— Значит, бывшие крестьяне им помогают?
— Конечно. Стоит Кольке-куну сказать: ты мужик, и я мужик, а баре нас лбами сталкивают — и все. Его за руку выведут из засады. И спрячут, и кусок хлеба дадут. Тем более пока Колька никого не убил. А вам и мне ни за что не скажут.
— Как же их тогда ловить?
— Наудачу. Вот или агент ваш, туповатый вятич, проникнет в банду. Или Митька Фай подскажет, под какими фамилиями они прописались на постоялом дворе. Или нам просто повезет. А облавы ничего не дадут.
— Эх… — Герасимов вздохнул и опять придвинул к себе бумаги. — Трудно ловить чумазых. Террористов и то легче.
Сыщик с жандармом договорились о том, чтобы и далее обмениваться сведениями. Что еще мог сделать Алексей Николаевич? Он принялся обходить агентуру.
Куницынские в столице новички и подсознательно жмутся к своим. Бывшие солдаты из крестьян, поэтому им комфортно с теми и с другими. Кроме того, войска гарнизона — объект их агитации. А с уголовным элементом могут они общаться? На первый взгляд, нет. Крестьяне терпимо относятся к ворам, когда от тех есть польза. Всякий купит по дешевке нужную вещь, даже если очевидно, что она украдена. Гайменников мужики сторонятся и опасаются, но с мазурой[50] другой разговор. А их в Петербурге тысячи.
Так, и что из этого следует? Криминал — область надворного советника Филиппова. У того много осведомителей в преступной среде и вокруг нее. Не меньше, чем у Герасимова в политической, а то и больше. Содержатели притонов, скупщики краденого, хозяйки публичных домов — все на связи. Иначе им не дадут работать. Вон как быстро отыскали украденные на почте марки, на следующий же день. Тут состязаться с Владимиром Гавриловичем было бы для Лыкова самонадеянно. Другое дело — штучная агентура коллежского советника и его большой опыт.
И Алексей Николаевич поехал в Новую Деревню. Там на пенсии проживал человек, которого сыщик беспокоил только в крайних случаях. Полковник в отставке Ясырев много лет отслужил в полиции. В том числе последние десять — в должности исправника Санкт-Петербургского уезда.
Петербургский уезд — вещь в себе. Это такая ближняя окраина столицы, куда те же филипповские агенты не суются. Не их юрисдикция. Но уезд граничит на севере с Выборгской губернией Великого княжества Финляндского. А еще выходит к заливу. Стало быть, вся контрабанда из Финляндии идет через него.
Кроме этого, в селах и мызах прячутся всякие неприметные ребята, которые по ночам ездят промышлять в Петербург. Сорвут добычу и неделю не высовываются. А есть-пить надо, и краденое сбыть тоже. Существует большой промысел по обслуживанию таких ездоков. Трактирщики сплошь барыги, исключений не бывает. Держатели почтовых станций всегда привезут и отвезут на своих лошадях. А владельцы постоялых дворов укроют и будут кормить в долг столько, сколько нужно.
Следить за этим промыслом в уезде очень трудно. Полицейские силы ограничены, денег на тайное осведомление не дают. Исправник вьется как уж, пытаясь хоть что-то сделать, иначе вылетит с должности. В этих условиях остается лишь одно — договариваться с сильными игроками. То есть с теми же трактирщиками и владельцами постоялых дворов. Те разливают краденый спирт, разбавленный водой, и кормят посетителей битками из падшей скотины. Ну, отравится этой дрянью какой пьяница — тут исправнику и выпадает шанс взять виновного за пищик. Глядишь, и договорятся они о чем-нибудь. И когда губернатор пришлет очередную грозную телеграмму: разыскать, немедленно представить, а иначе в бараний рог — сядут двое и решат судьбу очередного злодея. Такое случается редко, только когда в столице совершено крупное ограбление или убийство. И раскрыть его по горячим следам не удается, а пинкертоны с Офицерской кивают на уезд. Исправник схватит гайменника у бабы, к которой тот на виду у всех ходит третий год, и сдаст начальству. Так до пенсии и дотянет…
Ясырев жил в собственном доме на Шишмаревской улице. На жалование исправника такой купить было нельзя. Но Алексей Николаевич никогда не интересовался, где бывший полицейский офицер добыл средства на обзаведение недвижимостью. Хозяин принимал сыщика на дому, а тот всегда приезжал с докторским чемоданчиком, изображая специалиста по гомеопатии. Вот и сейчас он послал на Шишмаревскую курьера с запиской: «Доктор будет в три пополудни». Тот не принес ответа, что встреча неудобна, значит, можно было приезжать.
— Здравствуйте, Евграф Ильич, — снял канотье сыщик, переступая порог.
— Здравствуйте, Алексей Николаевич, — ответил хозяин, принимая у гостя чемодан и шляпу.
Прислугу всякий раз к приезду Лыкова он выгонял, поэтому в доме никого не было.
Они уселись на балконе с видом на сад. Ясырев заранее поставил на столик бутылку рябиновой, две серебряных стопки и нарезанную буженину. Сам он относился к тому типу людей, которые лучшей закуской к водке считают луковицу. Но из уважения к гостю выставил холодное мясо. Луковица, очищенная и разрезанная на четыре части, лежала рядом на ломте черного хлеба.
— Эх, а можно и мне тоже?
