И последнее. Герман, — обратился он к совершенно обалдевшему шурину, — вы помните, что в доме Баранова оказались закрыты ставни и, когда мы вошли, в комнате было совершенно темно?
— Отлично помню.
— Леонид Николаевич влетел первым, протянул руку и включил свет. Костя, — попросил он Чихачева, сидевшего ближе всех к выключателю, — пожалуйста, сделайте вид, будто только что вошли и хотите включить свет. Закройте глаза — будто вы в темноте.
Костя послушно вышел в коридор, зажмурился, потом сделал шаг вперед, протянул руку, пошарил по стене и нажал на клавишу выключателя.
— Отлично, спасибо. Очень показательно. А теперь самое главное. Все выключатели в доме Баранова расположены на уровне опущенной руки.
Теперь уже Бессонов сам подошел к двери и проиллюстрировал свои слова.
— Вы входите в темную комнату. Вы никогда прежде здесь не были. Разве можете вы с первой же попытки включить свет? Вы будете стоять и шарить по стене где‑то вверху, верно? Значит, Леонид Николаевич знал этот дом, был здесь частым гостем.
— И что такого?! Ей что, причинили какой‑то вред? Я не хотел, чтобы Антонину затаскали по допросам, — довольно зло сказал Леонид Николаевич. — Фофанов оставил ей квартиру, ее могли заподозрить в убийстве. Потом еще бывший муж повесился, а ведь он вообще не вылезал из нашего дома! Я честно предлагал Антонине уехать куда‑нибудь, но она отказалась.
— Вы хотели удалить племянницу из дома совсем подругой причине, — продолжал Сильвестр. Видимо, в запасе у него было множество аргументов, способных поразить присутствующих, и Тоню в первую очередь. — Вас ничто особенно не волновало до тех пор, пока вы не услышали о человеке с родимым пятном на лице!
Шура вздрогнула, из стакана, который она держала, на ковер выплеснулось изрядное количество воды. Выпад Сильвестра и в самом деле получился эффектным.
— Вы много лет боялись, что этот день наступит, верно? — спросил Сильвестр вкрадчиво. — Все то, что вы получили в результате своей аферы, — этот ваш фарфор, квартиру в центре Москвы — все было вам не в радость.
Тоня двумя руками взялась за горло, как будто ей нечем было дышать. Сильвестр резко повернулся к ней и прежним холодным тоном сказал:
— Это не ваш дядя. И вы не Антонина Попкова. Ваше настоящее имя — Соня Апаренкова. Ваши родители были друзьями Попковых. Вместе с ними они отправились в тот роковой день на пикник и погибли. Костя, — обернулся он к Чихачеву и сел, — теперь ваш выход.
Костя кашлянул и занял место Сильвестра на авансцене. Леонид Николаевич сгорбился, упершись локтями в колени. Никто не мог сейчас увидеть его лицо.
— Я ездил в Ильменское и разыскал соседей, которые жили в одном подъезде с Попковыми, — начал Костя. — Эти соседи хорошо знали и друзей Попковых — чету Апаренковых. Они оба выросли в детдоме и имели двоих детей — дочку Соню и мальчика Сергея. У маленькой Сони были проблемы с речью — в свои три года она не разговаривала.
— Вы, Леонид Николаевич, тогда соврали, будто в машине был мальчик, — вставил Сильвестр. — Просто хотели отвести от себя подозрения, да? И только укрепили их.
— Я всегда знал, что с этим ребенком что‑то не так! — воскликнул Герман, хлопнув себя руками по коленкам.
— Соседи отлично помнили, что в аварии погибла девочка, а не мальчик, — продолжал выкладывать информацию Костя.
Сильвестр впервые не выдержал и вскочил на ноги.
— Все играло вам на руку! — воскликнул он, обращаясь к опущенной голове Леонида Николаевича. — Горло в тот день заболело у Сони а не у вашей настоящей племянницы. Сестра попросила вас посидеть с ребенком своих лучших друзей, и вы согласились. А когда пришло сообщение об аварии… — Он выдержал паузу. — Вы сразу поняли, что потеряете все. Московская квартира с богатейшей коллекцией фарфора уплывала от вас. На нее имели все права родственники мужа вашей сестры. Вы об этом знали. Но останься Тоня в живых… Она стала бы единственной наследницей всего этого богатства. Прямой наследницей. И у вас были все шансы оформить опекунство. Та родня, которая получала квартиру по завещанию, была слишком далекой.
Тогда‑то вы и решили выдать Соню за Тоню. Вы сразу же увезли ребенка из Ильменского в Москву, и никто не смог разоблачить ваш обман. У девочки сменилась поликлиника, детский сад, соседи… А для тех теток из органов социальной защиты, которые ходили к вам домой, эти дети были незнакомыми. Машина сгорела, никакой специальной экспертизы не проводилось — все и так было ясно. Родной дядя и родная тетя засвидетельствовали, что их племянница жива. А потом случился пожар, и квартира в Ильменском очень удачно сгорела. Пропали все опасные вещи — фотографии, письма, да весь семейный архив!
— Меня подбила Лида, — глухо сказал Леонид Николаевич. — А потом, когда она так рано умерла, мне пришлось нести этот груз в одиночку.
Вот только не нужно впутывать сюда мою покойную сестру! — угрожающе сказал Герман. — Она уже не может себя защитить, зато я могу!
