еся лица, а глаза — расчетливыми и сухими. Это — деньги. Отнять, выманить, украсть их как можно больше — вот конечная цель жизни, которую навязывает нам само общество! — Уда глубоко вздохнул:
— Тяжело жить на скудные студенческие средства. Но труднее всего удержаться в зыбком море ежедневных расходов… Для того чтобы сберечь последние серебряные монеты, студенты в свободное время стараются не выходить из дому. Скорчившись на соломенных полах тесных комнат, они подолгу смотрят маленькие дешевые телепередачи или читают книги. Иностранцы часто спрашивают о том, как проводят досуг японские студенты.
Каждый по–своему: богатые играют в гольф и теннис, веселятся в ночных клубах, летают на заграничные курорты на очаровательных тропических островках Тихого океана. А остальные просто сидят дома…
Уда достал из ящика письменного стола две белые чашки, насыпал в них кофейного порошка, добавил сухих сливок и налил кипятка из термоса…
— У многих ребят этим ограничивается весь ужин! — грустно усмехнулся Уда. — Ведь еда — самое дорогое. Верный способ сохранить деньги — это сэкономить их на еде… Заметил ли ты, что заказывали сегодня студенты в закусочной? Одну лапшу, потому что мясо им не по карману. Вот почему происходит сейчас удивительное, страшное и позорное явление, о котором так мало пишут газеты: вновь возродилась средневековая болезнь "бери–бери", которая возникает от недостатка витамина B1. В старину ею болели матросы, которые подолгу плавали на утлых парусных кораблях, и голодные крестьяне. И те и другие не видели ни мяса, ни яиц. После мрачного всплеска в послевоенные годы эта болезнь — символ голода и нищеты — исчезла, но в наши дни появилась снова, на сей раз у студентов. "Бери–бери" сейчас — одна из грустных примет студенческой жизни… Недавно врачи со страниц газет обратились к студентам с призывом продумать рацион, чтобы избежать опасной болезни. Врачей легко понять: ведь они не могут обратиться к торговцам мясными продуктами с бесполезной просьбой снизить цены.
Мы сидели на полу, попивая кофе. Уда замолчал, закрыв глаза и устало прислонился к ножке письменного стола…
— Пожалуй, я лягу спать, — произнес он сонным голосом. — А ты — постарайся больше не приходить в ту закусочную…
* * *
В большой круглой столовой университета два просторных этажа, и подают в них одни и те же блюда: рис, лапшу с мандаринами, котлеты и коричневый соевый суп. Правда, на втором этаже они стоят гораздо дороже, чем на первом. Наверху официантки улыбаются и вручают студентам тарелки и чашки, а внизу — хмуро суют их стоящим в очереди. На втором этаже — чистые столы и мягкие стулья, на первом стулья — жесткие, шаткие, а покрытые клеенкой столы, всегда грязны. Наверху обедают те студенты, чьи аккуратные автомобили стоят рядком у университетской ограды, а внизу торопливо съедают лапшу те, кто работает в выходные дни, кто худ, и чья тонкая одежда не согревает тело промозглой зимой. Высокие цены преграждают им путь на благонравный и тихий второй этаж…
Тягостно смотреть на пожилых людей, пришедших в дешевую студенческую столовую.
Среди гибких юношей с непокрытыми черными шевелюрами, склоняющимися над тарелками, легко можно было заметить кряжистый лысый затылок. Он чувствовал на себе удивленные взгляды присутствующих и потому был напряжен. Но дешевая еда стоит и унижения! Взгляд старого человека был безучастным, а короткие пальцы судорожно сжимали палочки для еды…
Сердце дрогнуло от тоски и боли… Но счастливы ли те, кто гордо восседает за столом на верхней веранде, словно забравшись на верхний этаж жизни?..
* * *
"Кастелянша Ониси будет уволена!" — разошелся по общежитию для иностранцев тревожный слух. Скрытная, всегда внимательная и напряженная, Ониси не была нашим другом, но ее все равно было жаль: как–то сложится теперь ее судьба?.. Да и за что могли уволить кастеляншу, такую серьезную и исполнительную? Должно быть, нашлись люди, кого прельстила ее бесплатная кукольная квартирка на первом этаже общежития: ведь жилье стоит так дорого!
Предположения оправдались: однажды в дверь к Ониси постучал чиновник университета и по–хозяйски осмотрел две крошечные комнаты. Отныне здесь будет жить он, а кастеляншей станет его жена.
После визита чиновника сдержанную красотку Ониси словно подменили.
— Мерзавец! — кричала она, выбегая в коридор и потрясая то рубашкой, то брюками, которые она укладывала в чемодан. — Мы еще посмотрим, кто из нас окажется счастливее! Пока ты будешь гнить в этом чертовом университете, мой муж откроет собственное дело!
Как и подобает настоящей японке, Ониси боготворила своего мужа. Хотя он всегда говорил ей "ты", она неизменно обращалась к нему только на "вы". Когда супруги выходили на улицу, он шагал впереди, а она робко семенила следом. Не раз, когда мы угощали мужа Ониси блинами с медом, он с достоинством откусывал кусочек, а остальное молча совал жене, и та покорно съедала блин, или незаметно отставляла тарелку подальше…
Мы редко видели мужа Ониси, потому что он уходил из дому рано утром, а возвращался глубокой ночью. Чем он занимался днем, никто не знал.
