Проволочные ворота неохотно распахнулись со ржавым скрежетом, и «Мерседес» мягко и внушительно въехал во двор. Подгайцев бросился закрывать ворота, а едва накинув цепную петлю, снова метнулся к машине — хотел раскрыть дверцу, чтобы выпустить Заварзина, но опоздал. Тот сам вышел из-за руля — под два метра ростом, под сто килограммов веса, в светлом свободном костюме он производил впечатление весьма внушительное. Крупное лицо, светлые волосы, зачесанные назад, светлые кожаные туфли… По сравнению с мелковатыми, замызганными ребятами он казался человеком какой-то другой породы и, кажется, прекрасно это сознавал. Все невольно встали из-за стола и подошли, остановившись на почтительном расстоянии.
— Команда в сборе, Саша, — сказал Подгайцев. — Рады приветствовать нашего кормильца и поильца! Просим к столу. Там, правда, Жирный крепко поработал, но кое-что осталось и на твою долю.
Но Заварзин не был настроен шутить. Дверца машины мягко захлопнулась за его спиной, он приблизился к подчиненным, замершим на солнцепеке.
— Кто стрелял? — спросил негромко.
— Я, — ответил Андрей. — Как и договаривались… А что?
С неожиданной для его крупного тела легкостью Заварзин рванулся вперед и что есть силы ударил Андрея в лицо. Тот охнул и упал на залитую маслами землю. Но едва поднялся, прижимая ладонь к подбородку, Заварзин нанес еще один удар. И хотел было пнуть ногой, уже занес ногу, но его остановил Подгайцев.
— В чем дело, Саша? Остановись! Ты его убьешь! — Подгайцев повис на Заварзине.
— Он меня уже убил… Теперь моя очередь! Вставай, дерьмо! Вставай, кому говорю! — Андрей лежал на спине, не в силах подняться. Махнач и Феклисов помогли ему встать на ноги, усадили на скамейку, отошли в сторону, опасаясь, как бы гнев Заварзина не обрушился и на них. — Слушай ты, подонок! — Заварзин навис над сидящим Андреем. — С тобой как договаривались? Ну? Отвечай!
— Пужануть мужика договаривались… — Андрей сплюнул кровавую кашицу. — Что и сделали.
— Ты его убил, мудак!
— Как убил? — Андрей с ужасом посмотрел на Заварзина. — Он что… С перепугу… того?
— Ты всадил в него картечь!
— Не может быть… Я холостыми…
— Ты всадил в него кабанью картечь, дерьма мешок! Вся милиция города на ногах!
— Ребята… Я сам заряжал… Даже прокладки сделал помягче, чтобы нечаянно его не повредить… А картечи у меня и не было никогда…
Заварзин снова размахнулся, но на удар у него уже не хватило ни злости, ни сил. Пошатываясь, он обошел вокруг стола, сел. Некоторое время молчал, уставившись в пространство, потом как бы очнулся, налил стакан водки, выпил и опять замер. Все стояли рядом, не решаясь присесть. Только Подгайцев опустился на лавку рядом с Заварзиным, легонько похлопал его по спине. Ничего, дескать, Саша, что-нибудь придумаем.
— Что делать будем? — Заварзин поднял голову, как-то затуманенно оглянулся, посмотрел на каждого, задержался взглядом на Андрее. — Вы хотя бы представляете, в какую историю влипли? Мы все замочены. Этот идиот стрелял, Вовчик вел мотоцикл, вы дожидались в грузовике, а я… Выходит, что я организатор, — он горько усмехнулся. — А неплохо все начиналось. — Заварзин окинул взглядом гараж. — Мы замочены, ребята. Идет следствие, создана оперативная группа, эксперты шастают по переулку, вынюхивают каждую травинку… И они вынюхают то, что им нужно, можете не сомневаться.
— Он умер? — негромко спросил Андрей.
