Алексей Николаевич обещал подъехать и рассказать. Вообще-то он надеялся, что Пятибоков быстро управится с поручением. Но тот тянул. Не так-то просто залезть в казармы четырех полков, артиллерийского дивизиона и отдельного саперного батальона. Да еще если они расположены в разных концах Петербурга и в трех других городах.
Сыщик появился у жандарма в полночь. Тот только что закончил доклад Трепову и теперь готовил задания подчиненным на завтра. Вот энергии у человека! Герасимов спал по пять часов в сутки, а все остальное время посвящал службе.
— Поедемте со мной, расскажете по пути, — предложил он, увидев Лыкова.
— А вы куда?
— На явочную квартиру, встречаюсь с важным агентом. В Кронштадте готовится бунт! Хорошо бы предупредить.
Коллежский советник и подполковник уселись в карету с затемненными стеклами. Следом двинулась пролетка с телохранителями.
— Вы уж извините, Алексей Николаевич, до квартиры я вас довезти не могу, высажу на полпути. Конспирация. А другого времени поговорить нет. Доберетесь, куда вам надо?
— Конечно. Значит, я подумал…
Лыков рассказал начальнику ПОО о своем замысле. Не называя фамилии держателя подпольной конторы по найму. Закончил он так:
— Если наши «японцы» прячутся в армейских казармах, мне сообщат. Как только узнаю, сразу к вам. Арестовывать пойдем вместе. Согласны?
— Дай вам Бог удачи, Алексей Николаевич. Жду новостей!
Жандарм торопливо протянул сыщику руку, крикнул кучеру:
— Встань на секунду!
Лыков нырнул в белесую питерскую ночь, экипажи быстро умчались. Он осмотрелся:
— Где это я? Кажись, в Коломне…
Вынул часы с гербом, щелкнул крышкой: второй час. Извозчиков не сыскать, придется идти на Стремянную пешком. Эх, служба. Ладно хоть Варенька его сейчас не ждет. А то вечно волновалась, не могла уснуть, пока мужа нет дома…
Глава 5Нашли!
Пятибоков потратил на проверку армейских казарм целую неделю. Наконец он сообщил: на подозрении два места. Одно на Пороховском шоссе, у артиллеристов. Второе — в Новом Петергофе, у каспийцев. И там, и там солдаты что-то прячут от начальства. Так, что даже унтера то ли в неведении, то ли в доле и говорить правду отказываются.
Азвестопуло оделся подобающе и показался шефу:
— Ну, годится?
— Как живой, — съязвил тот.
— Я буду вам телефонить.
Лыков рассердился:
— Ты мне этот одесский говор кончай! В Министерстве внутренних дел служишь, а не в Апраксином дворе!
— Что опять не так?
— Говорил уже: не телефонить, а телефонировать. Отключу аппарат, будешь знать…
Шеф, будучи обеспеченным человеком, оплачивал помощнику содержание домашнего телефона. По своему чину Сергей не мог претендовать на казенный аппарат, а платить сорок девять рублей пятьдесят копеек в год, как все обыватели, для него было накладно.
Азвестопуло беззаботно рассмеялся и уехал в 18-й мортирный дивизион. Там представился дежурному офицеру и в сопровождении старшего писаря обошел все помещения части. Сопровождающий был предупрежден об истинном интересе «подрядчика». Он нарочно проводил Сергея в самые подозрительные места, куда просто так солдаты чужих не пускали. Азвестопуло напряг всю свою наблюдательность, держал уши на макушке, но все впустую. Что можно обнаружить беглым осмотром, если люди настороже?
Вечером коллежский секретарь доложил начальнику:
— Ничего! Остались два или три чулана, куда у меня не было повода зайти. Там попросту нет печей. И в склад боеприпаса меня тоже не пустили. И в конюшню, и в сенник — где пожароопасно и потому топить нельзя. Но ведь сейчас лето! Вшивобратия вполне может прятаться в сеннике. Что толку от такого осмотра…
— А человек от Игната Провича как себя вел?
— Старший писарь? Он сделал все, что мог. К нему претензий нет. Но в третьей батарее его самого гоняют, всем заправляют ярославцы. Там, кстати сказать, творится нечто загадочное. Жгут постоянно незнамо чего на заднем дворе. Вонь стоит на весь дивизион… Остатков хлеба у них почти нет. Патроны пропали, две тысячи штук.
— Хлеб весь съедают, и патроны у них пропали? — оживился Лыков. — Едем туда. Вместе с охранниками — я обещал Герасимову действовать заодно.
Опять началось согласование. Жандармам требовалось разрешение, чтобы войти в казарму вооруженной силой и обыскать целую батарею. Кому из военного начальства понравится такое? Даже влияния Трепова не хватило. Генерал-губернатор лично просил командующего войсками Петербургского военного округа великого князя Владимира Александровича. Тот артачился. Тогда Трепов схитрил. Он заявил великому князю, что в казарме могут скрываться террористы, которые готовят покушение на самого Владимира Александровича. Услышав такое, великий князь мигом подписал бумагу…
Дело оставалось за малым: явиться на место и захватить банду Кольки-куна. Опять собралась арестная команда охранного отделения. На этот раз ее возглавил сам Герасимов. По случаю задержания подполковник оделся по форме, и Лыков впервые увидел начальника ПОО в мундире. Правда, жандарм приладил под него пуленепробиваемый панцирь.
