— Алексей Николаевич, Колька с ума сошел. Я, как его послушал, сразу понял: он теперь безумный человек. А ведь раньше был нашим командиром! Мы же за ним, как за атаманом, горы хотели свернуть за-ради народного счастья. И вот как обернулось.
— Они уже и тут столько народу перебили! На Боткинской троих, в Большой Кушелевке еще двоих. Не сумасшедший твой атаман, а маньяк-убийца. Надо его, как бешеную собаку…
Тут Лыков осекся. Вспомнил глухой голос Куницына, как тот рассказывал о своих умерших от голода родителях. И Чистяков сразу его понял. Он вскочил и закричал:
— Был, был такой! Да весь вышел! Алексей Николаич, это теперь совсем другой человек. Изверг! Я с ним поговорил, отошел, чувствую — сам весь дрожу, будто в лихорадке малярийной. Не знаю, что делать, однако не должен он так дальше… За ним людская кровь как ручей течет. Пятерых убил? А знаете, сколько людей Колька на Урале прикончил? Говорит, что больше взвода! Все за Сажина мстит да за горькую народную долю. Почему из-за этого надо людей стрелять?
— Так. — Лыков сжал кулаки и откинулся на спинку стула. — Давай оба успокоимся.
— Давайте, — согласился Чистяков. — Но… Что делать-то?
— Как мне его найти?
— Не знаю.
— Вы разве не договорились о встрече?
— Перепугался я, Алексей Николаевич. Какая встреча? Ноги унес, и слава Богу. Потом думал-думал… Куда пойти? Вспомнил об вас.
И повторил, глядя на сыщика, как прихожанин на батюшку:
— Что делать-то?
— Искать. Найти и убить.
— Убить? — ахнул калека.
— А ты что предлагаешь? В психиатрическую лечебницу запереть? А он возьмет да сбежит. Снова будет людей жечь.
Чистяков покивал:
— Да, в лечебницу нельзя. Я попал в такую, когда в предварительной сидел. Беги, кто хочет!
— Ну, психиатрические кое-как, но охраняются, — возразил сыщик. — Однако и оттуда бегут. Надежнее…
Он не договорил, но «японец» его понял и опять кивнул:
— Надежней, да. Но жалко! Такой человек был. Вождь! Куда все делось, а?
— Михаил, дай хоть какую-нибудь идею, где мне найти этого вождя. Он за два дня два налета совершил! Мы сидим, а Колька, может быть, сейчас опять кого-то режет…
— Вдруг Иван Бубнов знает? — предположил «японец».
— Бубнов? Рыжий?
— Ага.
— Он разве не с атаманом? Я думал, он один из тех двоих, что сейчас при Куницыне. А второй Кизяков.
— При атамане нет никого из вшивобратии, — сообщил сухорукий. — Зот, морячок наш, после Кронштадта так и потерялся. А Ваня Бубнов в Москве в плен попал, в Замоскворечье где-то. Семеновцы тогда еще не подоспели, и Бубнов уцелел. Так бы светил ему военно-полевой суд. Но нашлись добрые люди, адвокаты называются, и отоврали Ваню от казни.
— Отоврали? — удивился сыщик, но быстро сообразил: — Свидетелей ложных нашли?
— Ага. И бумажки подделали. Будто он на полдня раньше попался, чем военное положение ввели. Потом Ваня убежал. Я встретил его в конце августа на дебардакере Финляндского вокзала.
— Где-где?
— На дебардакере.
— Хм. Пусть так. Значит, Бубнов в Петербурге или наведывается сюда.
— Ага, — опять кивнул Чистяков. — Колька-кун меня про Ваню спрашивал. Не знаю ли я, как его найти. Нужен, мол. Я и сообщи, где его видал.
Лыков подумал и заявил:
— Можно попробовать.
— Чего?
— Поискать рыжего в поездах на Финляндию. Возможно, ему понравилась моя идея. Помнишь, что я сказал, когда вас туда отвез? Там спокойно, а столица близко. Поселиться где-нибудь в Куоккале, и можно полиции не бояться. Если бы я был беглый, так бы поступил. Значит, надо поставить филеров на всех станциях перед Петербургом. В тех же Озерках и Шуваловке, к примеру.
— Алексей Николаевич, а что нам даст, что мы Бубнова найдем? Только в тюрьму его опять засадим. Нехорошо как-то. Эх, зря я сболтнул!
— Бубнова ищет Колька-кун. И найдет по твоей подсказке. А может, уже нашел. Выследим рыжего — выйдем на атамана. Понял?
Калека лишь покачал головой:
— Ай-я-яй… Продал я Ваню с потрохами… Дурак сухорукий…
В конце концов Алексей Николаевич пообещал «японцу» оставить Бубнова на свободе. Нужен-де только атаман, а без рыжего царизм как-нибудь обойдется. Михаил ушел, видимо не очень поверив словам сыщика. А тот уже принял решение. Он послал следом за гостем филера. «Хвост» довел Чистякова до квартиры в Восьмой роте Измайловского полка. За инвалидом установили наблюдение и быстро выяснили, что тот перестал хлопотать о пенсии. Все свое время этот неустроенный и полуголодный человек тратил теперь на дежурство в Финляндском вокзале! Похоже, он решил сам найти товарища и предупредить об опасности. А может, хотел отыскать Кольку и сдать полиции? Лыков не стал разбираться, а продолжил слежку. И уже через два дня она дала результат.