— Умер? — Заварзин зло расхохотался. — Вогнать в человека два заряда рубленого свинца, ты хоть представляешь, что это такое? У него разворочена грудь, сердце перемешано с печенкой, из ребер сделано крошево! И после этого спрашиваешь, не умер ли он?
— Я стрелял холостыми, — повторил Андрей. — Картечи там не было. Я сам сделал прокладки, сам вкладывал патроны в стволы…
— Ты все перепутал, мальчик… Сижу у себя дома, вдруг звонят… Так и так, убийство в центре города… Двое на мотоцикле, обрез и так далее. Неужели, думаю, мои ребята уделались… Точно.
Андрей поднялся и пошел к крану. Плеснул в лицо холодной водой, прополоскал рот, наклонившись, подставил голову под струю. Тяжесть и дурнота после заварзинских ударов понемногу проходили. Он с облегчением убедился, что зубы вроде остались на месте, — Андрей почему-то больше всего опасался, что останется без зубов. Нет, кроме припухшей рассеченной губы, других повреждений не было.
— Где обрез? — донеслись до него слова Заварзина.
Андрей думал было, что обращаются к нему, но ответил Подгайцев, успокоительно ответил, избавляя его от необходимости разговаривать.
— Это хорошо, — кивнул Заварзин, но тут же снова взвился: — Его нужно не просто спрятать, его нужно уничтожить! Ты понял, Михей? Уничтожить.
— Сделаю.
— А как быть с этим идиотом? — Заварзин кивнул в сторону Андрея, который все еще топтался возле крана, не решаясь присоединиться к остальным.
— Кончать его надо, — подсказал Феклисов.
— Еще одного? — тихо спросил Подгайцев. — Вроде многовато будет. Пусть себе идет. Он больше всех замаран, ему ли еще возникать…
— Правильно, — согласился Заварзин. — Гнать его. Эй ты, придурок! Иди сюда. — Он исподлобья посмотрел на Андрея, который остановился в нескольких шагах. — Значит, так… Ты нас не знаешь, мы тебя не знаем… Катись на все четыре стороны. И упаси тебя бог попасться мне где-нибудь на глаза. Выкручивайся как знаешь. Прячься, уезжай, сиди в подвале… Нас это не касается. Мы ребята попроще, тебе не чета. Можем кому-то по шее дать, поматериться, Михей вон у кого-то колеса спер… Но не больше… Мокрые дела делай без нас… С Вовчиком мы разберемся, ты же и его под расстрел подвел, хоть это понимаешь?
— Патроны были холостые, — твердил Андрей, уже не столько отвечая Заварзину, сколько пытаясь убедить самого себя.
— Что ты там бормочешь? Ты меня слышишь?
— Слышу.
— Все понял?
— Все.
— Вопросы есть?
— Нет.
— Тогда катись. И не вздумай где-то сболтнуть… Загремишь первым. Если, конечно, до тебя дотянется рука правосудия… Мы ведь и сами можем разобраться. Ты и подсказал, как это сделать. Только без большого шума, без стечения народа… Сумеем.
Андрей молча пересек залитый солнцем двор, приблизился к своему мотоциклу. Смахнул ладонью пыль с нагретого солнцем бака, постоял, но сесть в седло не смог. Отошел к забору и опустился на землю. Мотоцикл как бы отгораживал его от всех.
— Ты чего ждешь? — крикнул Подгайцев.
— Не могу ехать… Посижу немного.
— Боюсь, посидеть тебе, мальчик, придется еще достаточно, — усмехнулся Заварзин. — Присаживайтесь, ребята… Тут у вас, я смотрю, еще немного осталось… Выпьем с горя, а?