Во время вечерней поверки, когда артиллеристы молились на плацу, в казарму третьей батареи ворвались десять человек с револьверами. Они мгновенно обыскали все помещения, отобрали у дневального ключи от оружейной комнаты и усадили парня на пол. Алексей Николаевич подошел к перепуганному солдату, хлопнул по плечу:
— Давай, говори, где они? А то сам знаешь, что тебе будет.
Парень понятия не имел, что ему будет, но догадался, что ничего хорошего. И сразу же раскололся:
— Тама.
— Где тама?
— На дворе, в старой прачечной.
— Показывай.
Дневальный привел охранников к покосившемуся домику, на двери которого висел замок.
— Они там? — усомнился Герасимов.
— Ага.
Коллежский советник приник к дверям, прислушался. Тихо. Тогда он крикнул в щель измененным голосом:
— Эй, хозяева! Николай Егорыч, вы туточки?
Ни звука в ответ. Нервы у сыщика не выдержали, и он плечом выбил дверь. Будь что будет! Толкая друг друга, Лыков с Герасимовым ворвались в прачечную. И увидели там такое, что опрометью выскочили наружу.
Тесная комната оказалась забита снарядами большого калибра. Многие из них были вскрыты, взрывчатое вещество вынуто. В ящиках лежали груды желтого порошка — то ли динамит, то ли что-то подобное. А если прачечная взлетит на воздух? Внутри стоял резкий горький запах, от которого у Лыкова сразу заболела голова.
Герасимов приказал оцепить строение и срочно вызвать дежурного офицера. Когда тот прибежал и заглянул внутрь, на нем лица не было. В спешном порядке прошла эвакуация дивизиона и окрестных обывателей.
Ночью того же страшного дня Лыков сидел в кабинете Трепова и отчаянно зевал. По кабинету широкими шагами ходил ротмистр Комиссаров, помощник начальника ПОО. Сам начальник сидел по левую руку от сыщика и тоже боролся со сном. Слушателями бойкого ротмистра были Трепов, Дурново, градоначальник Дедюлин и невесть как забредший сюда Витте. Именно Комиссаров, бывший до поступления в корпус жандармов артиллеристом, завершал дознание в 18-м мортирном дивизионе.
— Мы все должны быть признательны коллежскому советнику Лыкову за его открытие, — говорил ротмистр. — Весьма! Ибо…
Тут докладчик аж зажмурился от гипотетического ужаса:
— Ибо беда могла принять огромные размеры.
Сановники заерзали в креслах.
— Восемнадцатый дивизион вооружен шестидюймовыми полевыми мортирами, — продолжил Комиссаров. — Но на его складах хранятся и более мощные снаряды. В том числе фугасные бомбы для восьмидюймовых осадных мортир. Вес такой бомбы — шесть пудов. И она наполнена мелинитом.
— Мелинит ведь мы получаем из Франции? — поинтересовался Дедюлин.
— Точно так, ваше превосходительство. Это сильное взрывчатое вещество, фабрикуемое из пикриновой кислоты. Особенность его в том, что он малочувствителен к удару. В несколько раз меньше, чем тот же тротил, которым сейчас снаряжают свои огнеприпасы германцы. И злодеи из восемнадцатого дивизиона воспользовались этим обстоятельством.
Ротмистр перевел дух и продолжил:
— Первые результаты дознания показали, что группа нижних чинов из третьей батареи наладила извлечение взрывчатки из корпусов бомб. Для этого они раскалывали их кувалдой.
Витте вздрогнул, а Дурново воскликнул:
— Вот идиоты!
— Не то слово, — подхватил ротмистр. — Корпуса изготовлены из закаленного чугуна. И когда батарейцам лень было махать железякой, они выплавляли мелинит на костре.
— А это более опасно, ротмистр? — разволновался Сергей Юльевич.
— Конечно! Мелинит плавится при температуре сто двадцать два с половиной градуса по Цельсию. Но, если поднять ее до трехсот градусов, будет взрыв. Точнее, сначала мелинит загорится, но потом все-таки взорвется. Так что все, кто живет в окрестностях Пороховского шоссе, висели на волоске от гибели.
— Как же этой сволочи удавалось действовать безнаказанно на виду у всего дивизиона? — недоуменно спросил Дурново.
— Это самое удивительное, ваше превосходительство, — обернулся к товарищу министра Комиссаров. — Уже установлено, что в деле с воровством мелинита участвовали всего пятнадцать человек. Остальные тысяча с лишним нижних чинов или знали об этом, или догадывались. И молчали! Ни один не донес о вопиющем трипотаже[44] начальству. Рисковали, дураки, взлететь на воздух за чужие барыши и молчали. Необъяснимо!
— Была хорошая конспирация, — предположил Трепов.
— Невозможно, — покачал головой ротмистр. — С мелинитом очень трудно работать. Пыль от него раздражает дыхательные пути. У людей болит голова, постоянно текут слезы. А главное, руки устойчиво окрашиваются в желтый цвет. Ничем не отмыть! Такое не спрячешь. Товарищи злоумышленников все это замечали. И помалкивали.
— Так велика у них ненависть к правительству? — спросил с заминкой Витте. Никто ему не ответил, и тогда градоначальник задал следующий вопрос: