— Кушай, Коленька! Вот тебе еще добавочка.
Сыщик впервые увидел своими глазами, какое влияние оказывает Куницын на простых людей. Его не было пять минут. За это время атаман полностью обаял кухарку, рассудительную и много повидавшую женщину. Причем он не говорил длинных речей, отвечал коротко и больше молчал. Но словно некие волны исходили от обычного на вид человека с седой бородой и грустными глазами. Это был именно атаман, вожак. И люди подчинялись ему беспрекословно.
Первые минуты застенчивые мужики боялись объесть хозяина и потому скромничали. Но Лыков хорошо помнил, что такое солдатский аппетит. И потому подготовился основательно. Увидев, что еды вдоволь, гости отвели душу и наелись до отвала.
Поужинав, «японцы» разошлись по квартире, с интересом осматривая непривычную обстановку. Иван Косолапов обнаружил забытую на зеркале лыковскую ленту ордена святого Станислава. Он повесил ее через плечо и щеголял так, вызывая общий смех. Рыжий Бубнов баловался с телефонным аппаратом. Зот Кизяков взял с письменного стола хозяина фотокарточку в алебастровой рамке:
— Алексей Николаич, это кто? Похожи, ну прямо одно лицо…
— Мои сыновья. Близнецы. Слева Брюшкин, а справа Чунеев.
— Как-как?
— У них семейные прозвища такие. Брюшкину имя Павел, а Чунееву — Николай. Они сейчас подпоручики, служат в Туркестане.
— А это дочка? — баталер указал на другую фотографию.
— Да, Сашенька. Она теперь парижанка. Вышла замуж за француза и уехала к нему. Один я остался.
Фотографию Вареньки с черной траурной лентой Кизяков в руки брать не решился и спрашивать о ней не стал — и так все ясно.
Матрос отошел, а к столу подсел Колька-кун. Он глянул вслед парню и улыбнулся:
— Хороший мальчишка.
— Да ты его старше всего на несколько лет!
— Эх, — вздохнул атаман. — Разве только по метрике. Видал ты, Алексей Николаич, такую картину? Идешь летом по улице, деревья зеленые, и листки на них зеленые. До осени еще далеко. И вдруг замечаешь один желтый листочек. Все вокруг в полной силе, а этот уже состарился, прежде других. Замечал? Вот и я как тот листочек. По годам еще молодой, а в душе старик стариком.
— Женись, заведи детей.
— Некогда, революцию надо делать.
Колька-кун оглянулся на своих.
— Возьмем власть — поставлю Кизякова морским министром.
Коллежский советник аж поперхнулся:
— Ты что? Какой из него министр?
— Ну, он единственный из нас, кто служил на флоте.
— По-твоему, этого достаточно? Николай Егорыч, не пугай меня ради Христа. Не настолько же ты глуп.
— Мало нас, выбирать не из кого. А хочешь, назначу тебя министром внутренних дел? Чай, справишься.
Сыщик смотрел на собеседника и недоумевал: шутит тот или говорит всерьез? Хотелось думать, что шутит. Куницын понял его и усмехнулся:
— Да ладно тебе… Как победим, желающие стать министром в очередь выстроятся.
— Собери всех, разговор есть, — велел атаману хозяин.
Когда гости опять расселись за столом, Лыков сказал:
— Завтра в ночь выйдем так же секретно из дому и поедем на станцию Шуваловка.
— На чем поедем? — сразу же уточнил Сажин.
— На трех пролетках. Извозчики проверенные, они болтать не станут. Но и вы по пути помалкивайте. Дальше. Садимся в поезд и катим в Финляндию. Там вы останетесь, а я возвращаюсь домой.
Сыщик обвел всех строгим взглядом. «Японцы» молчали, ждали продолжения.
— В поезде ведите себя тихо. Обслуга в нем вся финляндская, они привыкли к вежливому обращению. Привлекать к себе внимание нам нельзя.
— Это понятно.
— Еще кое-что. На границе будет таможенный досмотр. Станут смотреть вещи, недозволенное отберут.
— А что нельзя везти? — спросил сухорукий Чистяков.
— Водку и спирт.
— Эх-ма! Нам Николай Егорыч и без того запретил.
— За табак и за чай, если они при вас будут, придется заплатить пошлину.
— Деньги есть, заплатим, — махнул рукой атаман.
— Револьверы оставьте здесь, я их потом в канал выброшу, — продолжил инструктаж сыщик. — С ними границу не пройдешь.
— Оружие не отдадим, — веско сказал Колька-кун.
— Но ведь найдут на таможне! Полицию вызовут.
— Они что, по карманам станут шарить?
— Нет, — честно ответил Лыков. — Только в вещах посмотрят.
— Ну а мы револьверы на себе спрячем.
Тут Алексей Николаевич понял, что ни в какую Америку борцы за народное счастье не поедут. На душе сразу стало тоскливо. Но деваться было некуда, и он продолжил:
— Ехать надо по одному да по двое, чтобы не бросались в глаза. Но это недолго. От Петербурга до границы всего тридцать две версты, а мы еще сядем не на вокзале, а в Озерках.
— Для чего в Озерках, для конспирации? — осведомился Иван Косолапов.
— Да. На всех вокзалах вас ищут.
— А на самой границе не поджидают нас филеры?
— Из Петербурга в Финляндию выпускают без паспортного контроля. В Белоострове есть русская таможня, но она для тех, кто въезжает. Агенты полиции стоят только там. Вот в вагонах всякое может быть, в том числе наружники-фланеры. Но поездная обслуга нашу полицию в грош не ставит, в случае чего они вам помогут. И потом, тридцать верст… Час езды. Не успеют.