Филер телефонировал коллежскому советнику из участка. Сухорукий высмотрел среди приезжих чернявого мужчину, подошел к нему, и они о чем-то поговорили. А потом поехали в Нобелевский народный дом. С единственной целью — сбить со следа возможную слежку: вошли в главный вход, а через минуту выскочили из служебного. Но филеры такой прием хорошо знали и не попались. Наблюдаемые прыгнули в извозчика и отправились на Минеральную улицу. У агентов был экипаж, и они сумели проследить их до места. Но дальше вести объект не представлялось возможным. Длинная Минерашка, редко застроенная одно- и двухэтажными домами, была вся на виду. Филера негде поставить, он сразу будет заметен. А тем более извозчика! Даже среди плотной городской застройки филер-извозчик — очень трудная роль: стоит экипаж, не на бирже, а в неположенном месте. И никого не сажает. Тут же возникает вопрос, а почему? Обычно возница говорит, если кто его спросит: барина караулю. Он здесь кувыркается с чужой женой, а мне велел ждать. И то тяжело, поскольку дворники норовят прогнать, чтобы лошадь не нагадила на их участке. А в Полюстровой деревне и на барина не свалишь…
Лыков велел снять наблюдение, чтобы не спугнуть добычу. Что за чернявый оказался на вокзале? Агент описал его как высокого человека, одетого в дорогое котиковое пальто. Ничего общего с нищебродом Ваней Бубновым незнакомец не имел. Кроме роста! И коллежский советник, загримировавшись, сам отправился на Финляндский вокзал.
Он просидел там девять часов и уже решил, что зря теряет время. Но под утро в зал ожидания вошел долговязый щеголь в котике. Пальто было расстегнуто, поверх жилета красовалась золотая цепочка. Богатый жуир, да и только. Но сыщик сразу узнал Бубнова. Неудивительно, что в таком образе он спокойно проходил мимо филеров. Те искали рыжего замухрышку, а им представлялся жгучий брюнет в дорогом платье.
Алексей Николаевич дал «японцу» сесть в поезд и доехать до Белоострова. Там его арестовали и препроводили на Шпалерную. При обыске у Бубнова нашли заряженный штейер и багажную квитанцию. По ней в камере хранения Финляндского вокзала полиция изъяла корзину, в которой обнаружились процентные бумаги. Их похитили месяц назад эсеры-максималисты, напавшие на почтовый вагон вблизи Белой Церкви. Сначала бросили внутрь железнодорожную петарду, а потом ворвались и убили всех, кто был в вагоне… Завладели денежной корреспонденцией на сумму двадцать тысяч. Добыча состояла в основном из облигаций. Участь «японца» после этого была решена…
Коллежский советник вызвал к себе арестованного в тот же вечер. Увидев Лыкова, Бубнов опешил.
— Ну что, Иван, здорово!
— Алексей Николаич? Вы-то тут каким боком? У меня политика.
— Да я давно за тобой слежу. Политика политикой, это верно. Ответишь за свои грехи по закону. Меня интересует Колька-кун.
— Сам его ищу, да найти не могу, — очень правдоподобно соврал арестант.
— Понятно. Значит, он там, на Минеральной, дом сорок три.
По лицу Ивана было видно, что сыщик угадал.
— Последний вопрос к тебе. Помнишь про уговор?
Бубнов сразу догадался:
— Молчать об том, как вы нас прятали на своей фатере? Помню. Слово дали. Молчок!
Сыщик скептически покачал головой и ушел. Началась операция по задержанию Кольки-куна.
Взять его было непросто. При атамане два пособника, и терять им всем нечего. А Лыков хотел обойтись малыми силами: он сам да Сергей Манолович. Реально ли это, штурмовать дом на пару? Отчаянно до глупости.
Алексей Николаевич поехал в Первый участок Выборгской части. Там выяснил, что в нужном ему доме проживают три постояльца: Иванов Иван, Иванов Терентий и Луковкин Аполлинарий. Ивановы были молодые парни, а Луковкин по возрасту подходил для Кольки-куна. Наличие однофамильцев дало сыщику идею.
На следующий день в дом номер сорок три по Минеральной улице явился околоточный надзиратель. Он велел хозяину вызвать жильцов для беседы. Когда все трое пришли, он оглядел их хмуро и спросил:
— А кто из вас, господа хорошие, набезобразил?
— Это в каком смысле? — нахмурился Луковкин, обдав сердитым взглядом своих сожителей. — Вы чего, дураки, натворили?
Ивановы растерялись и начали уверять, что ни в чем таком не замешаны. Околоточный долго им говорить не дал:
— Вот распоряжение господина помощника пристава: вручить Иванову, прописанному по этому адресу, повестку к мировому судье четырнадцатого участка. Кому из вас вручать? Кто за собой вину знает?
— Что хоть за вина? В повестке-то написано или как? — попытался выяснить старший. Но надзиратель заткнул и его:
— Ничего там нет, кроме приказания явиться в камеру мирового судьи. Ну? Кому вручать? Говорите скорее, у меня времени в обрез.
Жильцы начали совещаться и не пришли ни к какому решению. Идти в полицию они не хотели. Тут, мол, какая-то ошибка, а у них дела, им тоже некогда шляться по присутствиям.
Надзиратель крякнул и предложил:
— Господа хорошие! Лучше бы вам сходить в участок и разобраться. У нас новый пристав, и потому строго. Ежели ошибка, так хорошо бы выяснить. Я чего предлагаю… Очередь у нас в канцелярию завсегда огроменная. Идем туда вместе, прямо сейчас. Я у письмоводителя бумаги возьму и вам покажу. Поглядите, что в них написано. Надо будет, так за руку к помощнику пристава заведу. И дело с концом!