Ее руки начали работать быстрее. Голод, который она изо всех сил старалась подавить, проснулся и начал подгонять ее. Она положила в рот еще ложку риса, а сверху добавила кимчхи из капусты. Прожевав их несколько раз, она схватила кусочек пульгоги. Палочки для еды бесстыдно вертелись в ее руке. Отложив их, Гонсиль принялась есть пульгоги руками. Пригоршня мяса, оказавшись во рту, обволакивала язык. Рис она черпала ложкой, а к панчханам тянулись ее руки. Она жевала кимчхи из молодой редьки. Откусила кусочек краба в маринаде, завернула несколько кусков мяса в кимчхи из капусты, сунула в рот и почти тут же проглотила. В горле пересохло. Стоило запить съеденное холодной водой, как даже головокружение, которое испытывала Гонсиль, исчезло.
В гостиной повисла тишина. Она вернулась в реальность. Ее взгляд, сосредоточенный на остатках еды в обеих руках, переместился на мужа. Перед глазами предстало окаменевшее лицо Чан Ёнхо. Переведя взгляд в сторону, Гонсиль увидела широко открытые глаза старосты деревни.
– А… – Он не нашел, что сказать, и просто отвернулся.
Стук. Муж поставил на стол стакан, который держал в руке.
– Прости, но тебе уже пора.
– Что? А, да.
Услышав слова Чан Ёнхо, староста с запозданием пришел в себя и поднялся.
– Давай в следующий раз где-нибудь выпьем.
– А, да. Конечно.
Чан Ёнхо чуть ли не вытолкал старосту из дома. Входная дверь закрылась, и внутри опустилась пугающая тишина. Все тело Гонсиль дрожало.
«Что я только что натворила? Как я посмела?»
Она чувствовала тяжелую энергетику мужа рядом с собой. Гонсиль, на плечи которой опустился тяжелый страх, склонилась в три погибели:
– Дорогой, простите меня. Я была так голодна, что даже не понимала, что творю. Мне очень жаль. Пожалуйста, простите меня.
Чан Ёнхо, нависая над дрожащей женщиной, расстегнул ремень и вытащил его из штанов. Он повис до пола.
– Ты не просто уселась за стол, когда мужчины говорили о важных вещах, но и посмела вести себя так непристойно?! Да еще и на глазах у старосты деревни?
– Мне жаль. Простите. А-а-ай!
Щелк! Длинный толстый ремень прорезал воздух и впечатался в худую спину Гонсиль.
– Заткнись!
Ремень не остановился. Сколько бы ни извинялась Гонсиль, гнев Чан Ёнхо не утихал.
– Посмела опозорить меня на всю деревню. Таких, как ты, нужно как следует наказывать!
Он хлестал ремнем и пинал Гонсиль, а та корчилась от боли. Ее крики разносились по всему дому. Она складывала руки в умоляющем жесте, причитала, что совершила ошибку, и смотрела на лицо мужа. Оно все покраснело и исказилось, а глаза, которыми он смотрел на жену, безумно закатились. Как в тот день, когда он забил свою мать до смерти. Гонсиль вдруг обуял страх. Сегодня все было не так, как обычно. Она вполне могла умереть. Единственными словами, что срывались с губ женщины, которая, опутанная страхом, ничего не могла сделать с нахлынувшей на нее болью, были просьбы о прощении. Она могла умереть. Но что может сделать в ситуации, когда над ней нависает огромное тело мужа, бесконечно маленькая, беспомощная женщина?
Щелк. Дверь открылась.
– Старейшина!
Староста деревни, который должен был уже уйти домой, подбежал и схватил Чан Ёнхо.
– Остановитесь. В чем так провинилась ваша супруга?
– Пусти! За подобное и умереть мало! Не лезь в дела чужой семьи!
Гонсиль, лежа в ногах двух спорящих мужчин, увидела, что входная дверь открыта. Дверь, которая всегда была намертво заперта, теперь распахнута чуть ли не настежь, и ее ярко освещают красные лучи закатного солнца.
«Беги!» – в ушах послышался голос свекрови.
Матушка, казалось, подталкивала Гонсиль в спину. Женщина поднялась с пола. Все тело пульсировало, но ее это совершенно не беспокоило.
– Эй! Ты куда пошла?! Стой на месте!
Резкие слова мужа пронеслись мимо ушей. Гонсиль побежала. Выскочив через входную дверь, она пересекла двор и оказалась за воротами. На ней не было обуви, поэтому в ее босые ноги впивались мелкие камушки, но она не обращала на это внимания. По обе стороны дороги стебли риса склонили свои желтые головы. Они танцевали, повинуясь порывам ветерка и приветствуя Гонсиль, спешащую вырваться из деревни.
Выйдя за ее пределы, она ощутила холодный запах леса. Теперь она свободна! Она выжила! Больше не придется дрожать от страха перед насилием! С этими мыслями она бежала вперед. Даже не подозревая, что навстречу ей мчится грузовик.
Сынбом бросился в спальню. Там лежало тело старика Чана. Суджон сидела рядом и нажимала ему на грудь обеими руками. Сынбом застыл.
– Ты чего стоишь столбом? – крикнула Суджон Сынбому, который колебался.
Тот опустился на колени напротив нее. Затем запрокинул голову мертвого старика назад и надавил двумя руками на его твердую грудь, как это делала Суджон. Под давлением тощее тело беспомощно дернулось. Затем Сынбом наклонился и выдохнул в его влажные губы.
Вскрикнув, старейшина Чан оглядел гостиную и спальню. Кажется, он обо всем догадался.