— А в Финляндии чего опасаться? — поднял руку Суржиков.
— Ничего. Там свобода.
— Как свобода? Есть же там царская власть.
— Номинально есть, но на самом деле считай, что нет. Полиция своя. Нашу ненавидит и палки ставит в колеса. Если охранное отделение пошлет туда людей, чтобы вас арестовать, то им этого никто не позволит. Самих за шкирку выкинут, а вас оставят.
— Вот это да! — зашумели «японцы». — Хорошая страна Финляндия, и уезжать из нее не надо!
— Поэтому я вас туда и везу, революционеры вшивые, — подытожил сыщик. — Еще к вам просьба. Я, спасая вас, рискую шкурой. Сами понимаете: полковник Департамента полиции этим заниматься не должен. Мне начальство велело вас поймать, а не укрывать.
— Знамо дело…
— Там не забывайте об этом. Если кто-то из вас попадется и проболтается…
— Мы добро помним, — ответил за всех Колька-кун. И добавил, посмотрев на товарищей: — Кто сдаст Лыкова — своими руками задушу.
На этом разговор завершился, и гости вместе с хозяином разошлись спать. Алексей Николаевич примостился на тахте в кабинете. Сажин с Колькой на правах начальников легли валетом на кровати, остальные — кто на полу, кто на диване, а кто на сдвинутых креслах. Мужики были неприхотливы и условия для ночлега сочли вполне комфортными.
Утром встали, и хозяин с трудом заставил гостей умыться. Только Суржиков плескал на себя водой с удовольствием. Ванну и унитаз мужики видели впервые. Последний их поразил, к нему выстроилась очередь из любопытных. Кухарка умоляла гостей не лезть на фаянсовый клозет с ногами, но те не слушали.
— Вона как господа нужду справляют, — сделал открытие Гришка Булавинов. — А у нас в деревне зимой говно к жопе примерзает.
Проблем с кормежкой благодаря ловкости Нины Никитичны по-прежнему не было. Она настряпала голубцов, сварила огромную кастрюлю картошки, смастерила гигантскую глазунью с зеленью и помидорами. Хуже было с курением. Гости дымили без перерыва. Такое табачное облако, выпусти его в окно, привлекло бы всеобщее внимание. Пришлось установить график.
Алексей Николаевич явился на службу, заглянул в стол и обнаружил там билеты. Сунул их в карман и отправился к Зуеву:
— Нил Петрович, я ночью опять в Москву уеду, завтра целый день меня не будет.
— По какому делу? — формально поинтересовался вице-директор.
— О краже мобилизационного расписания из штаба Гренадерского корпуса.
Крокодил Петрович — так Зуева прозвали в департаменте — кивнул, подписал ассигновку на билеты и командировочные, и опять уткнулся в бумаги. Лыков действительно занимался этой кражей. Он получил дознание в наследство от Гартинга. Месяц назад того по рекомендации Рачковского назначили заведывающим заграничной агентурой Департамента полиции. Аркадий Михайлович уехал в Париж, и ловить шпионов на Фонтанке, 16 стало некому. Пришлось сыщику взяться за гуж. Он уже очертил круг подозреваемых и надеялся вскоре вычислить изменника. Ему помогали люди подполковника Лаврова. Похоже, что секретная бумага давно лежала в Берлине, подшитая в одну из папок отдела III «В» германского Генштаба. Придется вносить изменения в расписание, а это огромная работа.
Полдня коллежский советник провел в кабинете, развлекая Азвестопуло рассказами из своей богатой на приключения жизни. По очереди телефонировали Филиппов и Герасимов, сообщили, что новостей о «японцах» нет. Подполковник оказался бойчее сыскных. Его люди отыскали жену Сажина в Александровской слободе. Но вшивобратия оттуда уже съехала. Пришел какой-то старик — георгиевский кавалер, и после разговора с ним банда срочно сбежала. Жандарм предлагал устроить очную ставку Прасковьи со всеми инвалидами. Лыков идею не одобрил.
— Сколько лет было дедушке? — спросил он у Герасимова.
— На вид около семидесяти. Едва ковылял.
— Тогда он получил свой крест еще за оборону Севастополя! Какой из него революционер? Тут простое совпадение.
— Не верю я в такие совпадения, — сварливо ответил Александр Васильевич.
— Все в жизни бывает… А как ваш Галкин?
— Никак. В пивную Колька-кун не пришел. Ждем…
Лыков вернулся домой в пятом часу. Все, что мог, он сделал. Оставалось надеяться на удачу.
Ночью девять человек вышли в Дмитровский переулок. Они не разговаривали и не курили, действовали тихо. Расселись в пролетки и двинулись на Выборгскую сторону. Ехали колонной, и это беспокоило сыщика. Он остановил всех и приказал увеличить дистанцию. Им повезло: в ночном городе было суетно, никто не обратил внимания на ездоков. Когда вырвались за город, Алексей Николаевич поверил, что все получится. И не ошибся.
Сыщику фартило. И по пути в Шуваловку, и на самой станции обошлось без происшествий. Когда прибыл поезд, вшивобратия расселась по вагонам. Вот опасный момент! Но никаких филеров сыщик не обнаружил, а глаз у него был наметанный: большинство людей Филиппова он знал в лицо. Герасимов привез из Харькова несколько человек, которые еще не примелькались. Но и они не догад