— А мой супруг вчера открыл лавочку! — с гордостью сообщила Ониси однажды утром, шелковой кисточкой обмахивая щёгольские мужские ботинки. — Теперь мы как–нибудь проживем! Нас прокормит маленькая закусочная в соседнем городке!..
Через несколько дней она, радостно напевая, протянула мне местную газетку:
"Ах, как очаровательна закусочная "Отдых души", которую содержит господин Ониси! — начиналась статья, помещенная на самом видном месте. — Даже соевый творог здесь стоит всего триста иен!.."
— Вы представляете, — воскликнула Ониси, — эта статья обошлась нам совершенно бесплатно, ее написал товарищ мужа!
Радость переполняла ее.
— Сообщу вам по секрету, что соевый творог мы продаем даже не за триста, а за двести иен, хотя это запрещено законом, потому что ниже допустимого минимума цен. Это мы делаем для начала, чтобы привлечь покупателей. А вообще пачка соевого творога стоит в магазине всего пятьдесят иен, в закусочных ее разрезают пополам и уже эту половинку продают за несколько сотен иен… Ведь должны же и мы на что–то жить!
Однажды Ониси вышла в коридор грустная и озабоченная. Глаза ее были полны тоски.
— Муж заболел от переутомления! У него всю ночь текла кровь из носа, — пожаловалась она. — Уже целый месяц он не знает ни суббот, ни воскресений: торговое дело не терпит отдыха. Ведь пока мы не можем нанять работника, и муж сам готовит еду, прислуживает гостям и моет посуду…
Через полчаса из комнаты вышел сам Ониси. Он был бледен, и под хмурыми глазами отчетливо выделялись синие пятна. Расслабленной походкой он подошел к маленькому автомобилю, стоящему во дворе, медленно открыл дверь, бросил свое тело на сиденье — и укатил в свою закусочную. Бизнес не может долго ждать! Был ли он счастлив?
— Что вы! — рассмеялась мадам Ониси. — На раздумья об этом у нас нет времени! Нам лишь бы прожить…
Через несколько дней к общежитию подъехал маленький грузовик, и в его кузов муж и жена Ониси сложили последние вещи. К машине подошли аккуратные обитатели соседних домиков и поклонились супругам. Те молча отвесили им на прощание ответный поклон и забрались в кабину; оттуда они в последний раз взглянули на свои прежние окна…
Их взгляд был спокойным и жестким. Такими же были и глаза провожавших, потому что каждый думал только о себе…
Опыт десятков ушедших поколений буржуа научил их быть готовыми ко всему.
* * *
Молодой токийский лавочник Хироси Симидзу решил сломать свой маленький магазин, в котором торговал пивом, а на его месте построить четырехэтажный дом: четыре низкие коробочки, поставленные друг на друга. В верхнем этаже он рассчитывал вновь открыть магазин, в нижнем собирался разместить семью, а два остальных предназначил для жильцов. У мелких предпринимателей редко водятся свободные деньги, и Хироси занял в банке большую сумму на строительство дома. Деньги возместят жильцы, которые станут снимать квартиры! — решил Хироси; но в стране уже который год бушевал ледяной ветер экономической депрессии, и никто не шел жить в его дом. Страшная тяжесть неоплатного долга навалилась тогда на плечи Хироси.
— Ах, как я устал! — сказал он жене однажды вечером, вышел на балкон своего чистого, еще пахнущего краской дома — и бросился вниз.
Капитализм не сулит счастья никому: сама основа его лишена гуманизма. Богатства природы и достижения современных наук, сила и ум множества людей уходят на то, чтобы еще больше упрочить власть нескольких десятков семей. Но богатство не доставляет душевного покоя, и их жизнь полна тревог и сомнений. Да есть ли у кого–нибудь счастье в этой растерзанной противоречиями капиталистической стране?
Воспитанные советским строем, мы давно знали это, и жизнь в капиталистической Японии лишь подтвердила и усилила наши убеждения.
* * *
В один из осенних дней ветер разнес по широким аллеям университетского парка тучу листовок, — маленьких, как конфетные бумажки. На каждой краснели иероглифы: "Японцы! прекратите загрязнять природу Южной Кореи!". Очевидно, листовки написал кто–то из южнокорейских студентов, обучающихся в университете.
Уже много лет раздаются голоса в защиту окружающей среды от засорения ее отходами химии. Вода и воздух Японии и соседних с нею небольших стран, где, как грибы, разрослись заводы японских фирм, отравлены и засорены настолько, что не счесть болезней, порожденных этим плачевным обстоятельством. Болезнь Минамата была одной из первых, и весть о ней облетела страницы газет двенадцать лет назад, взволновав все японское общество. Страшный недуг, разрушающий кости, расшатывающий нервы и резко ослабляющий зрение, был назван по имени городка Минамата, жители которого вынуждены были пить речную воду, отравленную отходами производства химической компании "Тиссо".
Сейчас слово "Минамата" вновь появилось нa газетных страницах, потому что недавно болезнь обнаружили в другой части света, среди индейцев Канады. Как видно, ни дьявольская неизлечимая болезнь, ни многолетние протесты людей не тронули сердец владельцев компании "Тиссо". Построив новые заводы в Канаде, они стали выпускать отравленную воду в индейские резервации: сострадание чуждо капитализму.