— Я вот тоже иногда задавался вопросом, — заметил Костя, повернувшись к Изотову, который так и не сменил позу. — Откуда у вас такая коллекция фарфора? Чудесная коллекция, там есть редчайшие вещи.
— Да‑да, — подхватил Сильвестр. — Балерина и дипломат скорее могли бы иметь такую, не правда ли?
— Я не могу поверить, — прошептала Тоня. — Дядя Леня, так я вам чужая? Вы взяли меня к себе только для того, чтобы завладеть чужим богатством? И даже та статуэтка с ангелом… Она принадлежала не моей настоящей маме, а Ларисе Попковой, балерине, так?
— Думаю, что так, — ответил вместо него Сильвестр. — А вот сережки, из‑за которых началась вся эта история, как раз самые что ни на есть ваши. Раньше их носила ваша настоящая мать… Как ее звали, Костя?
— Светлана.
Тоня схватилась обеими руками за сережки, которые на этот раз были у нее в ушах, и заплакала.
— Вы ведь уже догадались, кто такой этот ваш преследователь с родимым пятном на щеке? Он — ваш родной брат Сергей Апаренков. В тот роковой день он отправился на день рождения к приятелю, не поехал на пикник и остался жив. Его вырастила подруга вашей матери. Леонид Николаевич, приезжая к сестре на дни рождения и другие семейные праздники, много раз встречался с Апаренковыми и видел обоих их детей. Он знал, что у Сергея есть особая примета — родимое пятно на щеке. И когда недавно ему стало известно, что за вами по городу следует молодой мужчина с такой приметой, он едва не лишился рассудка! Помните, он спрашивал: «А говорил ли что‑нибудь этот человек с родимым пятном?» Мнимый дядя испугался разоблачения и решил во что бы то ни стало помешать вам с братом встретиться и все выяснить.
— Но почему, почему мой брат не подошел ко мне открыто?! — воскликнула Тоня, по щекам которой катились крупные слезы.
— Поставьте себя на его место. Парень думает, что вся его семья погибла в автокатастрофе. С тех пор прошло много лет. Очень много лет! И вдруг однажды в каком‑то журнале он видит фотографию девушки…
— Вот черт! — сдавленно воскликнула Шура и громко высморкалась. — Это просто невозможно слушать. У меня сейчас сердце лопнет от избытка чувств. Так я, выходит, чуть не зашибла твоего брата? Не забыть отдать ему рубашку… Как же это я так прокололась — отобрала у сироты…
— Однажды, — снова начал Сильвестр, не обращая на Шуру никакого внимания, — Сергей увидел в журнале фотографию девушки, как две капли воды похожей на его мать. Мало того, на ней были сережки, при виде которых, я думаю, его сердце сжалось. Помните ту распечатку, которую вы выудили из его кармана?
— Как не помнить? — проворчала Шура. — Эта распечатка уже легла позором на мою голову.
— Сергей увеличил фотографию, чтобы сережка была хорошо видна. Узнал в редакции одного из журналов ваш адрес и захотел сначала убедиться, что все это ему не привиделось.
Подкупил кого‑нибудь из журналистов, — снова встряла Шура. — В редакциях адреса женщин с обложек просто так не дают.
— Я поговорил с ним, — признался Сильвестр. — Он симпатичный парень. И, кстати, очень похож на вас, Тоня.
— Соня, — сквозь слезы поправила она. — Вы же сами сказали, что меня зовут Соня. Я хочу быть собой, а не кем‑то другим.
— Ваш брат, конечно, не мог знать, что момент для слежки он выбрал очень и очень неудачный.
Майя, которая украдкой смахнула со щек пару слезинок, так увлеклась этим драматичным повествованием, что совершенно перестала себя контролировать и от чистого сердца воскликнула:
— Так что же, никакого бананового убийцы, получается, не было?! Фофанов поскользнулся на банановой шкурке, слесарь случайно свалился в яму, а Роман Потапов повесился? Но это ведь абсурд! Я сама видела все эти связки бананов… И книжка в сумке слесаря… Сильвестр, что вы молчите?!
— Я не молчу, я жду, пока вы откроете дверь и впустите старшего лейтенанта Половцева.
— Вот черт! — подскочила Майя и бросилась в коридор.
— А разве кто‑то звонил в дверь? — удивленно спросила Шура.
— Никто и не звонил, — почему‑то шепотом ответил Герман. — Полагаю, старший лейтенант караулил снаружи. Чтобы преступник не сбежал.
От Половцева, как водится, попахивало спиртным. Переступив порог квартиры, он покачнулся и был вынужден схватиться рукой за косяк.
— Вы опять пили? — шепотом возмутилась Майя.
— А почему, по‑вашему, я все еще хожу в старших лейтенантах? — спросил он, дохнув на нее какой‑то дрянью. Потом выпрямился и воскликнул: — Майя Долинина, вы меня достали! Сильвестр, конечно, тоже. Но особенно вы. Я жалею, что с вами познакомился. Вы заноза взад…
— А вот и старший лейтенант, — не дала ему договорить Майя, буквально втолкнув его в комнату. — Вы все его знаете.
— Салют! — Стас немедленно уселся на ее стул, ничуть не заботясь, что оставил девушку стоять. — Можете продолжать, я вам ни чуточки не помешаю. Чем вы тут занимались?
— Мы, тут? — вежливо переспросил Сильвестр. — Мы тут изобличали преступника.
— Ну и как все прошло? — Стас икнул. — Пардон.