесь кто-то будет. Сейчас казалось, что уж лучше бы его поймала полиция. Хозяин дома хотел забить его до смерти. Как только Сынбом собрался сделать шаг к окну, тусклый оранжевый свет уличного фонаря, льющийся снаружи, осветил чью-то маленькую голову. Взгляду Сынбома предстало морщинистое лицо седовласой старухи, которое исказила гримаса. Она тут же закрыла лицо обеими руками, больше напоминающими палки.
– Ы-ыкх! Не бей меня!
– Простите, бабушка. Я ничего вам не сделаю. Только вылезу через окно. Поэтому прошу, тихо… – взмолился Сынбом, сложив руки перед собой.
Когда он сделал еще шаг к окну, рот изумленной старухи раскрылся.
– А-а-а! А! А!
Череда громких криков, от которых скручивало все тело, казалось, пронзала уши. Сынбом в замешательстве вытянул руки вперед.
– Я не сделаю вам больно. Успокойтесь, успокойтесь.
Бах! Дверь открылась, и вошел старейшина Чан. Он встал, загородив собой дверь, и заткнул уши.
– Опять, опять, опять! Мама! Тише ты! Пока я тебя не прикончил… А? Но ведь моя мать мертва?
– Была не была.
Сынбом побежал. Когда он оттолкнул старейшину Чана и рванул к входной двери, его взгляд зацепился за урну Гонсиль. Раз его все равно поймали и ему несдобровать, пусть хоть ее досада пройдет. Он вернулся в гостиную, а когда обернулся с урной в руках, старейшина Чан оказался прямо перед ним. Тяжелое дыхание утихло. Как будто Сынбом отрекся от всего в тот миг, когда увидел старейшину Чана. Нет, это чувство было глубже, чем простое смирение. По позвоночнику пробежал холодок.
Когда старейшина Чан поднял руку, чтобы почесать лысину, Сынбом заметил, как сверкнул кухонный нож. Стоя в проходе, старик был готов взмахнуть этим ножом, куда бы Сынбом ни побежал.
– Насколько мне известно, на данный момент в нашей стране нет ни одного случая, когда чье-то убийство было признано необходимой самообороной.
– Заткнись!
– Ага.
Громкий крик заставил Сынбома закрыть рот. Стоило ему это сделать, как дом заполнили вопли старухи. Старейшина Чан растерянно глянул назад. Сынбом же продолжал смотреть на нож, который тревожно дрожал в его руке. Он и подумать не мог, что старик, заподозрив его в краже, возьмет в руки нож.
Сынбом догадывался, что старейшина Чан не обычный человек, но и подумать не мог, что в нем живет такая жестокость.
Надо было просто сбежать. Если бы Сынбом сразу знал, что старик придет с ножом, он бы выпрыгнул в окно, несмотря на всю привязанность к Гонсиль. Что окажется больнее – порезаться о стекло или получить удар ножом? Сынбом чувствует боль даже во время иглоукалывания, разве оба этих варианта не хуже?
– Мама все время воет. Но она ведь мертва. Это я убил ее, – сказал старейшина Чан, продолжая крепко сжимать в руке нож.