— Приветствую, Дмитрий Петрович. А где Александр Иванович?
Мойсеенко выглядел так, словно только что в одиночку разгрузил вагон угля.
— Не знаю, ничего не знаю. Он ушел вчера домой и до сих пор на службе не появлялся.
— В такое время и нет на службе? — встревожился питерец. — Не похоже на него. А где живет Александр Иванович?
— Да на Пресне… — со значением ответил москвич.
— Вот как? Не пытались послать к нему кого-нибудь?
— Никто не идет, все боятся. На Пресню сейчас хода нет. Там главный очаг, боевая дружина фабрики Шмита. Она самая злая и лучше всех вооружена. Маузеры, винчестеры, бомбы…
— Какой точный адрес Войлошникова?
— Волков переулок, дом Скворцова.
— Покажите на карте.
Мойсеенко ткнул пальцем слева от Зоологического сада:
— Тут.
— А где баррикады?
Подошел генерал-квартирмейстер штаба Московского военного округа Шейдеман:
— Проще сказать, где их нет!
Лыков корректно поклонился:
— Ваше превосходительство, я должен буду проникнуть в Волков переулок и найти там нужного человека. Будьте любезны указать мне дислокацию ваших войск, а также места расположения дружинников.
Генерал покосился на Дубасова. Тот пояснил:
— Это коллежский советник Лыков, он выполняет личное поручение Дурново. Меня обязали оказать ему полное содействие.
— Понятно.
Шейдеман подробно показал на карте, как пролегла «линия фронта». Самая большая баррикада оказалась на Горбатом мосту. Еще одна, тоже значительная, была возведена на Кудринской площади; по бульварам ее фланкировали завалы. Третий очаг сопротивления находился в Тишинке.
— А Проточный переулок тоже перекрыт?
Генерал ответил:
— Об этом у меня нет сведений. Вроде бы там сохраняют нейтралитет.
Лыков обрадовался. Проточный переулок был одним из самых опасных мест в Москве. Там обитали шайки громил, контролирующих Смоленский рынок и окрестности. Его жители никого в грош не ставили и более всего ценили независимость. Вряд ли Совет рабочих депутатов имел вес у гайменников.
Сыщик откланялся и ушел. Совещание продолжилось без него. Последние слова адмирала, что долетели до питерца, звучали оптимистично:
— Подкрепление прибыло, теперь надо наступать.
Итак, коллежский советник собрался идти в самый центр восстания. Пока суматоха, можно проскочить. И вывести Войлошникова с семейством из опасности. Ведь у Александра Ивановича четверо детей. Вот и боится он их эвакуировать, когда вокруг не прекращается стрельба. Но как быть с Сергеем? С одной стороны, вдвоем спокойнее. С другой — жалко парня, молодой еще. Рейд опасный, можно и пулю словить… В себе сыщик был уверен, он умел разговаривать с аборигенами Проточного.
Шеф решил не рисковать своим помощником. Тот сидел в сыскном, ждал распоряжений. Алексей Николаевич явился туда и сказал греку:
— Иди в гостиницу. Поужинай без меня.
— А вы?
— Схожу на встречу и вернусь часа через два.
— Я с вами.
— Зачем?
— В Москве война, — отрезал коллежский секретарь.
— Да у меня встреча в Зарядье. От боевиков далеко.
— Тогда я у подъезда посижу, — упрямо заявил Сергей. И Лыков понял, что тот не отвяжется.
— Хорошо, идем вместе. Но учти, там, если по правде, опасно.
Азвестопуло насторожился.
— На Пресне позади Зоологического сада казенная квартира Войлошникова. Нашли где селить начальника сыскной полиции! Александр Иванович пропал вчера. Ушел к семье и не вернулся. Надо его вытащить оттуда, вместе с женой и четырьмя детьми.
— Четырьмя! — ахнул грек.
— Теперь понял? Пока не сделаем это, я ничем другим не смогу заниматься. А московским начальникам дела нет. Их можно понять — дом горит… Поэтому на Пресню пойдем без воинской команды, только мы вдвоем.
— Но как пролезть через баррикады?
— Возьми в сыскном гардеробе врачебный саквояж. И оружие не забудь. Встречаемся через час в Гнездниковском.
Два отчаянных человека пробрались в Проточный переулок без особых проблем. В Замоскворечье стреляли пачками, в Хамовниках — залпами, на Садовой-Кудринской истерически заходился пулемет. Но между Хамовниками и Пресней было тихо. Однако, как только сыщики зашли в Проточный, им навстречу вихляющейся походкой двинулись четверо блатных.
— Эй, прыцы[68], кто такие будете? — спросил один, с хищным лицом и гнилыми зубами.
— Пройти надо, — коротко ответил Лыков.
Уголовные рассмеялись:
— Мало ли что надо? Сначала доложи, потом заплати, ну а там посмотрим.
Алексей Николаевич цыкнул:
— Прибери рыло в чулан, к празднику сгодится!
Бандиты растерялись. Незнакомец не только не боялся их, но и вел себя как старший.
— Ладно. Говори, что за нужда.
— На Пресне ранили человека. Не простого, по-вашему будет «иван». Это доктор, я веду его туда. Если раненый вдруг помрет, не дождавшись, вся пресненская боевая дружина примется выяснять, почему доктор не пришел. И кто его не пустил. Ну? Надо это тебе?
Блатные переглянулись, гнилозубый кивнул Азвестопуло:
— Открой рендель[69].
Тот щелкнул замком саквояжа.
— Идите.
