Кто это? Опять мародеры? Он осторожно высунулся и разглядел солдатские фуражки. Вроде бы похожи на регулярных солдат, а не на расхристанных бунтовщиков.
— Отставить! — рявкнул сыщик начальственным голосом. — Я коллежский советник из Департамента полиции! Не стрелять!
Ему ответили:
— Стрелять не будем! Иди сюда!
Он подошел к пикету из восьми пехотинцев. Навстречу выступил младший унтер-офицер:
— Документ покажите.
Лыков протянул ему полицейский билет. Унтер посмотрел очень внимательно и вернул бумагу.
— Вы в кого стреляли? — хмуро спросил сыщик. — Чуть мне голову не отшибли…
— Там матросня пьяная шалит.
— Было три человека, верно. Я им сейчас рыло начистил. Вот, отобрал.
Лыков вручил унтер-офицеру кортик и пояснил:
— Запишите где-нибудь: это раненого офицера, лейтенанта Павлова-второго.
— Отобрали у троих? — недоверчиво переспросил начальник пикета. Но разглядел Георгиевскую ленту в петлице сюртука и тут же вытянулся по струнке:
— Ваше высокоблагородие! Сторожевое охранение от Первого Кронштадтского пехотного батальона держит перекресток улиц, согласно приказанию коменданта города генерал-майора Беляева. Командир пикета младший унтер-офицер Крючков.
— Вольно, Крючков. Я иду от купеческой гавани и видел по пути лишь трех пьяных матросов Седьмого экипажа. Также слышал выстрелы возле шкиперских магазинов. Что у вас тут?
— Со стороны Николаевской лезут, ваше высокоблагородие. Два раза отбивали.
— Мне надо попасть на Розовую улицу. Правильно иду?
— Правильно. Следующий перекресток будет с Андреевской, затем с Высокой. После нее, не доходя собора, улочка короткая направо, она и есть.
Тут наблюдатель крикнул:
— Опять они! Вижу шапки поверх забора!
Лыков всмотрелся. Действительно, на другом конце Сайдашной мелькнуло пять или шесть бескозырок.
— Отделение, прицел сто шагов! — затянул нараспев Крючков. Но сыщик взял его за руку:
— Погоди. Они ведь тоже русские. Сейчас я их пугану.
Он вынул маузер, который отобрал в прошлом году на Кавказе у абрека Динда-Пето. Уперся локтем в колено, навел мушку поверх голов и выпустил подряд все десять зарядов. В ответ послышалась матерная ругань, а затем хриплая команда:
— Братва, тикаем!
— Вот и отбились, — успокаивающе сказал сыщик, вставляя в маузер новую обойму.
У солдат переменились лица. Стало ясно, что стрелять в своих никому не хотелось.
— Ну, я пошел, — тихо сообщил унтер-офицеру коллежский советник. — Мне надо своего раненого забрать на Розовой. Я туда-обратно. Застану вас здесь?
— Как начальство прикажет, ваше высокоблагородие, — виновато ответил тот. — Вдруг заставят позицию сменить?
— Заставят — сменишь. А не заставят?
— Тогда вас здесь дождусь.
— Ну, с Богом.
Лыков перекрестился и двинулся дальше. Ему повезло: больше никто ему не встретился, ни бунтовщики, ни войска. Он отыскал улицу, встал под окнами углового дома и крикнул:
— Николай!
— Здесь я, Алексей Николаич! — сразу отозвался Колька-кун. — Пробились все-таки…
— Где Зот?
— Опять без памяти. И кровь сквозь бинты новым манером пошла.
Они спустились в подвал, и Лыков увидел баталера. Тот лежал мертвенно-бледный, на груди под рубахой алело большое пятно крови.
— Сначала надо остановить кровотечение, — сказал сыщик. Вынул перевязочные пакеты и заново, очень туго перебинтовал моряку рану.
— Теперь пойдем. Катер ждет.
Алексей Николаевич взвалил Кизякова на плечо: сдюжит, есть еще силенка… Они двинулись обратно к купеческой гавани. Опять повезло, никто не попался им на пути. На углу Березовой миновали сгоревшее дотла здание. У подъезда лежал труп мужчины с покрытым синяками лицом. Покойника уже раздели и разули, он был в одном исподнем. Рядом валялся вывернутый наизнанку кошелек. Лыков зло спросил семенящего рядом Кольку-куна:
— Это и есть твоя революция?
Тот отвел глаза:
— Матросы… Несознательный народ.
— А другие сознательные? Смотри, смотри! Так же и у тебя будет. Весь народ из одних ворот!
Когда дошли до знакомого перекрестка, унтер-офицер выбежал им навстречу и попытался перехватить раненого. Коллежский советник не дал:
— Я сам.
— Выделить вам сопровождающих, ваше высокоблагородие?
— А если на вас опять полезут? Нет уж, ослаблять пикет нельзя.
Путь до катера занял еще полчаса. Капитан увидел сыщика и обрадовался:
— Слава Посейдону и его русалкам! А то я уж весь на неврах…
«Южный крест» стоял под парами и тут же отвалил. Когда прошли уже приличное расстояние, Кизяков вдруг очнулся.
— Алексей Николаевич… Вот хорошо…
— Зот, молчи, береги силы, — приказал ему сыщик.
— А где я?
— Ты моряк, и ты в море.
— В море…
Раненый обвел вокруг себя блаженным взглядом и опять впал в забытье.
