Потом он появляется с другой стороны камня, и люди откидываются назад, на свои топчаны, некоторые хлопают ему в ладоши, а он, не обращая на них внимания, медленно плывет к берегу.
— Ты станешь чемпионом, — говорит ему после каждого такого прыжка Джузеппе, — только будь осторожен.
— Ладно, — отвечает Джованьо. Он знает, что будет чемпионом, и не удивляется словам повара. Надо только попасть на соревнования в Сорренто. Может быть, там увидят его настоящие спортсмены. Но в этих лохмотьях его не пустят.
…В тот день в ресторан пришло особенно много иностранных гостей. Они приехали на большом белом теплоходе, который стоял напротив городка у мола и слегка дымил большими приземистыми трубами. Он был грузен, велик, и штормовые волны лишь слегка покачивали его высокие, ослепительно белые борта. Люди заняли все столики на балконе и заказали много «Кианти». Они пили вино и смотрели вниз. Прыжки Джованьо вызывали у них восторг. Они хлопали в ладоши, свистели и требовали повторений. Пользуясь этим, Джованьо не спешил на работу; взбираясь на камень, он совершал прыжок за прыжком. Особенно неистовствовали дети гостей. Они что-то в такт громко кричали ему и тоже хлопали в ладоши.
Вдруг один из них крикнул:
— Папа, пусть этот мальчик прыгнет вон оттуда! — И он указал на высокую скалу, выступавшую в море за цепь валунов.
— Поди-ка сюда, малыш, — перегнулся с балкона моложавый полный господин в очках. — Ты сможешь прыгнуть с этой скалы?
Джованьо посмотрел на бушующую около камней воду и покачал головой:
— Нет, синьор, это опасно. Я могу прыгнуть еще несколько раз здесь, в бухте, могу принести вам еще оранжаты.
— Папа, — капризно надул губы малыш, — я хочу, чтобы он прыгнул с той высокой скалы, прикажи ему!
— Сколько ты хочешь? Я заплачу десять тысяч лир, — сказал полный господин.
Уже карабкаясь вверх по камням, Джованьо успел сосчитать, сколько он сможет купить на эти деньги. Во-первых, новые трусики, как у Альфредо. Это пять тысяч. Потом обязательно рубашку: эта уже совсем износилась. Останется на мороженое и лимонад.
А главное, он сможет тогда поехать на соревнования в Сорренто: уж там-то он покажет всем этим маменькиным сыночкам в красивых плавках, как нужно нырять и плавать.
Джованьо взглянул вниз. С высоты волны не казались такими уж грозными. Подводных камней не было видно. Они скрылись под темной бурлящей водой, но Джованьо знал: они здесь. Поэтому прыгать нужно было особенно точно. Он встал и примерился, потом посмотрел вниз на пляж и ресторан, на сидящих притихших людей. Они казались отсюда такими маленькими и одинаковыми. На балкон ресторана выбежал Джузеппе. Он что-то кричал ему и указывал руками на цепь валунов, ограждающих бухту. Джованьо не слышал. Между ними стоял мерный грохочущий гул моря. Он посмотрел на валуны: проскочить в бухту можно на высокой волне, только нужно будет особенно постараться. Джованьо стал на край скалы, развел руки в стороны и бросился вниз. Перед самой водой он изменил положение тела и врезался в набегавшую волну почти вертикально. Джованьо сразу же почувствовал, как сильное движение воды качнуло его в сторону. Он не успел даже испугаться: резкая боль ударила в левое плечо и голову, на секунду он потерял сознание. Потом, загребая правой рукой, он поднялся на поверхность и откашлялся. Никогда еще он не глотал столько воды. Левая рука сильно болела, и каждое ее движение отдавалось сильной болью во всем теле. Из плеча текла кровь.
Цепь валунов, ограждающих бухту, была совсем рядом, волны поднимали его высоко вверх, и тогда он видел, как белая пена покрывала камни густой плотной шапкой; затем все исчезло и между двумя громадами воды виднелось лишь синее спокойное небо.
Теперь нужно было во что бы то ни стало перебраться в бухту, и тогда все в порядке. Джованьо медленно стал подвигаться вперед. Он лежал на левом боку и осторожно загребал правой рукой. А вот и валун. Волны сами несли его к берегу. Он настойчиво старался сохранить равновесие, но огромная масса воды подняла его и кинула в кипящее месиво. На какую-то долю секунды он ощутил коленом прикосновение гладкой холодной поверхности, но тут же поток воды вырвал у него эту мгновенную опору, завертел на месте, кинул набок, больно ударив о камень. Не успел Джованьо опомниться, как новая масса воды накрыла его с головой, протащила по камням и скинула обратно. С трудом он отплыл на несколько метров в сторону, все время принимая на себя удары волн, и стал держаться неподалеку от каменной цепи. От ударов о камни болели ноги и спина, в голове гудело, легкие наполнились водой, и дышать становилось трудно. Плыть к молу, огибая валуны, уже не было сил. Оставалось держаться на месте и ждать помощи. Он подождал новую волну и, когда она подняла его вверх, выкинул из воды здоровую руку и крикнул:
— Эй, помогите, помогите!
На пляже несколько человек услышали его крик. Они весело помахали ему в ответ и посмеялись:
— Шутит мальчишка, лучше него во всем городке никто не плавает.