Сыщики миновали кордон налетчиков, но уже в Новинском переулке им снова преградили путь. Вооруженные люди появились внезапно, из засады. Лыков вскинул руку с маузером — и тут же опустил ее. Перед ним стоял Сажин.
— Иван, не стреляй!
— Алексей Николаич? Ты как здесь оказался?
Есаул отвел стволы браунингов, скомандовал:
— Отставить!
Трое в рабочих куртках нехотя отступили. Сажин шагнул к Лыкову, настороженно глядя на него, и спросил:
— С ума сошел? Тут таких на месте кончают…
— Мне надо.
— Что значит «надо»? — Сажин почти кричал. — Надо ему! Может, ты шпион и пришел сюда с разведкой? Откуда я знаю?
— Конечно. Ниже полковника не нашли кого послать, — язвительно парировал Лыков. — Думай, что говоришь.
— Хорошо. Зачем явился?
— Пропал мой товарищ. Я его ищу.
— Он, поди, тоже из полиции?
— Иван, я какой, по-твоему, человек?
Сажин опешил. Подумал немного и ответил:
— Ну… порядочный.
— Хотя служу в полиции. Так вот, и товарищ мой тоже порядочный. Ничем не хуже меня.
Есаул покосился на спутника Лыкова:
— А это кто?
— Мой помощник Азвестопуло. Служит в том же учреждении.
Рабочие недобро нахмурились и стали обступать незваных гостей с флангов. Алексей Николаевич торопливо сказал «японцу»:
— Там у него жена и четверо детей. Вы же с детьми не воюете?
— Ты хочешь их вывести?
— Да. Помоги, пожалуйста. Будем квиты.
Сажин приказал своим бойцам:
— Оставайтесь здесь, я скоро вернусь.
— Так это… Царские сатрапы вроде…
— Сами вы сатрапы. Он золотой человек, я его в обиду не дам.
Когда они втроем отошли от засады, Лыков незаметно вытер пот со лба. Тут Сажин обратился к нему:
— Какой адрес?
— Волков переулок, дом Скворцова. Это…
— Постой! — есаул замер. — Там жил начальник сыскной полиции. Ты не его ли идешь выручать?
— Да, Войлошникова.
— Шлепнули твоего товарища два часа назад.
— Как шлепнули? — у Лыкова перехватило дыхание. — За что?
— Так царский прихвостень, рабочих в тюрьмы сажал.
— Каких рабочих? Он сыщик, ловит воров и бандитов!
Сажин возразил:
— Но ведь прежде твой Войлошников служил в охранном отделении, разве не так?
— Служил. Теперь за это убивают?
— А ты как думал? — взвился «японец». — Революция! Кровь за кровь, смерть за смерть.
Алексей Николаевич схватил ртом воздух, ему вдруг нечем стало дышать.
— Вот, значит, какая она, ваша революция? Иван, как же так? Вы же раньше не убивали!
— Царские прихвостни первые начали.
Лыкову расхотелось спорить.
— Где тело? — спросил он.
— Валяется в переулке, запретили хоронить.
— Кто приказал и кто исполнил?
— Пресненская боевая дружина. А исполнил какой-то товарищ Владимир. Шестеро их было…
— Что с семьей?
Сажин закашлялся.
— Что с семьей, я спрашиваю?
— Живые они. Но… это… у них на глазах его казнили.
— У жены и детей? На глазах?!
— Так ведь революция. Террор.
Лыков ничего не ответил, и дальше они шли молча. У пикета оказалась собственная пролетка, запряженная крепкой гнедой. Сажин сел за кучера, сыщики поместились в экипаже.
Вскоре Лыков увидел знаменитую баррикаду у Горбатого моста. Она пересекала плотину Нижнего Пресненского пруда и поражала своей основательностью. В баррикаде был сделан небольшой проход, туда и шмыгнула пролетка. Стоявшие на охране дружинники узнали есаула и беспрепятственно впустили его на Пресню.
Обогнув пруды, они выехали к Волкову переулку. Вокруг сновали сосредоточенные люди, многие были с оружием. Сажин постоянно с кем-то здоровался, и сыщики скоро оказались у нужного им дома.
Тело Войлошникова лежало в арке. Пять или шесть пуль разворотили ему грудь, одна угодила в щеку. Лицо убитого исказила гримаса боли. В окне первого этажа стояла женщина и не сводила глаз с трупа.
Лыков соскочил с пролетки и быстро вошел в квартиру.
— Лариса Петровна, немедленно уходим отсюда. Соберите детей, — велел он.
Женщина повернулась на его голос, и сыщик понял, что она его не слышит. Глаза были совсем безумные, волосы всклокочены, губа прикушена до крови.
— Это я, Лыков. Лыков! Я пришел за вами.
— Алексей Николаевич? Как вы здесь оказались? Они же и вас убьют!
— Соберите детей, только быстрее. Еще есть возможность вывести вас отсюда.
— А Саша?
— Тоже заберем, там похороним.
Через минуту вдова с детьми уже выходила на улицу, испуганно косясь на боевиков. Те вдруг сбежались, как шакалы. Из толпы послышался злобный голос:
— Ведь тоже сыщики, а, товарищи? Оба-два прикатили. Шлепнуть их, шлепнуть!
— Ну шлепни, если такой смелый всемером на одного, — равнодушно ответил коллежский советник. — Но лучше подумай. Или вон у Сажина спроси, он на войне был, подтвердит. Там дают вынести тела с поля боя. Есть такой военный обычай.