Когда катер подошел к причалу Верпелево, навстречу выбежал пехотный зауряд-прапорщик:
— Стой! Кто такие? Распоряжением генерал-губернатора вы арестованы.
Коллежский советник предъявил документы, кивнул на атамана:
— Он со мной. Выручаем раненного в беспорядках филера наружного наблюдения. Прикажите дать нам подводу до станции.
Когда они сели в поезд, Лыков спросил у Кольки:
— Как вы оказались в Кронштадте?
— Да не мы, а один только Зот.
— Почему один?
— Прочие пока у финляндцев. А Кизякова я послал в Четвертый флотский экипаж пропаганду делать. А тут их всех — раз! — и в крепость. Ночью ворвались солдаты в казарму, штыки на ружьях. Довезли до морского порта, усадили в баржу.
— И что Кизяков? Он-то не на службе.
— Зот в ту ночь в казарме ночевал. Пришлось подчиниться. Надел чью-то запасную форменку и встал в строй. Так и оказался в Кронштадте.
— А ты?
— Я приехал его выручать. Все уж было готово к побегу. Тут волнения. Зот не удержался, пошел вместе с другими драться с караулом. Арестованных, значит, освободить. На пулю-то и налетел… Крови много потерял. Думал я, помрет мальчишка. Тебе все же позвонил. Хоть тело вывезти… А получилось вон как. Авось выживет. Спасибо, Лыков.
— Я помещу парня в госпиталь под чужим именем. Если даже и выкарабкается, то пролежит долго. Тебе при нем сидеть нечего, только и себя, и его под монастырь подведешь.
Колька молча кивнул, соглашаясь.
— Куда сейчас? — продолжил сыщик. — Переночевать можешь у меня, как в тот раз. Но задерживаться не стоит.
— Я и не собираюсь тут задерживаться. Пересяду — и обратно к финляндцам.
— Ваши где сейчас?
— В Оллиле.
— Возле самой границы, — констатировал Лыков. — Не просто так вы там поселились…
— Конечно. Там наших много.
— Ваших — это кого?
— Революционеров, — пояснил атаман. — Они нас обхаживают, хотят к себе переманить. Опять выбираем. Я тут недавно каких-то большевиков послал в одно место. Не знаешь, что за черти? Завтра с максималистами встречаюсь. У них программа повеселее будет. Может, и сговоримся.
На разъезде за Черной речкой Куницын пересел на ветку, ведущую в Озерки. Там в знакомой Шуваловке он купит билет до Оллилы и скоро окажется в безопасности. А коллежскому советнику с раненым на руках предстояло заметать следы…
На площадке перед конечной станцией — вокзала у Приморской железной дороги не было, — сыщик нанял телегу. Вдвоем с возницей они перенесли в нее баталера и двинулись на Караванную.
Доктор Кегелес, бойкий развязный еврей, подмигнул сыщику:
— Да-да, я вас давно жду. От баронессы, от баронессы. Что там, пулевое?
— Навылет.
— Хорошо, хорошо. Перевязка свежая, сделана профессионально. Вы из госпиталя, что ли?
— Нет, доктор. Перевязывал я сам три часа назад.
— Вы сами? — заинтересовался Кегелес. — Имеете опыт, опыт?
— Имею. Может, осмотрите наконец раненого?
— Да-да.
Хирург прекратил болтать и занялся Кизяковым. Он действительно оказался знающим специалистом. Заключение сделал такое:
— Повезло вашему подопечному. Рана чистая, осложнений я не предвижу. Он потерял много крови, нужны покой и уход. А остальное сделает время. Есть куда отвезти юношу?
— Если поможете, буду признателен.
— Он… на нелегальном положении?
— Да. Документы имеются, но лучше бы подальше от полиции.
— Я все понял, я все понял.
Кегелес позвонил по телефону и быстро договорился, чтобы Зота приняли в Калинкинскую больницу. А когда стали прощаться, отказался от какого-либо вознаграждения. Сказал:
— Надо что-то менять в державе. Молодой человек этим и занимается. Вот, пулю получил. Как же я с него деньги возьму?
Алексей Николаевич повез Зота в больницу. Он понимал, что уже запутался, на чьей стороне правда… И как вышло, что старый полицейский чиновник, верный слуга царя, спасает от заслуженного наказания мятежника? Не податься ли на старости лет в революционеры? Колька-кун предлагал пост министра внутренних дел!
После свежей перевязки баталер пришел в себя и теперь улыбался. Понимал, что спасен, и радовался этому.
— Алексей Николаевич! Я вот что подумал. Когда народ свергнет иго царизма, я фамилию сменю.
— Зачем?
— Ну вы же знаете, что такое кизяк. Или не знаете?
— Высушенный навоз.
— Вот! Стало быть, моя фамилия произведена от навоза! Хочется что-нибудь более приличное…
Тут карета подскочила на булыжнике, Зот охнул и опять потерял сознание.
Лыков успел вовремя. К часу дня 27 октября в Кронштадте высадились лейб-гвардии Преображенский и Павловский полки, драгуны и части Двадцать четвертой пехотной дивизии. Сразу же начались уличные бои. К вечеру матросы сдали три пулемета и попрятались в казармы. Войска приступили к арестам зачинщиков.
Через день коллежский советник прочитал в сводке: в Кронштадте сожжено 20 домов, разграблено более 200 квартир, разбито 8 казенных винных лавок, 106 прочих лавок и магазинов, убито 17 и ранено 82 человека. Погуляли ребята…[65]