Тяжелые валы с неумолимой силой гнали и гнали Джованьо на камни. Что-то страшное, зеленое давило на него со всех сторон, сжимало голову, застилало глаза. Он только понимал: нужно держаться навстречу этому неумолимому движению. Это было сознание затравленного, умирающего зверька: ум был уже бессилен, работали лишь инстинкты.
Люди на пляже и в ресторане успокоились после его прыжка и не смотрели в сторону моря. На балконе позванивала посуда, официанты разносили большие оплетенные бутылки с сухим вином, над пляжем повисла сонная, разморенная зноем тишина. На палубе теплохода под тентом группа молодых людей в панамах лениво перекидывалась картами. Городок продолжал жить своей обычной размеренной жизнью. С горы к морю сквозь заросли пальм спускался фуникулер с красочной, полуодетой толпой, яркие всплески цветов олеандров и пальмовые листья, белые стены домов и голубое небо сплетались в четкую, логичную мозаику. Со стороны Сорренто по отполированной временем дороге один за другим бежали разноцветные изящные автомобили.
Волны, не ослабевая ни на минуту, вели свое призрачное наступление на надежно защищенную бухту, и у них в руках был полубезжизненный, но еще борющийся человеческий комок. Джованьо уже не чувствовал боли. Валы возили его взад и вперед по камням, он еще дышал, но был совсем плох. Проходила минута за минутой. Джованьо не знал, что на берегу около причала прогулочных катеров бегал Джузеппе и умолял владельцев выйти в море. «Этот щенок плавает, как дельфин, катер разобьет о камни», — отвечали ему. И лишь когда Джузеппе поклялся святой мадонной, что он заплатит за лодку всеми своими сбережениями, один из них согласился. «Ты дурак, Джузеппе. Ты мог бы открыть собственное дело, но раз тебе так дался этот мальчишка…» Он надвинул на лоб фуражку с золотым якорем и завел мотор.
Когда Джузеппе втащил Джованьо в лодку, тот уже не двигался. Его вынесли из лодки, положили на песок и попробовали сделать искусственное дыхание. Изломанные руки висели безжизненными угловатыми плетями. Из бедра и плеча текла кровь, и левая ключица неестественно выпирала под тонкой синеватой кожей.
Пришел врач. Он долго что-то делал с Джованьо, поворачивал его из стороны в сторону, мял живот, затем поднес к его носу пузырек с пахучей мутноватой жидкостью. Джованьо медленно поднял веки, пошевелился и застонал, и снова врач ловкими равнодушными пальцами начал ощупывать его тело.
— Бамбино, они оставили тебе деньги, — сказал, подходя, один из официантов.
Врач повернулся к Джузеппе:
— У мальчишки перебиты руки, по-видимому сломано несколько ребер, вывихнута ключица, не считая царапин. Это то, что можно определить без аппаратуры. Работать сможет, но с водой покончено.
Джованьо не слыхал слов врача. Он смотрел вверх на небо. Ближе к горизонту оно голубело, а прямо над головой было белым, как расплавленное олово. Солнце поднималось к зениту. Потом он закрыл глаза.
Бойскаут Джим
До Вестминстерской церкви было уже недалеко, и можно было не торопиться. Джим шел, заложив руки в карманы своей кожаной курточки, и насвистывал веселую песенку; его толстые добрые губы стягивались в узкую трубочку, а брови неудержимо поднимались вверх. Джим слегка волновался. Главное, нужно было правильно начать: «Уважаемый скаутмастер Смэби…» — именно так. И избави бог обратиться со словом «мистер». Здесь, в Вестминстерской церкви, Форест Смэби просто бы этого не стерпел. Здесь он был именно скаутмастером, старшим товарищем, шефом отряда бойскаутов, учителем и другом этих веселых, аккуратных мальчиков, одетых в темно-зеленые рубашки с нашивками на рукавах и с разноцветными шарфами, повязанными вокруг шеи. Он считает, что каждый истинный американец должен пройти школу скаутов. «Скауты — это надежда Америки», — говорит Форест Смэби. Поэтому он и не жалеет сил на их воспитание.
Но говорят, скаутмастер строг. Не всякого он и совет отряда допускают в ряды избранных. Джим вспоминает лицо Смэби: седина, тяжелые веки, отвисшие книзу по-бульдожьи уголки губ. Джим несколько раз видел его разъезжающим по городу в роскошном лимузине — владельца местных типографий и лесопилок Фореста Смэби, скаутмастера. Странно, что он обратил внимание на Джима. Не такая уж тот видная персона. Правда, Джим быстрее всех в школе бегает и хорошо прыгает. У него длинные сильные ноги и широкие для тринадцати лет плечи. И в баскетбол он уступает лишь Дональду Смерлингу, но тому идет уже пятнадцатый год. Он учится двумя классами старше и собирается поступать в колледж.
…Все началось с того вечера, когда отец Джима пришел с митинга городского Общества борьбы за права негров. Общество в этом городке на северо-западе США было организовано совсем недавно — после бурных событий в Чикаго, когда там восстало негритянское гетто и когда вся негритянская Америка следила затаив дыхание за борьбой чикагских негров. Здесь же, в их скромном городке, до поры, до времени было тихо, но и здесь негры начинали поднимать голос в защиту своих прав. И вот состоялся первый митинг Общества борьбы за права негров. Там было принято решение: поддерживать на выборах в городской совет тех кандидатов, которые включат в свою предвыборную программу положения, защищающие негров в их борьбе за сносную человеческую жизнь и достоинство.