Журчала вода из крана, от стола донесся глухой перезвон стаканов, невнятный говор. Андрей сидел, прислонившись спиной к дощатому забору, и с удивлением ощущал наступившее равнодушие. Прошло первое удивление, ужас, непонимание происходящего, и наступило спокойствие. Он смирился с тем, что сейчас, в эти минуты, все равно ничего не поймет. И вдруг в наступившей тишине услышал внятные слова Подгайцева, тот говорил громче, чем требовалось, видимо, хотел, чтобы и Андрей его слышал…
— А знаешь, боюсь, мы немного погорячились… Все не так уж и страшно… Смотри сам — ребята удачно смылись, не наследили, «хвост» за собой не привели… Погони не было, я сам смотрел — ни одна машина не увязалась, ни один мотоцикл… Что видели свидетели? Мотоцикл с фальшивым номером, двое ребят в шлемах… И все. На нас не выйдут. Скажи, Вовчик?
— Не должны, — согласился Махнач. — Мы чисто сработали.
— Вот видишь, Саша… Главное — не надо горячиться. С нами, в нашей компании, Андрей будет надежнее, чем сам по себе, согласись. Среди друзей под присмотром… Чуть что — поддержим, поправим, а? Парень он все-таки стоящий.
— Это уж точно, — хмыкнул Заварзин, но возражать не стал.
— Нет, Саша, говорю без дураков… Ты видел, как он водит мотоцикл? Бог! Вовчик, скажи!
— Нормально водит, — солидно кивнул Махнач, польщенный тем, что Подгайцев обращается к нему за поддержкой.
— Да уж получше Вовчика, — проговорил Феклисов, осознав, что разговор идет как бы мимо него.
— Не знаю, лучше ли, но уж во всяком случае не хуже, — завершил тему Подгайцев. — Давай, Саша, подумаем… Ну перепутал парень патроны… Может, это из тех, которыми он тренировался… Мы же провели испытательные стрельбы… И незаряженное ружье раз в год стреляет — это нам старшина в армии все втолковывал. Понял? Незаряженное стреляет, а тут сами зарядили… Вышла накладка. Он же сам больше всех и подзалетел! Ему и отвечать в случае чего, ему и вселяться в камеру смертников… И его же мы гоним? Нехорошо, не по-людски это, Саша! Ты как хочешь, но тут я с тобой не могу согласиться.
Андрей с удивлением прислушивался. После всей нервотрепки сегодняшнего дня слова Подгайцева вдруг вызвали в нем такой прилив благодарности к этому патлатому, сутулому парню, что Андрей невольно всплакнул и, устыдившись слабости, поспешно смахнул слезы ладонью.
— Тебя послушать — ему и премию надо выписать? — возмутился Заварзин. — Этак окладов пять, а?
— Не надо ему премии, — твердо проговорил Подгайцев. — Перебьется. Но кому-то и работать надо, Саша! А работник он неплохой, нам вон надо еще к завтрашнему дню «жигуленок» перекрасить, мотор в порядок привести… Свои полторы он отработает, не то что некоторые, — Подгайцев в упор посмотрел на Феклисова, который все это время непрерывно жевал.
— Так, — протянул Заварзин. — Не знаю, ребята, не знаю… Решайте. Давить на вас не хочу, а что в городе происходит… Я доложил.
— Останется без работы, сразу к нему вопросы пойдут — что случилось, почему выгнали… Вот тебе и подозрения, — обронил Махнач, ни на кого не глядя. — А так он при деле.
— А ты, Жирный, — спросил Заварзин, — что скажешь? Ведь кончать его предлагал, я правильно понял?
— Да ну — кончать! — вскинулся Феклисов. — Это так, для разговора… Я как все. Если ребята оставляют Андрея, вроде того, что на поруки берут… Не возражаю. Парень он надежный. Все сделал как надо. Оплошал маленько — по морде схлопотал. Следующий раз осторожнее будет. А если выйдут на нас… В чем дело — вот он, стервец, забирайте его с потрохами, судите своим справедливым судом. Я так понимаю. А, Михей? — Феклисов не мог ничего сказать от себя, он постоянно просил других подтвердить его слова.