Алексей Николаевич не успел перевести дух, как «японцы» снова забеспокоились. В буфет ввалился какой-то малый в косоворотке. На носу его красовались очки — с простыми стеклами, как сразу отметил сыщик. Что еще за ряженый в фальшивых очках? Неужели сыскная полиция тоже выследила вшивобратию и прислала сюда агента? Плохо дело: парня сгоряча могут покалечить.
Между тем Сажин с Булавиновым не тратили время зря. Они зашли новому посетителю за спину, пока тот разглядывал стойку, и напали. Схватили под руки и силой затащили в каморку. Буфетчик отлучился на кухню и не видел этого. Лыков сидел как на иголках и не знал, что предпринять. Точно ли сейчас мордуют его коллегу? Должен ли он вмешаться и выдать себя? Но ситуация развивалась непонятно; хорошо бы сначала разобраться. И он сдержался. Из-за двери слышались удары, крики, возня — похоже, субъекта в косоворотке крепко лупили.
Тут наконец-то вернулся буфетчик. Он сразу бросил полотенце и ринулся на шум.
— Это не он! Пустите его!
Мишка взял чудака с фальшивыми стеклами за пояс и вытащил обратно в зал. Следом появились Сажин, Булавинов и — сам Колька-кун. Атаман сердито спрашивал буфетчика:
— Почему не он? Он! Вишь, очки на носу обманные. Шпион, как и обещали!
— Да это наш волостной писарь Ляхов, он тут каждый день бывает.
— Но очки, очки!
Писарь испуганно вжал голову в плечи и промямлил тонким тенором:
— Я их ношу для интеллигентности.
— Для чего?
— Ну, чтобы выглядеть образованнее…
— Тьфу! Нашел, кем прикинуться.
Атаман понял, что с парнем вышла ошибка. Он обнял его за плечи и повел к стойке:
— Извини, обознались. Мы шпиона ждем. А тут ты с такими стекляшками. Вот и подумали. Михаил! Налей ему на наш счет, пусть утешится.
Но писарь, как только его отпустили, опрометью кинулся прочь из буфета. Доминошники последовали его примеру.
— Теперь к уряднику побежит, — вздохнул буфетчик. — Пора вам, ребята, того. Пожили и хватит.
Затем обратился к Лыкову:
— Вы, вашество, тоже уходите. Обеда не будет, видали, чё вышло. С вас полтина, со скидкой за причиненное неудобство.
Алексей Николаевич отсчитал без сдачи, взвалил на плечо бур и вышел из заведения. Недопитую бутылку прихватил с собой. Что делать? Придет урядник. Можно показать ему документ и приказать арестовать вшивобратию. Но тех трое, а то и больше. Остальные, весьма вероятно, прячутся где-то поблизости — что сделает с ними служивый в одиночку? Сам же Лыков предпочел бы не участвовать в задержании «японцев». Более того, он едва не вернулся с улицы. Так захотелось предупредить Кольку-куна: не ходи в пивную на Шлиссельбургском, твой знакомый Галкин — предатель! Но удержала только что виденная сцена расправы с волостным писарем. Ведь они ждали агента полиции. Знали, что тот должен заявиться, и подготовились. Вот навешали бы им с Азвестопуло, если бы он взял помощника с собой, как тот просил.
Лыков уехал из Мурино раздосадованный. Теперь «японцев» будет трудно найти. Ниточка, что отыскал Ясырев, оборвана. Линия с Митькой Фаем тоже стухла: после нападения на Лесной участок документов у ребят сейчас хватит на всю седьмую роту. Причем настоящих, с полицейскими отметками. Остается только Герасимов с его агентом, но этого-то сыщик как раз не хотел.
Он заявился к Ясыреву как был, в гриме. Прислуга нехотя допустила неизвестного человека до хозяина. Когда тот увидел гостя, ахнул:
— Это вы из Мурино в таком виде? Ловко!
— Да плохо там все обернулось, — огорошил полковника коллежский советник.
Когда он рассказал, что произошло на постоялом дворе, Ясырев был поражен.
— Они вас там ждали? Выходит, Мишка Брюхатов предал меня? Но этого не может быть! Для чего ему?
— Тем не менее, Евграф Ильич, предал. Чуть я своими боками «японцев» не отдул.
— Зачем, зачем ему это? — продолжал взывать сам к себе Ясырев. — Мишка просто жадный скот. Я дал ему за сведения приличные деньги. Чего еще надо?
— А буфетчик происхождением из крестьян?
Полковник возмутился:
— Какое там! Он уж забыл, как навоз пахнет.
— И все-таки, Евграф Ильич, Мишка из мужиков?
— Ну да. Но тому сто лет в обед.
— Вот вам и ответ на ваш вопрос.
Ясырев аж сел. Долго морщил лоб, потом произнес:
— Если они Брюхатова сумели распропагандировать… Тогда, Алексей Николаевич, это очень опасные люди.
— Я вам с самого начала говорил.
— М-да… Что же теперь делать? Я могу лишь вернуть вам пятьдесят рублей. С извинениями.
— Полно, полно. Вашей вины тут нет. Доверились старому знакомцу…
— Он никогда меня раньше не подводил! Я и помыслить не мог…
— Шут с ними, с пятьюдесятью рублями. Они все равно казенные и даны мне на агентурную работу. В следующий раз будете чуть более рьяным.
— Да всей душой! Наизнанку вывернусь! А Мишку я накажу. Вот стервец. Обязательно накажу, иначе пострадает мой авторитет, и каждая дрянь начнет меня обманывать.