– Уа-а-а! Спаси меня! Я не могу вот так умереть! Спаси!
Он не мог смириться с собственной смертью и боялся. Он пополз к Сынбому, но Гонсиль встала у него на пути. Из ее глаз лились кровавые слезы.
– Ты так просто умер?! Невероятно! Ты должен был умереть так же безобразно и мучительно, как мы. Забил мать до смерти, а меня морил голодом, так что я, даже сбежав, попала под машину и умерла! Видишь это?
Гонсиль подняла футболку и продемонстрировала живот. Сынбом, который продолжал делать искусственное дыхание, посмотрел на нее.
– Уа-а-а!
Старейшина Чан попытался скрыться от нее, размахивая двумя похожими на палки руками. Он подполз к дивану и уткнулся головой в щель.
– Нет, не может быть. Я никак не мог умереть, – бормотал он, а его тощее тело тряслось.
– А! А! А! – По всему дому все еще разносились крики старухи.
Гонсиль вошла в ее комнату. Когда она пересекла полуоткрытую дверь, ей показалось, что она услышала голос свекрови, смешанный с криками: «Это ты виновата, что тебя ударили».
Ей вспомнились слова свекрови, которые та произнесла, когда муж впервые ударил Гонсиль вскоре после свадьбы. Причиной стало то, что она не сумела приготовить еду для поминального обряда. Когда Гонсиль глядела в холодные глаза, которые сейчас смотрели на нее, ей казалось, что это произошло только вчера. Но в какой-то момент муж начал бить даже сказавшую эти слова мать.
– Матушка!
Гонсиль взглянула на свекровь – та забилась в угол комнаты, вжав голову в плечи и крича. Точно так же, как муж, который прятался снаружи, отрицая реальность.
– Матушка!
Гонсиль подошла и взяла свекровь за плечо. Старуха, испугавшись, обернулась к ней.
– Невестка?
– Матушка, почему вы все еще здесь? Почему?!
– Где ты была? Почему пришла только сейчас? Ёнхо… Ёнхо постоянно бьет меня, я так напугана. Почему ты пришла только сейчас?
– Идемте уже.
Гонсиль потянула свекровь за руку. Но когда они собирались уже пересечь порог комнаты, та испуганно выдернула руку.
– Нет! Если выйду отсюда, Ёнхо забьет меня до смерти. Нельзя выходить!
– Можно. Выходите скорее.
– Не хочу.
В ответ на упорный отказ свекрови Гонсиль разозлилась:
– Почему вы так себя ведете? Говорю же, можно выходить! Вы уже умерли. Сколько еще собираетесь сидеть взаперти? Идемте. Отправляйтесь в загробный мир хотя бы сейчас, чтобы жить там в комфорте!
– А? Кто это так рыдает? Разве это не плач моего Ёнхо?
Услышав голос старейшины Чана, который прятался в гостиной, свекровь выглянула за дверь.
– Не хочу. Не хочу умирать. Все, что мне принадлежит, здесь, так много всего осталось! Как я мог умереть? Не хочу!
Теперь крики его страха превратились в вопли обиды.
– Ох, мой сынок!
Свекровь, пройдя мимо Гонсиль, выбежала в гостиную. Обнаружив своего сына плачущим в углу дивана, она похлопала его по спине.
– Что такое? Кто тебя так расстроил?
– Мама?
– Да, мамочка здесь. Не плачь.
Заливаясь слезами, старейшина Чан обнял старуху.
– Мама! Она говорит, что я у-у-у-умер. Не хочу. У меня еще остались дела. Я хочу жить.
– Кто тебе так наврал? Это она сказала? Нет, нет.
Мать бросила на Гонсиль свирепый взгляд.
– Матушка, хватит. Это ведь сын забил вас до смерти! Давайте теперь с легкой душой…
– Ах ты, мерзавка! Кто это умер?! Вообще-то он – мой сын и твой муж. Он нас бил, потому что мы того заслуживали! Если глава хочет как следует управлять семьей, он должен идти на такое, даже переступая через боль!
В конце концов вот как все получается. Весь тот абсурд, который они переживали все последние годы при жизни, ожил в одно мгновенье. Им приходилось терпеть абсолютно все лишь потому, что этот человек был их сыном и мужем. Они стали вещами, собственностью этой семьи, не имея возможности даже показать или рассказать кому-то, что их избивают и морят голодом. А все из-за страха, что их будут упрекать. Прочная, нерушимая связь.
Гонсиль сжала дрожащую руку свекрови и посмотрела ей в глаза:
– Нет! Человек, который бьет других, говоря, что они это заслужили, плохой. Как плохи и те люди, которые молча закрывают на это глаза. Я была живым человеком, а не вещью! И я не позволю этому мужчине полностью меня контролировать только потому, что он был моим мужем! Особенно после смерти!
– В-вот же грязный рот.
Гонсиль, продолжая пыхтеть, длинно выдохнула. Наконец она почувствовала облегчение в животе, который, всегда оставаясь пустым, был словно чем-то забит. Она отряхнула одежду и выпрямила спину. Хотя она выпалила эти слова на эмоциях, они прозвучали вполне неплохо.
– Теперь и я свободна жить так, как захочу.
Запыхавшийся Сынбом опустил руки, которые наливались все большей тяжестью, когда он слушал доносившиеся из гостиной слова Гонсиль. Глядя на покрытое темными пятнами лицо старейшины Чана, он подумал о том, почему стал врачом восточной медицины. Сейчас на него так давила смерть, витающая в этой комнате, что ничего не приходило в голову. Он больше не хотел об этом думать.