— Пахнуть будет, Алексей Николаевич, — предостерег Ясырев. — Это ведь я живу один, некого стесняться.
— Мне теперь, Евграф Ильич, тоже некого. Дети разъехались, а Варвара Александровна умерла еще в прошлом октябре.
— Не знал, извините.
Они опрокинули по рюмке и захрустели луковицей. Помолчали, смакуя. Ясырев был человек деловой, конкретный. Говорить с ним о личных делах не требовалось, и сыщик сразу перешел к главному.
— Мы ищем банду из восьми человек. Бывшие солдаты, отпущенные из японского плена.
— Это как отпущенные? — предсказуемо удивился хозяин. — Война еще не закончилась.
Коллежский советник объяснил и продолжил:
— Люди там свихнулись, ничего не боятся и хотят изменить положение вещей. Короче говоря, затевают революцию.
— Вы же по уголовным делам, — опять удивился Ясырев.
— Поручили, — лаконично ответил сыщик. — Так вот. Они ведут агитацию среди войск гарнизона. Раньше и жили в казармах, солдаты срочной службы их укрывали. Сейчас начальство взяло строгости, и банда куда-то перепряталась.
— Вы подозреваете, что в Петербургский уезд?
— Допускаю такое. Хорошо бы посмотреть, а?
Ясырев задумался. Налил еще по рюмке, свою не спеша выпил, а сам все смотрел в сад.
— Уезд, уезд… Нынешний исправник Колобнев не поможет, он делом не овладел. Хотя на должности уже третий год.
— Тем лучше, иначе зачем бы мне понадобились вы? — усмехнулся коллежский советник. Ясырев как бывший полицейский привык к жестким разговорам, и с ним можно было объясняться без церемоний.
— Это верно. Но и мои связи с годами слабеют.
— Вы, Евграф Ильич, скажите сразу, беретесь или нет. Времени в обрез.
— Восемь человек, говорите? И не уголовные?
— Нет. Крестьяне, служили в сибирских стрелках. Понюхали пороху, едва живы остались. Явились сюда бунтовать, города не знают, но тут у них открылось много помощников.
— Мужики? — догадался отставной полковник.
— Да. И они их прячут. Поэтому и поймать не можем.
— Та-а-ак… Мне понадобятся неделя времени и сто пятьдесят рублей. Причем никаких гарантий.
— Само собой. Вот деньги, что вы просите, и пятьдесят рублей вам сверху.
Ясырев смахнул купюры со стола в карман, принес из комнаты вставку[51], чернильницу и бумагу.
— Давайте все, что о них известно.
Лыков подробно описал всех, выделив атамана с есаулом. Закончив, спросил:
— Кого будете щупать? Постоялые дворы?
— Да. Тех хозяев, что любят мутные дела.
— Возможно, «японцы» будут с документами, но липовыми.
— Есть такие мастера — без бумаг поселят, — хмыкнул Ясырев. — А становому представят, что все в прядке. Еще нужно осветить заводские казармы. Там надзора нет никакого, селись кто хочешь, только ставь рабочим бутылку в день и живи…
— Какие заводы намерены проверить?
— Самые значительные, где легче затеряться. Для этого придется мне, Алексей Николаевич, порыться в пригородных участках: Лесном, Полюстровском и Шлиссельбургском[52].
— Там люди Филиппова занимаются, — усомнился Лыков. — Чего у них хлеб отбирать?
— Знаю я, как они занимаются! — отрезал полковник. — Сыскных на город-то не хватает, а вы говорите — пригороды. Пришлют бумажку в участок и умыли руки. Нет уж, я сам. В заводские казармы никто, кроме меня, не пролезет.
— Все заводы проверить — на это и месяца мало.
— Зачем же все? — Ясырев начал загибать пальцы: — Охтинский пороховой, Сестрорецкий оружейный, Александровский механический, Александровская бумагопрядильная мануфактура…
— Тогда жду новостей, — поднялся сыщик. — Чем быстрее, тем лучше.
— Минуту, Алексей Николаевич, — остановил его хозяин. — Я ищу вашего совета. Не откажите.
— Моего совета? В чем?
Ясырев нахмурился:
— А вот в чем. Дела в державе идут все хуже и хуже…
И он туда же, поразился сыщик. Пятибоков не одинок в своих страхах.
— …Может быть, мне уехать, где-нибудь пересидеть смутное время? — продолжил хозяин.
— Чего вы опасаетесь?
— Ну как же! Придут завтра и спросят: ты в полиции служил? А раз служил, выходи — будем тебя на воротах вешать. Страшно…
— Такого никогда не будет, — возразил Лыков. — За службу в полиции вешать? Тогда весь мир в тартарары провалится.
— К этому как раз и идет, Алексей Николаевич. И что мне делать? Собирать манатки или погодить? Общество с властью сцепились не на шутку. Пахнет большим кровопролитием.
Сыщик ответил полковнику примерно теми же словами, что совсем недавно отставному унтер-офицеру. Стороны состязаются друг с другом в глупости и неуступчивости, и смотреть на их стычку тревожно. Держава шатается. Но завершил Лыков речь на той ноте, что власть победит. После чего, хочется надеяться, приступит к реформам. Мнение о самодержце коллежский советник на этот раз оставил при себе. Ясырев бывший полицейский, мало ли что? Завершив разговор о политике, гость откланял