Ясырев стал вслух придумывать планы мести, и Алексей Николаевич ушел. Пять червонцев за неделю беспокойства было, конечно, многовато. Особенно если учесть, что получилось на итог. Но не хотелось обижать заслуженного человека, который не раз еще пригодится. И сыщик решил вычеркнуть эту сумму из расходной ведомости и списать себе на убытки. Тех денег, что он получал по должности, ему одному теперь хватало с лихвой — не обеднеет.
Не снимая бура с плеча, Лыков ввалился в кабинет к Филиппову, чем произвел фурор. Владимир Гаврилович даже созвал оказавшихся в наличии агентов, чтобы они поучились искусству грима. Особенно надворного советника поразили шурфы с образцами торфа, что высовывались из сумки.
— Вы что, действительно бурили?
— Конечно. Надо было измазаться для убедительности. Да и попотеть всерьез.
— Вот, господа, учитесь, как следует относиться к делу! — вскричал Филиппов, обращаясь к подчиненным. — И это в чине коллежского советника!
— Дело не в чине, Владимир Гаврилович, — мягко возразил Лыков. — Очень хотелось оттуда целым вернуться. Помните, коллеги, что от качества грима может зависеть ваше здоровье. А то и жизнь.
Когда все ушли, департаментский сыщик рассказал сыщику градоначальства, как и для чего он съездил в Мурино. Филиппов констатировал:
— Теперь их по окраинам искать бесполезно.
— Именно так. А что Фай, сказал что-нибудь дельное?
— Сказал, да что толку? После Лесного, сами понимаете, его сведениям грош цена. У вшивобратии своих бумаг завались.
— Что намерены делать дальше?
— А что я могу, Алексей Николаевич? Мужики как мужики, бесприметные. Таких в столице сотни тысяч. Единственная настоящая примета, что у одного из них левая рука не сгибается в локте. Ищем. Все вокзалы, рынки, пассажи наблюдают мои филеры. Как где-то клюнет, сразу сообщу.
— А казармы? Вряд ли ребята забросили агитацию.
— Нам в казармы ходу нет, сами знаете.
— Но вы можете наблюдать с улицы, Владимир Гаврилович. На это разрешения военного начальства не требуется.
Филиппов набычился:
— У меня, извините, и без того дел невпроворот, а людей не хватает.
Лыков пошел с Офицерской к себе на Фонтанку, и, пока добирался, у него созрела идея. Однажды, много лет назад, сыщика внедрили в банду уголовников. Он был там под своим именем, но с частично измененной биографией. И казначей банды, сразу почему-то невзлюбивший Лыкова, поймал его на нестыковках с крестовыми деньгами. Так называлась пенсия, которую казна выплачивала георгиевским кавалерам. Бывший кавказский солдат, Алексей Николаевич эти жалкие суммы не получал, а переписал на мать. На этом и погорел, едва не поплатившись за промашку жизнью[58].
Теперь он решил использовать тот случай для поисков «японцев». Ведь Иван Сажин награжден Знаком отличия Военного ордена четвертой степени за поход в Китай в 1900 году. И должен получать за это двенадцать рублей в год, третями, в одном из казначейств. Получает ли, и ежели да, то в каком?
Придя на службу, Лыков вызвал помощника.
— Ну как? — спросил тот в нетерпении.
— Да никак.
Коллежский советник рассказал Азвестопуло о своем приключении в Мурино.
— Понял теперь, Сергей Манолович? Слушай старших, и дольше проживешь.
— А я бы им наган в зубы!
— У них после Лесного таких десяток.
— И где же искать «японцев»? — расстроился коллежский секретарь. — Руки опускаются. Все камни перевернули, а толку нет.
Шеф подмигнул:
— Вот так, Макарка: снегу не будет, всю зиму пропасем!
Грек скис. Лыкову стало жалко помощника:
— Есть одна идея. Собирайся, пойдешь в Георгиевскую думу.
И он изложил Азвестопуло свой замысел. Тот выслушал и согласился, что шансы есть. Эмоциональный грек повеселел на глазах и помчался выполнять поручение.
Лыков убрал свою амуницию в сыскной гардероб. Восемь добытых шурфов торфа отнес домой и вручил Нине Никитичне, чтобы растопила ими печь. Не пропадать же добру. Съел приготовленные ею котлеты и завалился на диван. Рано встал, много прошел пешком, да еще топлива набурил… Надо было отдохнуть.
Служа чиновником особых поручений Департамента полиции, Алексей Николаевич забыл уже, когда ходил в последний раз к директору на доклад. Начиная с управления Лопухина, он выполнял личные поручения министра, передаваемые ему напрямую. Когда Плеве взорвали, руководителем стал Дурново. Отвечая по росписи обязанностей за почту и телеграф, Петр Николаевич при князе Мирском неофициально управлял полицией. Но Мирского сменил Булыгин, и Дурново оказался не у дел. Будучи на голову выше что вчерашнего, что нынешнего министра, он затаил обиду. И перестал заведовать полицейскими вопросами. А в департаменте продолжилась чехарда со сменой директоров. Как это глупо! Страна широким шагом шла к вооруженному бунту, а институты, отвечающие за порядок, находились в упадке. Хорошо хоть Трепов начал что-то делать, пусть нерешительно и непоследовательно. Дмитрий Федорович вызвал из небытия Рачковского, оба они смотрели в рот Витте, а последний держал в уме Дурново как будущего министра внутренних дел в своем кабинете. У Лыкова опять появились сановные руководители. И пока они были заняты высокой политикой, коллежский советник вполне мог под